Сын Авроры - Жюльетта Бенцони

Втроем они даже съездили в Альден. О, как страдала бедная Элеонора, которой запретили приближаться к своей дочери! Им пришлось долгое время стоять возле дороги в ожидании появления Софии Доротеи (девушке в заключении разрешали совершать ежедневные прогулки в сопровождении слуг). Не имея возможности подойти к дочери и поговорить с ней, герцогиня Элеонора мучилась, и Аврора с Шарлоттой наблюдали за ней, не скрывая слез. Вскоре мимо них в кольце вооруженных всадников проехал крытый экипаж. Внутри женщины увидели хрупкую фигурку Софии Доротеи в темном платье и с высоким фонтанжем[38]. На ее изящные плечи был наброшен черный кружевной шарф, усыпанный бриллиантами. Девушка была бледна и, казалось, смотрела перед собой невидящим взглядом, точно в полусне!

От одного падкого на золотые монеты лакея герцогиня узнала, что девушка гуляет всегда исключительно в черном, а уже в Альденском замке переодевается в белое накрахмаленное платье, а ужинает всегда в одиночестве.

Также этот лакей сообщил, что София Доротея практически ни с кем не разговаривает и подолгу сидит, глядя перед собой в одну точку, будто изваяние. Ее «двор» увеличился с того момента, как она стала наследницей: одна придворная дама подносила ей салфетки, другая протирала посуду, а на исполнение различных мелких поручений ей отводились несколько лакеев. Она никогда ни с кем не заговаривала, но при этом иногда улыбалась, а ее губы едва различимо шевелились, как если бы она обращалась к некоему невидимому собеседнику, сидящему за столом напротив нее. Похоже, она, как никогда, была близка к помешательству. И все же она не сошла с ума. Просто нервы ее были натянуты до предела, а дух сломлен. Так, когда в замке случился пожар и огонь охватил почти все помещения, она недвижимо сидела на стуле в своей спальне, водрузив на колени шкатулку с драгоценностями, и не реагировала на сигналы тревоги до тех пор, пока не получила официальный приказ наместника...

Дети заключенной также не имели права приближаться к своей матери. За попытку встретиться с нею ее сын был даже временно заключен под стражу. Увидеться с родной матерью не удалось и ее дочери (ее тоже звали София Доротея). Даже будучи супругой Фридриха-Вильгельма, а следовательно — королевой Пруссии[39], она так и не смогла добиться хоть какого-то положительного результата, так что им с братом не оставалось ничего другого, как тихо ненавидеть своего отца, Георга I, который был виновником этой драмы... Действительно, смерть в 1706 году курфюрста Эрнста Августа[40], их деда, позволила Георгу I в полной мере насладиться своей жуткой местью неверной жене.

Аврора не могла не думать о своей близкой подруге и о трагической судьбе ее покровительницы. Она часто затрагивала эту тему в беседах с сыном и верным, отзывчивым Клаусом. Юный граф сразу же полюбил Асфельда и втайне ценил его поддержку и ту теплую, пускай и безответную, любовь, что тот питал к его матери. И тем не менее в Кведлинбурге ему было невыносимо скучно. Все эти церковные службы, бесконечные псалмы и нудные проповеди ввергали юношу в жуткое уныние. К тому же ему было невыносимо видеть мать в черной робе настоятельницы — наряде, который он считал про себя излишне мрачным и претенциозным.

* * *

Шли дни, а юный Мориц буквально не находил себе места от скуки. Те редкие часы, когда они вместе с Клаусом охотились, были для молодого человека настоящим праздником. Поэтому новость о том, что Фридрих Август вызывает его в Дрезден, он воспринял с несказанной радостью. Бесконечная Северная война обернулась катастрофой для многих стран и грозила принести еще более плачевные последствия: русский царь Петр тайно готовил наступление на Польшу. Мориц же чувствовал себя на поле сражения как рыба в воде. При осаде Штральзунда он приятно удивил отца, когда под пушечным огнем вплавь перебрался через реку, зажав пистолет в зубах, — и это при том, что юноше было всего-навсего пятнадцать лет! Затем последовал героический бой под Пенемюнде... Август Смелый постепенно проникся симпатией к своему сыну и в конечном счете предоставил в его полное распоряжение целый кавалерийский полк. Ну наконец-то лошади! Да и звание полковника в придачу! О таком можно было только мечтать.

Вне себя от радости, первые месяцы 1712 года Мориц посвятил набору рекрутов и офицеров, а также тщательной выборке лошадей. Он был так увлечен этим занятием, что Даже забыл о празднике Большого Карнавала в Дрездене (который по своему размаху мог сравниться даже со знаменитым карнавалом в Венеции), к огромному разочарованию нескольких симпатичных женщин, которые уже давно вздыхали по широким плечам и сильным рукам молодого полковника.

Тем временем вторая столица Августа II переживала начало своего славного возрождения. Многие дворцы были перестроены либо отреставрированы; строительство замка Морицбург также было завершено. Приблизительно в то же время был создан план знаменитого дворцового ансамбля Цвингер. Кроме того, изобретение особого твердого фарфора, сделанное неким алхимиком по имени Бётгер, которого Август держал у себя фактически как заключенного, а также открытие мануфактуры в Альбрехтбурге сделали Дрезден центром всеобщего внимания. И там же справили свадьбу царевича Алексея (сына Петра Великого) и Шарлотты-Кристины Брауншвейг-Вольфенбиттельской, которая, кстати, была племянницей небезызвестной Кристины Эберхардины... Но все эти новости Морица ничуть не заботили.

Наконец, наступил тот день, которого он так долго ждал: саксонская армия выдвинулась на Север. «Союзники приняли решение отвоевать у шведского короля Бремен — его последний оплот на немецких территориях», столицей которого был маленький городок Штаде, построенный некогда маршалом Иоганном Кристофом фон Кенигсмарком[41], где впоследствии был возведен знаменитый дворец Агатенбург — вотчина Авроры и Амалии. Впрочем, с тех пор как в Бремене обосновался Карл XII, Агатенбург им уже не принадлежал...

Невозможно передать ту бурю эмоций, которую испытал юный Мориц, когда въехал на своем коне в ворота разграбленного захватчиками дворца. Внутри осталась нетронутой лишь небольшая часовня, очевидно, слишком строгая и аскетичная, чтобы привлечь внимание шведских солдат. Впрочем, крыша ее, словно диковинное решето, была испещрена зияющими дырами от пушечных ядер. Могилы его предков на местном кладбище оказались целы и невредимы, и молодой человек провел там долгие часы. То была его молчаливая благодарность, его почтение по отношению к величайшим представителям рода, что навеки выжгли имя Кенигсмарков на европейской земле. В особенности Мориц восхищался великим маршалом Иоганном Кристофом, чья бурная жизнь вызывала в молодом человеке смутное чувство зависти, смешанной с восторгом. Здесь, думал он, преклонив колено возле могилы, я нахожусь по праву; здесь — мои корни! Тем же вечером он написал матери письмо с просьбой, чтобы Август II пожаловал им те вещи, что еще не успели забрать шведы, а также передал в их личное пользование маленькую часовню, которая стала ему так дорога. Прочитав письмо, Аврора даже заплакала от радости и очень скоро составила прошение о передаче имущества, храбро отвоеванного ее сыном...