Ангел-мечтатель (СИ) - Буря Ирина

— Мы пришли к … определенному соглашению с той башней, — все также невозмутимо объявил ему помощник.

— Мы? Кто это — мы? — цеплялся Первый за жизненно важное хладнокровие, как за спасительный круг.

— Переговоры вел я, — чуть склонил голову его помощник. — По просьбе и с единодушного согласия всей нашей команды.

— Вы решили сдаться на милость той башни? — прорвалось презрение сквозь сдержанность Первого.

— Я бы не был столь категоричен, — похолодел взгляд его помощника. — Мы всего лишь понимаем, что случись здесь бойня, то — каков бы ни был ее исход — мы никогда не сможем работать в нашей по-прежнему. Мы не хотим остаться в истории убийцами бессмертных созданий Творца — мы хотим просто исполнять свое предназначение: воплощать в жизнь хорошо зарекомендовавшие себя проекты, без эксцессов и экспериментов. Без этого наше существование не имеет никакого смысла.

Напоминать ему о том, что сделала башня Второго с другими созданиями Творца — в восставших мирах — было бесполезно. Для него они были всего лишь элементами проекта, которые всегда можно было заменить новыми — без экспериментов, согласно хорошо зарекомендовавшей себя практике.

— Что будет с мирами? — забрезжила в голове Первого мысль о том, как спасти хотя бы самых верных своих последователей.

— Разумеется, мы вышли на переговоры со своими условиями, — приосанился его помощник. — Которые были приняты. Миры получат, конечно, новых владельцев, а их бывшие останутся в нашей башне — они будут консультировать нас на предмет возможных сбоев в новых проектах. Что же до их сбежавших обитателей — они могут вернуться и в свои миры, и к своей обычной жизни в них. Впрочем, после определенного процесса фильтрации и очищения. В этом вопросе мы даже получили неожиданное содействие — владелец металлического мира всецело поддержал скорейшее восстановление антрацитового.

Еще бы, скрипнул зубами Первый, источники продукта, необходимого для производства металла, можно было по пальцам пересчитать. Это же не плодовый и не животный миры, каких было создано множество — про них можно благополучно забыть.

— И вы поверили той башне? — процедил он сквозь крепко сжавшиеся зубы.

— Это было бы неразумно с обеих сторон, — повел его помощник рукой в сторону бумаг на столе. — В результате переговоров мы составили документ, в котором наша сторона признает свое участие в незаконном выступлении против другой стороны — а также свое поражение в нем — и обязуется впредь строго следовать законопорядку, принятому между башнями. Другая же сторона принимает на себя обязательства не преследовать участников этого выступления при условии сложения ими прежних полномочий. От каждой стороны документ подписывается руководителем башни.

Первый лихорадочно размышлял. Ему нужно было время — для начала, чтобы обдумать, как следует, мысль о спасении хотя бы остатков миров, и потом, до возвращения Творца оставалось всего три дня.

— Я в переговорах не участвовал, — бросил он, наконец, своему помощнику. — Мне нужно подумать.

— Конечно, — согласно кивнул тот. — Но на раздумья нам дано два дня.

Молодец, Второй, сжались у Первого руки в кулаки, все предусмотрел. Все у него просчитано — ни на что другое он не способен.

— И что будет, если наша башня не подпишет этот документ? — прищурился он.

— Тогда мы будем вынуждены, — снова заговорил его помощник абсолютно бесстрастным тоном, — выдать другой стороне задержанных участников бунта. Заключение о нашем участии в нем будет сделано на основании их показаний.

— Ты выдашь этим чудовищам тех, с кем вот прямо здесь — рука об руку, плечом к плечу — провел столько времени? — глянул на него Первый так, словно никогда прежде не видел.

— Я сделаю абсолютно все, — поднял тот на него впервые вспыхнувшие глаза, — чтобы сохранить нашу башню. Я забыл упомянуть, что — согласно этому документу — мы получаем право пополнять штат выходцами из любых миров.

— Дождались, наконец! — скривил Первый губы в злой спешке. — Хоть что-то выпросили!

