Коптский крест - Борис Батыршин

Стычку Николки с Кувшиновым и его шайкой Яша разглядел прекрасно. Он видел, как хулиганы кинулись на гимназиста; тот вскинул руку — и трое недругов с воплями повалились на мостовую. И когда Николка кинулся прочь, Яша последовал за ним, и — вторая удача! — чуть не лицом к лицу столкнулся с тем самым мальчиком, что вчера заходил с отцом в часовую лавку!

Оставалась самая малость — постоять немного возле дома. Что Яша и сделал, став свидетелем визита к Овчинниковым двух казённых чинов. И вот, теперь, шагал за ними, пытаясь уловить обрывки разговора.

Впрочем, преследование продолжалось недолго. Надо было проследить за незнакомым подростком, — и Яша, предоставив квартального и гимназического инспектора своей судьбе, повернул назад.

Глава восемнадцатая

Ну вот, я же говорил! — Ваня разглаживал на Николкином столе коричневатый листок размером, примерно, с лист А4. — И Жюль Верн тоже может пригодиться!

Мальчики заявились на кухню Овчинниковых сразу после того, как на часах в гостиной пробило полдень. Николка оказался прав — в доме никого не было. Николка дождался, когда Марьяна соберется на рынок, — и подал сигнал ожидавшему на улице Ване. Сигнал был дан в лучших традициях 21-го века — по рации. И уже через пять минут мальчики обшаривали нишу за обоями на кухне Овчинниковых.

Искомое нашлось не сразу. Когда Ваня (он был повыше, а потому и встал на табурет; Николка маялся внизу и переживал) засунул руку в тайник, то не нашарил там ничего, кроме баллончика. Ваня, совсем было уже собрался спрыгнуть с табурета — но решил, для очистки совести, ощупать стенки ниши. И — о чудо! — задняя стенка подалась; за ней оказался коричневатый, сложенный в несколько раз листок.

Рассмотрев его, Николка заявил, что это не бумага, а пергамент. Материал листка, и правда, больше походил на очень тонкую, шершавую кожу — стоило слегка помять его в пальцах, как он растягивался, демонстрируя несвойственную бумаге эластичность.

Обе стороны листка были густо покрыты надписями и знаками. Одна сторона была исписана строчками букв непонятного алфавита, то на другой, кроме того, было что-то вроде схемы какого-то сооружения. Николка, изучив рисунок, сказал, что это, скорее всего церковь. Схема была испещрена значками и надписями, составленными из тех же букв, что и текст на оборотной стороне пергамента.

Устроившись в комнате Николки, Ваня старательно разгладил листок на столе, а потом несколько раз сфотографировал с обеих сторон. Потом находка была упакована в папку из чрезвычайно прочной прозрачной, зеленоватой пленки — Николка видел такие в 21-м веке. Ваня называл их «файлами».

Гимназист ветрел файл с загадочным пергаментом в руках, разглядывая надписи сквозь прозрачную пленку, и гадал — что-то за приключения сулит им эта находка? Мальчик думал о том, как ему повезло — уже три дня, как он живёт в другом мире и думает о вещах, которые всем остальным жителям его мира — да что там, двух миров! — и в голову прийти не могут!

Из раздумий его вывел голос Вани:

— Слушай, Никол, а помнишь, ты говорил о том лейтенанте, из лавки, на Китай городе? Он еще твою коллекцию рассматривал?

— Да, — вернулся к реальности гимназист. Он, и правда, подробно рассказал Николке и его отцу о визите в лавку, не упустив и знакомства с моряком. — Помню, конечно; он еще говорил, что живёт поблизости, и спрашивал — нет ли у меня других интересных открыток. А что?

— А то, что их есть у меня! — Ваня похлопал ладонью по коричневому портфелю, который сегодня заменил ему сплавовский подсумок. — Вот, погляди: — И с этими словами мальчик выложил на стол россыпь пестрых бумажных прямоугольничков. — Только вот думаю — как до него теперь добраться? Может, через этого твоего букиниста?

— Зачем же? — удивился Николка. Лейтенант мне визитку дал, и предложил заходить, если что. Вот, прямо сейчас давай и сходим? Время у тебя есть, сам говорил…

— Да сходить-то можно, — поморщился Ваня. — Только вот, стоит ли нам вместе у него светиться? Вдруг он чего-нибудь заподозрит? Открытки, сам видишь, для вашей публики не слишком привычные.

Николка быстро перебрал принесенные Ваней картинки. Верно — на открытках были цветные изображения невиданной четкости и яркости, вовсе не похожие на привычные чёрно-белые сепиевые фотографии или раскрашенные дагерротипы. Но Николка смотрел на них глазами собирателя и понимал — ради того, чтобы заполучить столь необычные экземпляры, настоящий любитель пойдет на все.

