Метаморфозы. Тетралогия - Марина и Сергей Дяченко

ключевое слово, открывающее новую информационную структуру. Макроструктуру. Понимаешь, что это значит?»

Там, на экзамене, они пытались остановить ее. Она вырвалась из-под чужой власти, чтобы прозвучать и открыть новый мир без страха…

…И ошиблась. Она стала Паролем «Не бойся», но формулировка через отрицание приводит к искажению смысла.

Свойство самолетов – падать.

* * *

Она успела перечитать тетрадку дважды или трижды, начиная от самых первых записей: «Выполняя работу НО 1, я получила доступ к информационной модели… Не поняв сути задания, я не смогла с ним справиться…»

Дальше шли повторяющиеся слова, бессвязные жалобы и, наконец, длинный фрагмент текстового модуля, выписанный от руки. Читая его в первый раз, Сашка ослепла на несколько минут, но когда туман перед глазами разошелся, возобновила попытки. Из гремящей абракадабры явился текст, не очень ясный, но вполне подвластный осмыслению: «Ты Пароль – ключевое слово…»

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Я сплю, – сказала она и поразилась, каким чужим сделался голос.

– Врать не надо, – вполголоса отозвались за дверью. Сашка непроизвольно отшатнулась, оттолкнулась ногами от пола, и кресло отъехало в сторону, почти к самой балконной двери…

Замок открылся без ее участия. Фарит Коженников вошел и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Это был другой рейс, ясно тебе?

– Это были все рейсы, – сказала Сашка, преодолевая головокружение. – Все рейсы на свете. Свойство самолетов – падать.

– Прекрати истерику, Самохина, – сказал он очень тихо. Сашка услышала, как льется вода в ванной; потом ей в скрюченные пальцы вложили холодный стеклянный стакан. –   Ну кто же виноват, что ты не можешь работать без пинков. Зато если тебя пнуть – ты летишь, как та собачка из анекдота. Низенько-низенько…

Сашка напилась, проливая воду на новую футболку. Фарит оглядел комнату, снял со спинки стула Сашкину куртку, переместил на вешалку. Уселся на стул верхом.

– Учись применять обсценную лексику. Не зацикливайся на эвфемизмах… Твой пилот цел, он нужен мне живым. И тебе очень нужен.

– Другой рейс, – повторила она, будто старый магнитофон. – Но… я же все испортила, все провалила. Я не справилась.

– Напомни, сколько небитых дают за одного битого?

Сашка молчала.

– Умница, – сказал он удовлетворенно. – Ты вспомнила экзамен, ты вычленила ошибку, ты наконец осознала и приняла главное экзаменационное требование…

Сашка подумала несколько секунд. Потом резко вздернула к плечу рукав тонкого свитера. На предплечье, покрытом гусиной кожей, не было ни единой отметины – кроме синей вены и знакомой родинки.

– Нет знака, – Фарит кивнул, – потому что свобода – неотчуждаемое свойство Пароля. Но если выразить свободу через что-то другое – Пароль ловится на удочку. Твоя свобода при тебе, но она выражена через несвободу. Судьба, рок, предопределение, необходимость, принуждение, закон… и любовь, разумеется.

– Моя свобода, – эхом повторила Сашка.

– Да, да. Третье задание на экзамене – момент, когда студент добровольно передает свободу, жертвует собственной волей в обмен на новый статус.

– Добровольно?! – Сашка оскалилась.

– Совершенно добровольно, – он кивнул. – Студент отдает свободу с облегчением, с радостью, он счастлив, что приходится жертвовать такой малостью, взамен получая душевный покой. Когда твои преподаватели увидели, что ты не только не намерена сдаваться, а вообще не понимаешь сути задания…

Он рассмеялся, будто вспомнив очень удачный анекдот.

– Я Пароль, – сказала Сашка.

– Совершенно верно, – в его очках отражался свет настольной лампы. – Пароль не жертвует свободой, а значит, по определению валит третье задание. Это работает как предохранитель. Их отсекают на экзамене и не дают закончить обучение.

– «…не тыкать зажигалкой в ядерную бомбу»… – Сашка посмотрела на свою правую ладонь. Там, где пальцы касались шариковой ручки, остались следы ожогов.

– Но это моя бомба, – сказал он весело. – Пароль опасен для текущей реальности, но мы-то в мире Идей, Саша. Я не жалею, что связался с тобой.

– Зачем?! – спросила Сашка сквозь зубы. – Зачем вам это надо?!

– Можно на «ты», – кротко сказал Коженников. – Ты уже достаточно взрослая.

– Я не хочу, – она сжала обожженные пальцы в кулак.

– Между мной и тобой гораздо больше общего, чем между любым из нас – и теми, кого ты привыкла считать людьми, – он снял очки и стал их разглядывать, держа за тонкую черную дужку. – Когда Стерх говорит «мы, бывшие люди», тебе кажется, что вы в одной лодке… или в команде по одну сторону волейбольной сетки. Когда однокурсники сбрасываются, собирают тебе «подъемные», тебе кажется, что ты среди своих. Но, Саша, даже Стерх не до конца понимает, что ты такое.

– Я тоже не понимаю, – она посмотрела в его карие, спокойные, вполне человеческие глаза. – Вернее, я… не хочу понимать.

– Тебе пока не надо, – он подмигнул. – Достаточно, что понимаю я…

Он легко поднялся, пошел к двери, на пороге обернулся:

– Я тобой доволен, но послаблений не будет. С этого момента занимайся, пожалуйста, аналитической специальностью серьезно, вдумчиво, а не поверхностно, как раньше.

– Я… – Сашка захлебнулась от обиды.

– Ты, – он поднял руку, будто останавливая такси. – Найди способ успевать в классе Дмитрия Дмитриевича, иначе будет плохо. И не бросай пилота, он страдает.

Поймав ее взгляд, он хмыкнул и снова нацепил на нос темные очки.

– Люби, для тебя это очень важно. Люби – я имею в виду по-взрослому, а не сиди в аэропорту и не встречай рейсы. И помни, что свойство самолетов – падать.

* * *

Утром вместо задания от Стерха она получила короткое сообщение: «Саша, зайдите в четырнадцатую аудиторию как можно скорее. С тетрадью».

Внизу в спортзале гремело железо, по коридору растекался запах кофе, но здание общежития все равно казалось пустым и даже пустынным. Сашка вышла во двор, так никого и не встретив. День обещал быть солнечным и не по-осеннему теплым; через переулок Сашка выбралась на улицу Сакко и Ванцетти.

Она подсознательно оттягивала момент встречи со Стерхом. Ей ни с кем не хотелось сейчас разговаривать. Новая реальность, открывшаяся этой ночью, была непропорционально огромной – и Сашка радовалась теперь, что может спрятаться в себя-человека, в пять органов чувств, в голод и жажду, в отрицание, гнев и торг. И всякий раз, когда подкатит ужас от осознания, – напоминать себе, что Ярослав жив. И это важнее. Ярослав жив, и тот факт, что Сашка, оказывается, Пароль, – бледнеет перед этой новостью.

Влажно блестели черепичные крыши, и над ними кружились галки. Булыжная мостовая казалась не просто старой – древней. Сашка постояла минуту, выдыхая в воздух облачко пара, по каменным ступеням поднялась в Институт и в холле, под сенью статуи всадника, увидела пятикурсников.

Они двигались группой, синхронно, как если бы каждый был тенью другого. Сашка остановилась