— Мы сможем отслеживать в мирах тех, кто близок нам … по духу, — сделался взгляд его помощника пронзительным, — и забирать их к себе по окончании их жизненного цикла.

Интересно, сам додумался или Второй подсказал? Скорее, последнее — очень в его духе: предложить ему отказаться от мира в обмен на Лилит. Особенно, после того, что он с ней сделал.

— Желаю удачного улова! — бросил он своему помощнику с отвращением и повернулся к выходу.

— Я скажу Вам сейчас то, от чего откажусь в любом другом месте, — догнал его негромкий голос. — Я пойду на все ради сохранения нашей башни — чтобы однажды, набравшись сил, опыта, знаний, мы смогли заставить ту, другую, заплатить за все. Ради этого я готов ждать столько, сколько нужно. И столько же терпеть.

Снова месть. И снова посеянная Вторым. Чтобы разъесть, разрушить и это его творение изнутри. Первый не стал объяснять ему это — Лилиту подтолкнуло к мести преступление другого, его помощник лелеял мысль о той, пойдя на унижение по собственной воле. Теперь эта никогда неутолимая жажда уничтожит обе башни — и Первый вдруг понял, что эта мысль беспокоит его намного меньше, чем возможность потерять Лилиту.

Он протянул отведенное на раздумья время практически до самого конца. Думая не так о том, как вывести оставшиеся миры из-под мести Второго — эта мысль у него уже сформировалась — а о том, как на сто процентов гарантировать свою встречу с Творцом.

Тоннель давал ему шанс на нее, но в момент его появления в кабинете Творца там вполне мог оказаться Второй. Или Творец мог издать возглас изумления — который немедленно призовет ненужных свидетелей — и все, конец даже не начавшемуся разговору.

Нет, ему нужно было проникнуть к Творцу совершенно незаметно.

Ему нужно было стать невидимым.

Нет, не просто невидимым — вполне возможно, что то полное слияние с окружающей средой, которое он уже освоил в своем мире, не станет для Творца преградой.

Ему нужно был стать полностью неощутимым.

На помощь ему пришла внезапно — как всегда бывало в его самые лучшие моменты — пришедшая ему в голову мысль, когда он замуровывал выходы из своей башни — сжимал их в точку и маскировал ее потом в произвольном месте на стене, как кнопку, открывающую выход.

Найти такую точку снаружи оказалось намного легче, чем внутри. Ему нужна была какая-то часть его самого, которую нельзя было потерять, забыть, устранить. Которая не поддалась бы даже аннигиляции. После многих попыток он ее все же нащупал — и к его огромному удивлению, это оказалось не его сознание, и не мозг, и даже не сердце.

Это было нечто неуловимое — значит, и никому другому в руки не дастся — и, вместе с тем, незыблемое и несокрушимое. Как якорь, который всегда удерживал его в установленных ими с Творцом рамках понимания добра и зла и никогда не позволял преступить их.

Название придумаю потом, решил Первый — и принялся сворачивать себя в эту точку. Все туже и туже, как расстеленные покровы в плотный и крохотный комок для удобства транспортировки. Его тело сопротивлялось куда упорнее покровов, и в какой-то момент уже больше не уплотнялось, как он ни давил.

Он открыл глаза, опустив их вниз — и увидел только свой стул. Пустой. Хотя ощущения явно давали ему понять, что там все еще расположено его тело. Это значит, что к живому объекту неприменимы методы воздействия на предметы — или он все еще ощущает себя, потому что находится внутри свернутой материи?

Это нужно было проверить — в кои-то веки вспыхнувший в нем интерес исследователя совпал с жизненной необходимостью.

Быстро написав уже давно составленный в голове документ, он размашисто подписал его и отправился с ним в зал заседаний.

— Очень вовремя, — поднял на него глаза его помощник. — Я уже хотел спускаться к Вам. Приступим?

— Поехали, — положил перед ним Первый свой документ.

Его помощник пробежал его глазами.

— Что это? — недоверчиво нахмурился он.