— Да брось ты, Вань, — успокоил мальчик своего товарища. — Ну что он — сышик? Лейтенант — коллекционер, и будет только рад, когда ты ему что-нибудь эдакое приесешь. Он и сам говорил: «заходите молодой человек, сможем совершить обмен». Или, говорил, купить могу…

— Ну ладно. — сдался Иван. — Где, говоришь, его визитка? Сейчас прямо и навестим твоего лейтенанта!

Четверть часа спустя мальчики бодро шагали по направлению к Садовой — и ни один из них не заметил, как по другой стороне улицы, параллельно им, следуют двое подростков. Один — в потрепанной гимназической курточке и фуражке без кокарды, а другой — в поддевке[76] и картузе, в каких ходят приказчики мелочных лавочек. Яша не зря гордился своим умением следовать за кем угодно, оставаясь незамеченным в толчее московских улиц. Вчера он так не дождался, когда объект выйдет из дома на Гороховской; но сегодня Яков был намерен проследить за мальчик и выйти на его отца, которым так упорно интересовался пройдоха Ройзман. Предчувствуя сюрпризы, Яков даже обзавелся помощником — это был мальчишка, служащий при лавочке в Верхних рядах, куда «объекты слежки» заходили за готовым платьем. В прошлый раз он уже помог Яше — и теперь готов был на новые подвиги. Серебрянниковский рассыльный оказался малым ушлым, шустрым, и, к тому же, отлично запомнил покупателей. За помощь он запросил пятиалтынный — и Яша собирался заставить отработать все, до копейки.

Глава девятнадцатая

Когда Ваня с Николкой покинули дом лейтенанта Никонова, на часах было почти три. Посовещавшись, мальчики повернули в сторону Лубянки. Путь их лежал через Старую площадь, между Ильинкой и Никольской; по одну сторону высилась Китайгородская стена, а по другую — ряд домов, отданных под торговые помещения; нижние их этажи были забиты лавками с готовым платьем и обувью.

Все пространство Старой площади, прихватывая сюда и часть Новой, между Варваркой и Ильинкой, занимала одна грандиозная толкучка — начиналась она с убогих лавочек, прилепленных к Китайгородской стене, (где по заверениям Николки во всякое время скупали краденое), и тянулась дальше, рядами навесов, шалманов, сараюшек и прилавков под легкими щелястыми навесами.

Торговали здесь все больше готовым платьем, причем наидешевейшим: шубами, поддевками, шароварами или пальто, а так же мешковато сшитыми сюртучными парами — на простого покупателя. Кое-где был, впрочем, и товар с претензией на шик — Николка презрительно назвал изыски местного высокого стиля «модьё», заявив, что сшито все здесь же, теми же мастерами, что кроили армяки для извозчиков да поддевки для сухаревских приказчиков.

На Ваню эта бурная рыночная жизнь производило гнетущее впечатление. Он-то помнил Старую площадь парадно-строгой, тихой, загадочной, овеянной величественной славой имперских учреждений, обосновавшихся в выстроившихся вдоль нее монументальных постройках; а здесь — ну прямо «Черкизон», только конца 19 века. Сам Ваня не застал разгула дикого предпринимательства 90-х и судил о грандиозных московских вещевых рынках лишь по рассказам отца; но впечатление было совершенно то же. Разве что — в 90-х годах 20-го века лотки были завалены продукцией, произведенной узкоглазыми рабочими, одетыми в одинаковые синие, хлопчатобумажные робы, за дряхлыми швейными машинками под портретами Председателя Мао. А сотней годов раньше место скверного китайского ширпотреба занимали горы тряпья, сшитого и перешитого босоногими, спивающимися портными, ютящимися в подвалах расположившегося неподалеку от Старой площади Хитрова рынка. Качество, впрочем, было тем же самым — и там и там покупатель приобретал гнилой, дурно сшитый товар, название которому было — «хитровский пошив» да «Китай».

А какой здесь стоял крик! У многих лавочек имелись самые натуральные зазывалы — и, отрабатывая хозяйскую копейку, они старались изо всех сил, не щадя ни своих голосовых связок, ни ушей публики:

— Шелк, атлас, канифас, весь девичий припас!

— Для мадамочки-супруги — ломовые подпруги на шелковой подкладке, на шерстяной байке!

— Пальтецо не угодно ли, на меху гагачьем, с шелухой рачьей?

Услышав эту кричалку, Ваня невольно рассмеялся — нет, определенно, некоторые вещи за сто с лишним лет ни чуточки не изменились! Разумеется, Москва 2014-го года разительно отличалась от столицы времен 90-х — но криво сшитые китайские пуховики навсегда останутся в памяти москвичей, символом дешевых азиатских шмоток.