Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

– Поцелуй меня… Крепче!

Эс се тю некзхюсте па…

Утром они пили кофе. Алексей и Графиня. Бабка Федотиха, господи‑и!

– Мне было с тобой хорошо… – Графиня закурила тонкую свою сигаретину, какой марки – бог ведает, да еще наверняка Емельян. – Молчи. Не надо ничего говорить. Да, мы ничего друг о друге не знаем и вряд ли еще свидимся… Пусть! Иногда лучше не знать… лучше. Ты, кажется, сказал, тебе нужно за город? Куда? В Касимовку?! Едем. Нет‑нет, не трудно. Заодно покажу тебе свою дачу, прикупила недавно.

Снова «шестая» «Лада», и мерный звук двигателя, и нежное звучание «АББЫ» – «Ай хэве‑е‑е дрим…» – и поздно просыпающиеся (суббота!) городские кварталы, и пустое шоссе, и поворот на Касимовку… Дача.

– Ну, вылезай, мон ами! Приехали. Не обращай внимания на разгром – тут везде ремонт. Достань на притолочине ключ! Что ты смотришь? Да, да, вот именно так, на притолочине, по‑деревенски. Тем более, там пока нечего воровать. Ну, как тебе? Да ладно, можешь говорить как есть, я не обижусь. Со временем все отсюда выкину, закажу специальную мебель, светлую, легкую, специально для дачи… Хотя нет, этот буфет оставлю – антиквариат! Таким пользовались наши бабушки. Там еще и вся посуда осталась, видишь, рюмки какие толстые, синие, голубые… И такой же пустой пузатый графин! Черт! Забыла в багажнике вино. Нет, нет, сиди, я сама схожу. Лучше пока передвинь к окну стол.

Хлопнула дверь. Алексей бросился к буфету – проверить. Чуть скрипнув, распахнулись дверцы…

Что за черт?!

Чемодана не было!

Не было! Не было! Не…

Полный штиль, как тряпки – паруса.

Мир устал, уснул в ленивой дури.

Я молю, чтоб каплю ветра мне послали небеса –

Пусть сильнее грянет буря!

Андрей Макаревич.

Полный штиль

…Было!

Алексей простился с Графиней с изменившимся лицом. В силу своих профессиональных, приобретенных еще в Константинополе качеств он догадывался, кто прихватил чемодан с деньгами: конечно, тот, кто о нем знал – Беспалый! Вот этого черта и следовало теперь отыскать, и как можно быстрее.

Не заходя в лагерь, протокуратор быстрым шагом направился на машинный двор. Было уже почти одиннадцать, и все трактористы – кто не ремонтировался – давно отправились на поля. Что ж, может быть – тем и лучше? Отыскать проклятого ворюгу на полях или где‑нибудь по пути к ним… никто не помешает разобраться.

Ухмыльнувшись, Алексей зашел на проходную…

– Уехал? Как уехал? Когда? Три дня назад?! Точно – три дня? Ах, отгулы взял… Та‑ак…

На всякий случай, протокуратор заглянул и в правление колхоза, где как завхоз был частым гостем – там подтвердили: точно, тракторист Беспалый Юрий Вениаминович выпросил у председателя неделю за свой счет и отправился в Ленинград – родственница у него там какая‑то приболела.

– А знаете, Алексей, – понизив голос, заговорщически подмигнула протокуратору секретарша – симпатичная девчоночка лет двадцати, в строгой деловой блузке и мини‑юбке, звали ее Мариной. – Что‑то Юрик‑то не выглядел уж очень подавленным. Говорит – родственница тяжело заболела, а сам сияет, как голый… ой…

– Как голый зад при луне! – охотно закончив фразу, Алексей подмигнул. – И что, когда возвращается?

– Так через два дня должен.

– А точно – в Ленинград?

– Сама билеты заказывала! Комсорг, как‑никак…

– Нужен он мне очень по поводу слета, – на всякий случай пояснил протокуратор. – Вот и спрашиваю. Ну что ж… Два дня подожду, надеюсь, приедет.

– Конечно, приедет, – с неожиданной уверенностью заявила Марина. – Куда он денется‑то? В среду в раймаге гарнитуры выкинут, югославские – так он давно записался. И откуда только у людей деньги?

– Вот именно, откуда…

Простившись с девушкой, Алексей в глубокой задумчивости вышел на улицу и уселся на лавочку перед почтой, машинально отмечая – между прочим, уже в который раз – что вот эта вот, образца 1980 года Касимовка выглядела куда лучше и ухоженней, чем в начале двадцать первого века. Нигде не было мусора – колхозная коммунальная служба работала на славу, поднимались новые, строящиеся дома, клуб работал на полную мощность – каждый день по два‑три фильма, в школе, по словам того же Аркадьича, учились чуть ли не в две смены – столько на селе было детей, да и вообще молодежи. Да и в людях чувствовалось нечто, в Лешкины времена давно уже утерянное – какая‑то гордость, уверенность в завтрашнем дне, что ли… Радостнее жили люди, веселее. А с другой стороны, даже продуктов – и то на всех не хватало: к примеру, за молоком всегда были жуткие очереди, временами переходившие в массовые драки. Сосиски и колбаса считались жутким деликатесом, как, впрочем, и мясо, за всем этим ездили не то что в райцентр – там тоже мало чего было – а на выходные в Москву! Вот такой вот парадокс получался. С одной стороны – уверенность и гордость, вполне, между прочим, обоснованная («Мы – первая в мире страна развитого социализма! Олимпиада‑80! БАМ» и прочее), а с другой – за обычные джинсы – удавятся!

