Операция «Купюра» - Инна Тронина

– Почему? – заинтересованно спросил Саша.

– Те бандиты, что постарше, с Грачёвыми в таком тоне не говорят. Его звезда, как видно, взошла уже после того, как отец погиб. Ну ладно, Сань, позвоню своему приятелю из «конторы». Если он с ребёнком не гуляет, так поможет, я думаю…

Им повезло, и проверку произвели достаточно быстро. Сейчас, неподвижно глядя в иллюминатор, Всеволод думал о том, что сразу же высказал верные предположения. Телефон с таким номером находился в коммуналке на набережной канала Грибоедова, но съёмщика с фамилией Кромош в этой квартире не было. Скорее всего, это было просто условное имя, и брать его в разработку не стоило. Тупиковый путь надо отбросить и идти по другому ходу лабиринта. Михаилу про письмо он ничего не говорил – жалел брата, который ещё до конца не выздоровел. К тому же, тот всё равно ничего не мог сделать.

Ружецкий внезапно проснулся, будто услышал мысли Грачёва, и хрипло спросил:

– Уже снижаемся?

– Да. Чувствуешь, что уши заложило? Тебе плохо?

– Да, хреново – опять мутит.

Зажглась надпись «пристегните ремни», и стюардесса повторила её голосом. Потом быстро пробежалась по проходу, проверяя, все ли сделали то, что нужно, и поймала двух нарушителей. Далее пассажиры узнали, что температура воздуха за бортом – минус тридцать градусов, и что самолёт совершил посадку в городе-герое Москве.

– Хорошо, что сводку погоды прослушали – в унты и малахаи оделись, – заметил Всеволод. – Если такая стужа с ветром – гаси свет. На лётном поле околеешь, а нам ещё работать…

– Мягко посадил самолёт – молодец, – одобрил Ружецкий командира экипажа. – После того, что с батей случилось, я чего-то всё время опасаюсь. Ну, не то что паникую, а думаю о возможной аварии. Сейчас, правда, пронесло. Поживём ещё, Севка.

Грачёв оказался прав – стужа на лётном поле стояла лютая. И, пока ждали Минца из хвоста, даже в малахаях окоченели. Всеволоду казалось, что у него замёрзла кровь, и в жилах теперь скребутся ледышки. Михаил, конечно же, непечатно приложил и Горбовского, и Минца, которого неизвестно зачем с ними отправили.

Как выяснилось, пор трапу спускался инвалид с двумя палками, чуть не полетел вниз, всех задержал, а под конец всё же одну палку выронил. Она с грохотом полетела вниз, ударила нескольких человек, которые шли впереди, и на трапе едва не получилась куча-мала. К тому же за ними не прислали автобус – сочли, что лайнер остановился недалеко от здания аэровокзала, и пассажиры вполне могут дойти сами.

Дмитрия Буссова увидели издалека – он стоял среди встречающих, махал своей ушанкой с дублёным верхом и весь сиял, как медный самовар.

– Похоже, взяли Габлая, – шепнул Минц на ухо Грачёву. – Сейчас Дима расскажет…

Тот, едва прибывшая компания оказалась рядом, взял с места в карьер:

– Порядок! Квежо уже у нас. И, кстати, сегодня он права не качает. Сговорчивый такой, адекватный…

– Будешь адекватным, когда «вышка» ломится, – проворчал Ружецкий. – Теперь-то, надеюсь, его не помилуют. Это же не первый «дубарь» – надо когда-то прикрывать лавочку…

– Похоже, он вдел здорово в «Космосе» – даже не сопротивлялся особенно, – сообщил Буссов. Он уже пожал всем руки, и теперь повёл прибывших сотрудников к казённой машине. – А очухается – закусит удила. Вот тогда попыхтеть и придётся – он калач тёртый. Так что надо спешить, пока Габлая пьяненький.

– Взяли его по-быстрому? – заинтересовался Ружецкий.

– Да, как и Веталя – в курилке. Только без травки, к сожалению. Но официант был наш человек – он в коньяк снотворное добавил, – шёпотом сообщил Буссов.

– Так чего ты удивляешься, что Квежо пока тихий? – поднял брови Всеволод. – Он просто баиньки хочет. Говорит что-нибудь?

– Да особенно ничего. – Буссов оттопырил нижнюю губу. – Серого какого-то несёт, на чём свет стоит…

– Так! – Ружецкий остановился около чёрной милицейской «Волги», как вкопанный. – Он уже про Нечаева пронюхал? Похоже, Серёга не зря так волновался. Я вижу, у нас в Главке «течёт», и сильно. Надо будет по возвращении разобраться. Нечего Горбовскому в отделе проходной двор устраивать! – Михаил сел рядом с Буссовым, а Всеволод с Александром устроились сзади. – Поехали скорее, чтобы Габлая тёпленьким ещё был…

– А что, у вас дисциплина хромает? – удивился Дмитрий, дожидаясь, пока прогреется мотор.

