Жизнь и судьба инженера-строителя - Анатолий Модылевский

не было таких безобразий. На этой большой стройке вёлся монтаж собранных предварительно на земле готовых блоков покрытия; я предложил студентам взять эту работу в качестве темы дипломных проектов; познакомил их с монтажниками и, о радость: бригадиром оказался Александр Кочнев, который у меня на объекте в 1964 году монтировал один из первых башенных кранов в СССР, БК-1000, он заверил меня, что окажет практикантам необходимую помощь.

Бывая в командировках на КАТЭКе и проезжая через Красноярск, я иногда останавливался в трёхкомнатной квартире своей однокашницы по учёбе в РИСИ Нинель Романовой (Овсянкиной), которая после гибели мужа Славы Романова (писал об этом ранее) жила с сыном Игорем. Работала она конструктором на заводе, одна воспитывала сына, который отслужив в армии, окончил КПИ; Нелля никогда не жаловалась, я получал от неё потрясающие уроки доброты, сердечности, мудрости; ведь простодушные и чистые сердцем люди оказываются отличными учителями; я поражался: на её долю выпали тяжёлые испытания, но как же достойно она себя вела! Это ведь не одноактный акт героизма, на который многие из нас способны, а каждодневное терпение, каждодневное смирение, забота о сыне и о том, чтобы не доставлять окружающим своих проблем.

XXIII

Однажды на кафедру позвонили и сообщили, что в большой аудитории состоится встреча с дважды Героем Советского Союза лётчиком-космонавтом СССР Валентином Витальевичем Лебедевым; такие моменты в жизни пропускать нельзя и я, отложив все дела, пришёл на встречу, поскольку уже тогда знал немного об этом человеке из публикации в журнале «Наука и жизнь»; была в стране традиция – каждый космонавт после полёта ехал в командировку на БАМ и встречался со строителями легендарной Всесоюзной стройки. Накануне его вылета из Братска в Москву, в нашем институте произошла встреча с этим бортинженером космического корабля, дважды летавшего в космос; интересен был его рассказ, изобилующий подробностями, которых не было в открытой печати, о подготовке к полёту и о самом полёте; например, отвечая на вопрос о разных целях полёта, он, не обращая внимания на обязательное присутствие «человека в штатском», рассказал о военных целях полёта и мероприятиях на борту корабля; задавали много вопросов и на все он отвечал подробно; речь его была безукоризненно правильной, чувствовалось присущая ему интеллигентность; но особый интерес вызвало мнение о людях, в т.ч. о некоторых руководителях космической отрасли, партийных деятелей, учёных и даже академиков; некоторые из них при разработке программы, при подготовке непосредственно к полёту, ставили палки в колёса, мешали нормальной работе; Лебедев приводил конкретные примеры, о которых писать в газетах не разрешалось цензурой; в частности, он сказал: «После успешного полёта, когда правительство присваивало награды, именно те, кто больше всех мешал делу, лезли за наградами в первую очередь»; чувствовалось, что у него и его товарищей накопилось много негативного о нехорошей обстановке в группе учёных АН СССР, занимающихся космической тематикой.

XXV

Очень интересными были мои командировки в города Дальнего Востока. Запомнилась автодорога, когда ехал автобусом из Владивостока в Находку, особенно завершающий этап, когда автобус, перевалив через перевал, спускался в прибрежную долину и ехал к городу. Немало запомнилось, но я нарочно сокращаю описание, дабы не увлечься множеством любопытных деталей. В одной из командировок я проверял работу двух девушек-студенток, работающих во время производственной практики на строительстве причальных сооружений в порту; хорошо помню, как однажды в летний тёплый вечер нам сказали, что совсем недалеко есть небольшой пляж, но к нему люди ходят через территорию ремзавода; мы втроём отправились к морю через открытые ворота завода и, пройдя совсем немного, прибыли на пляж, где уже купались жители города; морская вода была тёплой, приятной, только смущало обилие в ней длинных лент морской капусты (той, которую мы едим зимой в салатах) – необычное ощущение при купании, но быстро привыкаешь; вечерело, все люди вышли из воды и грелись на солнце, а я всё ещё купался; когда решил выходить на берег, подплыл, где было по колено, встал на ноги – раздался дружный смех; у меня с головы и с плеч свисали широкие ленты морской капусты, которые обвивали тело; пришлось снова залезать в воду и освобождаться от водорослей – это было легко, они свободно сползали, не оставляя никаких следов; так я впервые увидел «дальневосточный салат» в натуре, а не в консервных банках. Но этим дело не кончилось; одевшись, мы пошли обратно тем же путём; я немного отстал от девушек и увидел, что перед воротами их остановила охранница; при виде меня она сказала: «А вот и папа явился»; оказалось, что мы без пропуска ходили по территории завода; объяснили ей, что у ворот никого не было, чтобы попросить разрешение; однако она стала составлять протокол, в котором мы расписались после того, как выяснили, что он не будет выслан в Братск; она объяснила, что за задержанных ей положен лишний день отпуска; кроме этого сказала, что есть обходной путь к пляжу, который идёт вдоль заводского забора, но воспользоваться этой подсказкой мне уже не пришлось – я завершил свои дела и отбыл во Владивосток.

XXVI

Давно мечтал я побывать в Средней Азии, ещё в детстве с интересом рассматривал в фотоальбоме отца снимки, снятые им в Туркмении, когда он в 1930-е годы лечился на курорте в Байрам-Али; на фотографиях запечатлены туркмены – необычные люди с тёмными лицами, одетые в халаты, а на женщинах было много украшений из золота, серебра и жемчуга; после войны по выходным дням отец нередко выискивал в радиоприёмнике волну, где звучала необычная для нас музыка, слушал он пение и, вероятно, вспоминал те интересные места – улицы и базары туркменского городка; мама посмеивалась над его увлечением восточной музыкой, да и фотографии ей не нравились; я и сестра Оля очень любили рассматривать альбом, который чудом сохранился в эвакуацию при переезде из Харькова в Рубцовск.

Работая в 1982 г. в РИСИ, у меня не состоялась поездка в Ашхабад, где работал институтский ССО, и я жалел об этом, но решение заведующего Векслера было не в мою пользу. С началом перестройки, когда в среднеазиатских республиках потихоньку начали изгонять русских, я понял, что в будущем мне никогда не удастся посетить Среднюю Азию; организовал себе трёхдневную командировку в Ташкентский политехнический институт; на кафедре ТСП общался с преподавателями, обменялись мы пособиями и методическими указаниями по курсовому и дипломному проектированию, а когда пришла заведующая кафедрой, я зашёл к ней в кабинет отметить командировку; увидел крупную черноволосую 50-летнюю женщину, д.т.н., представился и обратил внимание, что она была явно чем-то очень расстроена;