Если не Беспалый – тогда кто? Вот вопрос, волновавший сейчас протокуратора. Мог Беспалый проследить? Нет! К тому времени он уже уехал – так вот получается. Сам не мог. Но вполне мог поручить это дело другим… да хоть тому же скотнику Ряпушкину Сашке, несостоявшемуся, между прочим, насильнику… Насильнику…

Скотника нужно было срочно проверить – пока не вернулся Беспалый. А уж потом, ежели что не так, заняться и Юриком. Сегодня как раз суббота… танцы. Отлично!

Белая «двоечка» Емельяна стояла на своем месте – у крыльца пожарного выхода. Значит, приехал уже… впрочем, наверняка еще вчера или, точнее, под утро. И как не боится ездить‑то выпивши? Хотя у него тут все схвачено, наверняка и ГАИ тоже.

– О! Какие люди! – увидев приятеля, обрадованно закричал повар. – А я уж думал – ты к вечеру только объявишься. Ну, как оно ничего?

Алексей ухмыльнулся:

– Нормально! Хочу вот вечерком на танцы сходить, развеяться. Не набьют морду?

– Да ты, друже, сам кому хошь набьешь!

– Нет уж, не хочется мне потом с милицией всяких разборок.

– Шучу, шучу, друже! – Бывший палач захохотал во весь голос. – В клубе Паша Ветошкин диск‑жокеем работает, так что никто к тебе не пристанет… Главное, чтоб ты сам ни к кому…

– Буду смирен и скромен, яко монаси.

– Ага, дождешься от тебя. Тебе зачем на танцы‑то? Небось, девочку снять хочешь?

– Да так… просто развеяться.

– Говори, говори… – Емельян смачно зевнул и потянулся, так, что затрещали кости. – И сам бы с тобой пошел, да, извини, дела… Ой, нехорошие дела, друже, скорбные, не зря опер Волчий по селу кружит, зубами клацает.

– Может, помочь чего?

– Сами управимся…

Ага, управитесь! Даже Графиню – и то вот таким необычным способом спасать придется – из будущего! А она ведь для всех старается. Для того же Владимира Петровича… Что же у него, жалких десяти тысяч не нашлось? А, может, просто решил подставить подельницу? В таких кругах это запросто.

Спрятав усмешку, Алексей вышел в коридор и, поймав какого‑то пробегавшего мимо парнишку, попросил:

– Машку Сорокину позови! Пусть на пожарное крыльцо выйдет.

Сам туда же и отправился, уселся на перила, посматривая на Емелину «ладу», как всегда – чистенькую, ухоженную, сверкающую. Задумался. Улыбнулся – надавить‑то на Сашка Ряпушкина было сейчас легче легкого!

– Звали, дядя Леша?

Ага, вот и Машка прибежала, комсорг. Красивая, что и говорить, девочка, из тех, кто любому голову вскружит, не то что колхозному скотнику. Особенно сейчас красивая – в майке и короткой джинсовой юбочке… Ай!

Слюни‑то подбери, господин протокуратор, не солидно на малолеток засматриваться! – сам себе скомандовал Алексей и, посмотрев на девушку, строго сдвинул брови:

– Ты, Маша, небось на танцульки сегодня собралась, а?

– Да. С подружками. А что? Нам ведь Иван Аркадьевич разрешает, говорит, не разреши, так все равно убежим.

– А эти черти окаянные… ну, ты знаешь, про кого я… Не приставали больше?

– Нет. Сашка записку передал – извиняется, мириться хочет. Нужны мне его извинения!

– Это правильно! Вот что, Маша, съездила бы ты сегодня домой, а? Родителей навестишь, Олимпиаду посмотришь – здесь‑то телик так и не починили.

– Родителей? – Маша захлопала ресницами. – Так они в Сочи.

– И ключа от квартиры у тебя нет?

– Нет, почему, есть…

– Вот и едь! Успеешь еще наплясаться. А завтра, с утра, можешь уже и вернуться, коли в городе делать нечего.

– Но…

В общем, уговорил‑таки. С трудом, но уговорил.

И – вместо сельских танцев – укатила грустная девочка Маша в город семичасовым вечерним автобусом. Что и надобно было. Не ей, естественно, – Алексею. Вот он‑то и отправился в клуб, погладив батник и нацепив на нос зеркальные противосолнечные очки, позаимствованные у Емельяна. Отправился не к самому открытию, а часиков в девять, справедливо опасаясь, что позже любвеобильный скотник уже может быть в умат пьяным и не доступным для доброй беседы.