Черный Баламут. Трилогия - Генри Лайон Олди

твоей голове все продолжал звучать его голос: «Никто не в силах противостоять тебе! Для тебя не существует противников! Ты один способен выиграть предстоящую битву!»

Вот оно, всемогущество! Исполнение сокровенных желаний! Уничтожать врагов толпами, смеясь над их жалкими потугами. Давить, как муравьев. Топтать боевыми сандалиями. Ведь они безоружны против тебя!

Безоружны?!

Да!

Значит, ты будешь убивать безоружных?!

А что ты делал до сих пор? Сражался? Убивал? Что же изменилось, Карна? Ведь панцирь и серьги были на тебе с самого рождения!

Но ведь ты не знал, не знал!..

В ушах, туманя сознание, стремительно нарастал знакомый комариный звон, и сквозь него стрелами пробились слова, незнакомые, чужие, но от слов этих замерло сердце:

…Мне не суметь

Влитые в плоть

Латы алмазные снять!..[148]

Не суметь… никогда… никогда! Ты с усилием проглотил застрявший в горле ком — и не узнал своего голоса:

— Постой, Громовержец…

Как ты говорил, друг мой Экалавья, отрезавший себе палец, чтобы расплатиться с тем, кого считал Учителем? «Свобода — это возможность выбирать»? Ты был прав. И сейчас я сделаю СВОЙ выбор. Потому что я — упрямый сутин сын.

Потому что я — свободен.

На миг ты увидел собственное отражение в изумленных глазах бога: ослепительное сияние проступившего сквозь кожу доспеха, маленькие солнца раскалившихся докрасна серег в мочках ушей, горящий взор, плотно сжатые губы… И нож в руке. Почти такой же, как был тогда у Экалавьи, свободного сына Золотого Лучника.

— Возьми… червь!

…Боль ты почувствовал не сразу.

* * *

Ты стоял на берегу реки, и ласковые руки-лучи Сурьи осторожно, словно боясь причинить боль, трогали твою новую кожу. Молочно-белую нежную кожу без малейших следов татуировки.

Не хватало еще чего-то. Ты не сразу сообразил, что это просто исчезла привычная тяжесть серег, оттягивавших мочки ушей.

Что ж, придется привыкать жить заново. С новой кожей, с новым именем— прозвищем.

Да, с новым именем.

Потому что когда окровавленный панцирь упал к ногам Громовержца, а серьги звкнули о белое золото пекторали, бог странно посмотрел на тебя, а потом перевел взгляд выше, туда, где взбирался в зенит гневно сверкающий лик Сурьи.

— Взгляни на своего сына, брат! — громыхнул рык Крушителя Твердынь. — Вот кто поистине достоин того прозвища, которое носишь ты. Отныне он — Вайкартана[149]! Перед тем как исчезнуть, Индра низко, до земли поклонился тебе.

Секач? — спросил ты сам себя и счастливо рассмеялся. Жить было легко, ждать боя было легко, и мысли о возможной гибели были легкими, пуховыми, воздушными… Ладно. Секач так Секач. Скоро твои враги узнают и второй смысл этого слова!

Чубарые заржали, и колесница рванулась по краю дороги.

По краю обрыва между прошлым и настоящим. По краю.

До Великой Битвы оставалось меньше месяца.

6

БОГ

…Они встретились на полосе нейтральной земли. Царь Справедливости, даже не взглянув в сторону Карны, важно проехал дальше.

«К Грозному едет. За благословением небось… Боится, родственничек!» — презрительно усмехнулся высланный вперед Карна.

Зато вторая колесница остановилась рядом.

— Что, не ладишь с Гангеей? — прищурился Кришна, лично правивший лошадьми. Ответа он не дождался и продолжил: — Знаю, не ладишь. Не любит он тебя, да и ты его не жалуешь. Союзнички… В последний раз предлагаю: переходи к нам! Я не прошу тебя воевать на нашей стороне, я и сам поклялся быть в этой битве не более чем возницей. Просто будь рядом со мной!

В ответ сутин сын медленно стащил с головы высокий шлем с чешуйчатыми нащечниками.

Кажется, Черный Баламут все еще продолжал что-то говорить, предлагать, уговаривать, но вот он в упор взглянул на улыбающегося Карну.

И осекся на полуслове.

В первое мгновение Кришна не поверил своим глазам. Он смотрел — и не верил, не хотел верить, сопротивлялся всем существом, пауза затягивалась, проклятый сутин сын улыбался…

Наконец Черный Баламут тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. К рукам Карны, частично скрытым воронеными наручами, он даже не стал присматриваться — нетрудно было догадаться: доспех постигла участь серег.

— Дурак! — Прекрасное лицо Черного Баламута на миг стало уродливым, чувственный рот отвердел, и лошади заржали от боли: стрекало прошлось по их спинам, а поводья удержали на месте. — Ах, дурак… Оставайся здесь! Сдохни! Ты даже не знаешь, чего лишился, тварь земная!

Сквозь презрение в голосе аватары Опекуна пробивались недоумение и растерянность.

— Знаю, Баламут. Знаю. Видишь, иногда легче самому освежевать себя, чем примерить диадему владыки. А теперь — убирайся! Я не хочу тебя видеть.

— Может, ты еще и проклянешь подлого Баламута?! — Сегодня собственный голос плохо слушался Кришну, и издевка выворачивалась наизнанку, превращаясь в страх. — Ну, давай же: «Если есть у меня духовные заслуги…» Я жду!

— Проклятие — оружие отчаявшихся, Кришна. Нет у меня духовных заслуг, нет и отчаяния. К чему мне проклинать тебя — ты сам себя проклял! Ступай и живи с этим!.. И поверь мне: еще минута, и я без всяких проклятий убью тебя, убью просто и безыскусно, прямо сейчас, на глазах у всех!

Черный Баламут молча хлестнул лошадей поводьями, разворачивая колесницу на месте, — Карна оценил искусность маневра. И все же Кришна не выдержал, обернулс через плечо:

— Но почему?! Почему не мне?! Если ты все равно отдал…

— Ты тоже не ответил мне на один вопрос, Баламут. Теперь мы квиты. Прощай. Поле Куру ждет нас.

По равнине Курукшетры, пожирая пространство, словно время, то ничтожное время, которое еще оставалось до начала Великой Бойни, неслась прочь колесница Черного Баламута. Карна смотрел ей вслед и думал, что Кришна — все-таки бог, хочет он того или нет.

Громовержец тогда тоже не смог понять — почему?

7

ОСУЖДЕНИЕ

Грозный сказал:

— А этот неизменно любимый твой друг, о царь, который всегда подстрекает тебя на битву с добродетельными родичами, этот низкий и подлый хвастун Карна, сын Солнца, твой советник и руководитель, этот близкий приятель твой, надменный и слишком вознесшийся, отнюдь не является ни колесничным, ни великоколесничным бойцом! Бесчувственный, он лишился своего естественного панциря! Всегда сострадательный, он также лишился своих дивных серег! Из-за проклятия Рамы-с-Топором, его наставника в искусстве владения оружием, и слов брахмана, проклявшего его по другому случаю, а также благодаря лишению боевых доспехов своих он считается, по моему мнению, в лучшем случае наполовину бойцом!

Дрона сказал:

— Это именно так, как ты сказал, о могучий! И сказанное никак не может быть ложно. Перед каждым