Сайберия - Владимир Сергеевич Василенко

назад, а на вытянутом лице отразилось изумление и ужас — насколько это вообще можно разглядеть на такой морде.

Я сам обернулся через плечо и едва успел разглядеть то, что его так испугало. Произошло все быстро, буквально за несколько мгновений.

Из-под защитного пузыря, который соорудили мы с Дариной, вдруг стремительно выскользнула знакомая стройная фигурка.

Рада!

Пальто с меховым воротником она сбросила, оставшись в длинном шерстяном платье и безрукавке. Лицо её застыло, как восковая маска — плотно сжатые губы слились в тонкую линию, брови сошлись на переносице, глаза сияли алым пламенем, будто в глазницы ей вставили раскалённые угли. При этом двигалась она со странным автоматизмом, будто не осознавая, что делает.

Преодолев несколько метров легкими прыжками, она вдруг взмыла над землей, зависнув в воздухе в верхней точке траектории. Раскинула руки в стороны, будто распятая на кресте, и…

Это не было похоже на её прошлые приступы. Никакого постепенного разворачивания ядра её странного, пугающего Дара, никакой воронки эдры, окутывающей её крепнущим вихрем. Портал внутри неё раскрылся мгновенно, как затвор фотоаппарата, и вперёд с грохотом ударил широкий багровый луч эдры.

Дальше я уже помнил смутно. Нас с Дариной отшвырнуло в сторону и протащило по земле несколько метров. Я едва успел схватить шаманку за руку, чтобы её не унесло ещё дальше.

Вырастив на второй руке длиннющие, как кинжалы, когти, я вонзил их в землю, чтобы удержаться на месте. Кое-как развернулся, закрывая своим телом Дарину от вибрирующей, похожей на непрерывно дующий ветер, разрушительной волны. Всю свободную эдру постарался влить в Укрепление, обволакивая всё тело защитным коконом.

Что-то вдруг громыхнуло несколько раз, вверх ухнули огромные протуберанцы огня, взвившиеся на добрый десяток метров. Я запоздало сообразил, что это начали взрываться жар-камни, которые мы с Дариной тащили в котелках. Нам даже повезло, что нас так разбросало, иначе эмберит бы рванул прямо в наших руках. Нас и так-то обожгло неслабо, но будь мы ближе — сгорели бы, как спички.

Поток потусторонней энергии хлестал с чудовищной силой, быстро расщепив в пыль и корабль странного пришельца, и монструозное древо Осокорь. Несмотря на то, что багровый луч был довольно высоко над нами, во все стороны от него расходились мощные ударные волны, так что нам тоже изрядно досталось. А когда взорвался ледяной корабль, нас ещё и основательно присыпало мелкими обломками.

От шума я почти оглох, разглядеть что-то тоже было почти невозможно. Поток багрового пламени уходил куда-то далеко вперёд, а в том месте, где он начинался, вспух ослепительный пульсирующий шар, сквозь который едва проглядывал силуэт Рады, так и зависшей в воздухе, широко раскинув руки.

Сквозь гул потока иногда прорывались другие звуки — треск ломающихся, как тростинки, древесных стволов, грохот, с которым падали на землю вырванные взрывом здоровенные куски дёрна. Пронизывающий холод сменился обжигающим даже сквозь одежду жаром, от которого тоже было не укрыться. Накрывая собой Дарину, я старался вжаться плотнее в землю, которая под этой испепеляющей волной сначала быстро растаяла, превратившись в грязь, а потом снова засохла, начала запекаться вонючей коркой.

Сколько всё это длилось — сложно сказать. Я, кажется, на какое-то время потерял сознание.

Когда начал потихоньку приходить в себя, первое, что почувствовал — это боль от ожогов на открытых участках кожи. А ещё стало не по себе от повисшей вдруг тишины — неестественной, пугающей. Нас будто накрыли сверху звуконепроницаемым куполом. Или это у меня просто барабанные перепонки полопались к чертям?

Дарина подо мной слабо шевельнулась, и я отстранился, запоздало сообразив, что придавил её всем телом. Она закашлялась, заворочалась, сжимаясь в клубок. Ну, по меньшей мере, жива. Это уже хорошо.

Приподнявшись на локте, я подтянул ноги к животу и кое-как встал на ноги. Всё тело болело так, будто меня битый час лупцевали почем зря палками — казалось, каждая мышца расквашена в отбивную. Однако щит из эдры всё же сработал — открытых ран не было. Я переключился на Исцеление. Стало лучше, но в ушах всё ещё звенело, как после контузии.

Вокруг всё заволокло дымом и пылью. От них горело в глотке, щипало в глазах. Сделав первый глубокий вдох, я закашлялся, хватаясь за рёбра — каждый спазм отзывался колющей болью в груди.

Масштаб разрушений оказался даже больше, чем я мог себе представить.

Не было никакого ледяного НЛО. Не было никакого Осокоря. Вместо поляны, на которой он раньше был, далеко вперёд, докуда хватало глаз, тлеющим чёрным каньоном пролегала просека шириной метров пять. Деревья на ней были раздроблены в щепки и сожжены, те, что по краям — просто повалены в стороны, так что казалось, будто по тайге хлестнули исполинской горящей плетью. Метрах в двадцати от нас луч ещё и ударил в землю, пробороздив глубокую траншею, из стенок которой торчали обломки древесных корней.

Там, где рос Осокорь, в земле зияла здоровенная воронка, из которой до сих пор валили клубы едкого дыма. От самого древа не осталось ничего, кроме истерзанных клочков эдры, висящих в воздухе рваными шлейфами.

А Рада? Что, если и она сама не выжила⁈

Эта мысль привела меня в ужас, полоснула по мозгам так, что мне стало почти физически больно. Всё ещё туго соображая и пошатываясь, я огляделся.

В нескольких метрах позади меня земля была тоже разворочена, и на дне воронки я свозь медленно рассеивающийся дым рассмотрел девушку. Она лежала в позе эмбриона, вся в пыли и саже.

Поначалу мне показалось, что она мертва, и это были самые жуткие мгновения за все последние дни. Я на едва гнущихся ногах подбежал к ней, рухнул на колени, осторожно приподнял ей голову, поворачивая лицом к себе.

Рада была бледна, как мел, пульс едва прощупывался. При этом остаточной эдры в ней было под завязку, так что поначалу даже непонятно было, как её лечить. Как обычно, накачивать в неё эдру под Аспектом Исцеления не получалось — это было всё равно, что пытаться лить жидкость в уже переполненный сосуд. Так что я после нескольких попыток наладил этакий круговорот — одновременно откачивал из неё излишки эдры и вливал свою, уже целебную.

Давалось всё это с огромным трудом, даже болезненно для меня. Снова вспомнились слова Вяземского о природе целительства, но сейчас мне было на них наплевать. Я весь сосредоточился на едва теплящейся, похожей на хрупкого мотылька, жизни, которая грозилась вот-вот покинуть тело Рады.

Что самое обидное, видимых повреждений на ней не было, если не считать мелких ссадин и