Стальное зеркало - Анна Оуэн

— В вашем нынешнем состоянии я вам не король, Габриэль, и коли вы сидите без позволения, можете и не спрашивать позволения задавать вопросы, — отвечает Филипп. — Да, вполне понимаю.

Сначала то письмо, а потом инкогнито вызванные к королю представители Ордена Проповедников. Теперь король знал, что случилось, чего не случилось и что могло бы.

— Сегодня вечером мне показалось, что не понимаете. В противном случае я вас бы не обеспокоил, — пояснил, видимо, уже не подданный.

— Вы хотите сказать, что я не должен был награждать де Рубо за действия после штурма? — В призраках, откуда бы они ни явились, есть определенное очарование: с ними можно беседовать запросто. Как с другими королями, даже еще проще — и ничем не уронить свое положение, не смутить никого нарушением этикета…

— Я бы даже выразился иначе. А он, полагаю, еще выразится. И куда резче. Ваше Величество, эту лодку раскачали достаточно. Чтобы она не перевернулась, вместе со всей нашей страной, потребовались два чуда. Я не знаю, сколько пройдет лет, прежде чем мы сможем выдохнуть. Моисею понадобилось сорок… и результат все равно был не лучшим.

О степени недовольства генерала де Рубо королю уже донесли, как и о настроениях генерала и коменданта. Они не знали истинной подоплеки событий, и, разумеется, в своих суждениях были правы — хотя в этой правде… правде праведников, пожалуй, есть что-то противоестественное. Оба — люди из плоти и крови, оба ошиблись, и, ошибившись, страдают, но мерка, которой они меряют свои ошибки — она не из этого мира, а с каких-то сияющих недосягаемых горних высей. Нам это не нужно, я правлю людьми, а не ангелами, не святыми и не праведниками; если я буду судить де Рубо за правильно взятый город, следующий город останется вовсе невзятым, только лев с ягненком не возлягут в объятиях… наших ягнят попросту пожрут чужие львы — де ла Ну и де ла Валле, Корво и герцог Ангулемский.

— Моисею? Значит, земля Египетская перед Исходом представляла из себя что-то вроде Мюнстера?

— Он говорил, что в некотором смысле даже хуже.

— Он говорил? — это, пожалуй, все-таки слишком.

— Я расспросил всех, — пожимает плечами де Рэ. — Таких немного. Это все же достаточно редко случается, к счастью.

И не спрашивать же господина полковника, как это он, при его образе мыслей и действий, умудрился угодить в рай. Тем более, что ответ известен — как все, неисповедимой милостью Господней.

Можно спросить о другом. Вряд ли представится второй шанс.

— Скажите, Габриэль, а на что там все похоже?

Призрак довольно громко смеется. Надо же, думает король — а я, кажется, ни разу не слышал, как он смеется. При королях смеяться не принято, если сам король не изволит шутить или первым не улыбается шутке, а я как-то не склонен к громкому веселью…

Смеется, разворачивается, потом встает и делает несколько шагов по спальне — причем проходит прямо через кровать со спящим пажом, кажется, не замечая того. Зачем он вообще ходит, а не, скажем, парит в воздухе?..

— Понимаете ли, Ваше Величество, на этот вопрос не так уж просто ответить, — наконец гость останавливается, опирается рукой на балку, поддерживающую полог. — Я попросту не успел в полной мере разглядеть и почувствовать. Когда я умер и оказался там, это было слишком большим потрясением — я ведь нисколько не сомневался, где мое место. Да, там, где и по вашему мнению, — улыбается де Рэ. — Тут мы с вами полностью сходимся — но Господь счел иначе… и Его совершенно невозможно переубедить. Меня, правда, тоже — вот я и попросился обратно, исправлять все, что натворили с этим городом и я, и вы, и его жители. Но там — там хорошо. Даже слишком, нестерпимо хорошо, пожалуй… Для меня — меня очень быстро меняли… очень быстро и очень во многом. Все равно мне пока спокойнее тут, где я вмещаю, сколько могу и хочу. Но там хорошо всем и каждому — и каждому по собственной мерке. Просто при жизни очень трудно вообразить «хорошо», которое не связано прямо с отсутствием какого-нибудь «плохо».

Удивительно — это же совершенно другой человек. Меняли? Да его, должно быть, полностью изменили. Изменили — или вернули к первоначальному замыслу, к тому, что творил Господь, а не портили люди, все, начиная с моей же супруги? Другой — и в чем-то, в основе своей, тот же. Но… такого я бы не стал убивать. Зачем?

— Это вы устроили шторм?

— Нет… да. Очень отчасти. Что-то должно было случиться. Такое или много худшее. Что именно — зависело от множества решений. Когда я увидел, к чему идет, я не стал мешать.

Ясно, не ответит — должно быть, живым не положено знать точно, лишь догадываться и предполагать в меру разумения. Что ж, пусть так. Я свою попытку сделал и теперь буду знать, что ни одно объяснение — монахов и теологов, ученых и пророков — не является истинным.

— Я ошибся на ваш счет, Габриэль. Мне очень жаль. Де Рубо был прав, считая, что вы были не вполне безнадежны.

— Вы не ошиблись в оценке, Ваше Величество. Вы ошиблись в способе. И, пожалуйста, подумайте еще об одном. Там лечат все. Но хотите ли вы, чтобы большая часть вас стала болезнью… от которой вас же и нужно спасать? Если еще будет кому попросить о помощи.

Король вдруг чувствует, что ему холодно. До сих пор ему казалось, что вопросы… спасения души не должны его занимать. Требования Неба настолько расходились с человеческой природой и здравым смыслом, а грозящие кары были настолько непропорциональны и омерзительны, что ни малейшего желания сообразовываться с волей Божьей не возникало. Филипп бы просто забыл обо всех этих глупостях, если бы его подданные не вкладывали свои души и тела в вопросы религии с таким остервенением. Но очень трудно пренебречь человеком, которого ты предал и убил — и, что бы ни говорил он сам, — предал и убил напрасно и по ошибке — когда он рассказывает о вещах, явно осознанных на горьком опыте.

— Вы просили о помощи вам — или о спасении от Сатаны? — Если только это не одно и то же. В данном случае.

— Я просил, — Габриэль почему-то морщится, — как-нибудь защитить город, потому что был уверен, что если меня сейчас убьют, та сволочь, которая застряла со мной — долго объяснять, как это вышло — вырвется и сожрет его.

Я готов уверовать в милосердие, разум и добро Неба, думает король. И, кажется, могу — теперь, наконец-то — понять, в чем смысл истории с разбойником, который оказался в раю раньше праведников. Ибо я мог бы представить себе де Рэ, который вдруг попросил кого-то исправить его самого — но де Рэ, просящего за город, за чужой, убивающий его город… да это истинное чудо и доказательство всемогущего милосердия Божия. Может быть, я был неправ. Может быть, там все-таки не муравьи, заставляющие нас жить по своим муравьиным законам, а такие же люди, только за толстым стеклом: слов не разберешь, а читая по губам, слишком часто ошибаешься…