– Да уж, хуже некуда! – Михаил нарочно говорил это при Минце, но тот слушал молча. – Особенно когда в отделе находятся задержанные, нужно близко никого не подпускать. А у нас – то приятель к кому-то пожаловал, то жена с авоськой. Слушай, Львович, мотай на ус, – не выдержал Ружецкий и повернулся к Минцу. – Смотри, передай начальнику всё до словечка…

– Да ничего я не буду ему передавать! – Саша вспыхнул до корней волос, тем более что всё слышал Буссов. – Действительно, очень плохо, что Габлая всё знает. Мы же гарантировали Нечаеву безопасность. А вдруг не сможем её обеспечить?

– Да у нас несколько человек краплёных! – махнул рукой Ружецкий. – Только вот кто?..

– Попробуем разобраться по приезде. – Всеволоду стало совсем не по себе. – Про Нечаева и Габлая знало очень мало народу. Горбовский, ты, я. Тенгиз, Сашка. Ну, ещё Милорадов. Лилию я в расчёт не беру – ей это ни к чему.

– Ещё Барановского забыл, – напомнил Михаил.

– Да, точно. Но за Славку я ручаюсь – не будет он. Впрочем, спрошу у него, когда вернёмся, не говорил ли кому-то по дружбе. Человек ведь может дать информацию в тёмную, не намеренно. Просто с кем-то поделиться да и забыть…

– Всё может быть. – Минц уже настолько привык к оскорблениям Ружецкого, что воспринимал их, как плохую погоду. – Но не станешь же каждого проверять. Обидишь человека, а он не сном и не духом. Потом не наизвиняешься…

– Нормальный человек поймёт, а перед дураками нечего на задних лапках плясать! – всё ещё кипятился Михаил.

– Тут наш Канунников к одной уборщице приглядеться решил, – начал Дмитрий и шутя обогнал набитый битком автобус, который вёз пассажиров из «Шереметьева». – Так она, представьте себе, потом траванулась таблетками от давления – адельфаном. Сейчас в «Склифе», в реанимации лежит.

– Не от благородного негодования она отравилась, – заметил Ружецкий. Фары встречным автомобилей светили прямо в лобовое стекло, и от этого голова у него болела ещё сильнее. – Погодите, мужики, каяться, надо всё выяснить. Может статься, что Антон Евгеньевич прав. В любом случае лучше перебдеть, как говорил наш с Севкой батя. Он, когда в отделе задержанный находился, весь коридор чистым делал, чтобы муха там не пролетела. И еду им тоже в кабинет носили, чтобы никто не заметил. А теперь… – Ружецкий налитыми кровью глазами смотрел на Минца. Тот аккуратно и тщательно устраивал свой «дипломат» на коленях.

Было уже совсем темно, и потому они торопились. «Волга» летела по Ленинградскому шоссе, мимо Химкинского водохранилища, заваленного толстым слоем сверкающего снега.

Не отрываясь от руля, Дмитрий полез во внутренний карман дублёнки, пошуршал там чем-то и вытащил две купюры.

– Смотрите – «павловки»! Красивые, как фантики, с крапинку! Вам такие не выдавали ещё?

– Нет, мы только образцы видели, – признался Саша. – Как всегда – сапожник без сапог!

– Дай-ка подержать то, из-за чего мы страдаем столько дней! – Всеволод взвесил на ладони «стольник» и «полтинник». – Кругом говорят, что ради этого вот узора на деньгах весь обмен идёт. Ерунда, конечно, но народ верит.

– Народ чему хошь поверит, когда прилавки пустые, – объяснил Михаил. Он взял у брата купюры, пощупал их, согнул, даже понюхал. – А бумага ненадёжная – это да. Боюсь, что не выдержит длительного хождения по рукам.

– В стране кризис, – назидательно произнёс Минц. – Другой бумаги нет.

– Спасибо, не знал, – издевательски поблагодарил Ружецкий.

Ленинградское шоссе сменилось одноимённым проспектом, затем – Тверской улицей. Проехав немного по Бульварному кольцу, чёрная «Волга» завернула на Петровку.

– А ты молоток! – Ружецкий хлопнул Буссова по плечу. Всегда скупой на доброе слово, он не мог не отдать должное московскому коллеге. – На таком морозе и не заглох ни разу! – Тут Михаил сплюнул через левое плечо. – А я даже не знал, что из «Шереметьева» так быстро можно по Петровки доехать.

– Стараемся! – Дмитрий был явно польщён.

Он спрятал деньги в бумажник, и первый вылез наружу. За ним последовали остальные, и у всех изо рта повалил белый пар. Возбуждённо переговариваясь, они направились к дверям, но войти не успели. Навстречу им выскочил Тенгиз в расстёгнутой дублёнке и съехавшей на затылок ушанке. Глаза его горели, усы воинственно шевелились, а по щекам катались желваки.

– Похоже, батоно и сам пропустил рюмашку-другую – тихо предположил Ружецкий. – А кто это с ним?