На боевом курсе - Валентин Стариков

Разумеется, командир корабля переживает неуспех значительно сильнее. У него, как говорят, «кошки скребут на душе». Он сделал все от него зависящее, чтобы встретить и атаковать противника, но безуспешно. Об этом хорошо знает экипаж лодки, в его безупречной, самоотверженной службе уверено и командование, но при всем этом командир лодки глубоко страдает. Трудно ему взять себя в руки и сохранить внешнее спокойствие. Еще труднее разговаривать с подчиненными, когда они просят как-нибудь незаметно, без шума, прийти в базу. По возвращении он коротко докладывает командованию о том, что пробыл на позиции столько-то суток, искал противника в таком-то районе, действовал так-то, но ни разу не обнаружил вражеского транспорта. Но он не говорит о том, какие исключительные трудности встретились на его пути и как мужественно, героически преодолевал их экипаж. Он не говорит и о своих личных переживаниях, и о том, как тяжело и стыдно ему и его боевым друзьям возвращаться без победы. Когда его спрашивают о трудностях, он старается отвечать коротко и лаконично. Получив разрешение уйти, он сдает свои отчетные документы за поход, уходит к себе в каюту и вместо отдыха долго и мучительно думает, вспоминая все свои действия, стараясь найти причину неуспеха.

Однажды я пришел в каюту к одному из своих товарищей. Он только что вернулся из неудачного похода. К удивлению своему, я заметил на его глазах слезы. Он глубоко переживал, что какой-то штабной офицер доложил командованию соединения, будто поломка механизма, из-за которой лодка вернулась ни с чем, могла быть предотвращена, если бы командир не проявил халатности. Командир же сделал в этом походе все, что мог сделать. Он не жалел ни себя, ни людей, ни техники для того, чтобы найти противника. Несправедливый, незаслуженный упрек вызвал слезы у командира лодки. Он плакал, как только может плакать мужчина, кровно обиженный за то, что нашелся человек, который ему не поверил.

… После доклада Военному Совету я приказал собрать весь личный состав в кубрике, — по корабельной привычке так называлось у нас помещение в здании базы, где размещалась команда. В тепло натопленной и ярко освещенной комнате собрался весь экипаж.

Повесили карту, на столе разложили документы. Я подробно разобрал наш последний поход, особо отметил безукоризненную работу секретаря комсомольской организации лодки Лебедева. Он первый обнаружил противника. Последнее время Лебедев обращал на себя внимание специалистов нашего соединения и даже всего флота. Он служил образцом отличного знания своей специальности, бережною ухода за сложной и капризной техникой и, наконец, высокой личной дисциплинированности.

Хвалов, Тюренков, Федосов, Мартынов также были отмечены на нашем собрании как примерные моряки.

Резкой критике был подвергнут Зубков, по вине которого в шахту перископа проникла вода и перископ вышел из строя.

Почти каждый на этом собрании говорил о недочетах похода, вносили ценные предложения, как повысить боевую организацию корабля, чтобы усилить его боеспособность.

После ужина часть экипажа уволилась на «берег», преимущественно в Дом флота. Мы поддерживали тесную связь с Домом флота, где часто устраивались литературные и музыкальные вечера. Иногда к нам на корабль приходил художественный руководитель театра Северного флота и читал новые пьесы, экипаж внимательно слушал их, а потом очень оживленно обсуждал.

В те дни, когда мы стояли в базе, наши офицеры проводили большую работу. У нас устраивались технические конференции, — они помогали углубленному изучению специальности, расширяли технические знания и развивали рационализаторскую мысль.

Часто по вечерам матросам читали вслух статьи и очерки. Обычно я сам подбирал из центральных газет очерки о боевых эпизодах и о самоотверженной работе советских людей в тылу. Чтение это воспитывало в людях глубокое чувство долга, патриотизм, жгучую ненависть к врагу.

На третий день после прибытия в базу мы провели такой вечер коллективной читки. Сначала прочитали коротенькие статьи любимого матросами писателя Ильи Эренбурга. Затем фронтовой очерк Василия Гроссмана. В это время к нам пришел начальник политотдела и тоже присел к столу. Он не сводил глаз с матросов: должно быть его интересовало, как они реагируют на прочитанное. Матросы сидели, не шелохнувшись, слушали с большим вниманием.

Беседа, завязавшаяся после читки, о положении на фронтах незаметно перешла к жизни Северного флота и нашего маленького экипажа.

— Как же это случилось, что у вас в последнем походе залило головку перископа? — неожиданно спросил вдруг начальник политотдела.

— Техника подвела, — послышался чей-то голос.

— Вот с этим не согласен, — решительно возразил начальник политотдела. — Не техника подвела, а вы технику подвели. Если бы хорошо, внимательно неслась вахта — вода никогда не проникла бы в шахту перископа. А тут, должно быть, кто-то зевнул. Так что ли, товарищ боцман?

— Точно так, не досмотрели, товарищ начальник, — неохотно проговорил боцман.

— Хорошенькое дело «не досмотрели». А вы знаете, что ваш «недосмотр» мог стоить жизни всему экипажу. Случай у вас произошел неприятный. И хотя принято считать, что победителей не судят, я держусь иного мнения. Надо эту оплошность хорошенько разобрать и сделать вывод всему экипажу.

Начальник политотдела говорил, волнуясь, и слова его дошли до сознания каждого матроса: все поняли, к чему могла привести халатность одного человека, что ответственность за неприятный случай несет весь наш маленький боевой коллектив, а не только тот, кто «не досмотрел». Стало даже как-то неловко, что нас окружают таким большим вниманием, а мы допускаем в своем комсомольском экипаже грубые нарушения воинского порядка.

Попрощавшись с матросами, мы с начальником политотдела прошли ко мне в каюту, и далеко за полночь затянулась наша беседа. Начальник политотдела со свойственной ему прямотой сказал, что хотя наш корабль имеет немалые боевые успехи, воспитательная работа у нас оставляет желать лучшего.

Он показал на примерах, в чем пороки моей дисциплинарной практики.

— За проступки надо взыскивать безотлагательно. А как обстоит дело у вас? — говорил он. — По несколько месяцев накапливаете факты, а потом наказываете человека за все грехи сразу.

Это была правда. В этот тихий ночной час мы говорили о многом, что касалось практики воспитания людей, и я получил много ценных практических советов, как еще крепче спаять экипаж, привить каждому матросу любовь к своему делу, воспитать в подчиненных высокое сознание воинского долга.