ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ - А. Лабриола

Наше учение имеет своей предпосылкой широкое, целеустремленное и непрерывное развитие современной техники, а вместе с ней общества, производящего товары в антагонистической обстановке конкуренции, общества, необходимым условием становления и дальнейшего существования которого является накопление капитала в форме частной собственности, общества, которое непрестанно производит и воспроизводит пролетариат и вынуждено, для того чтобы поддержать свое существование, беспрерывно революционизировать свои орудия, а также государство и его правовой аппарат. Это общество, обнажившее в силу самих законов своего движения свое собственное внутреннее строение, порождает в виде противодействия материалистическую концепцию. Подобно тому как оно породило социализм, т. е. свое практическое отрицание, оно вызвало появление на свет нового исторического учения, представляющего собой теоретическое отрицание этого общества. Если история — не произвольный, а необходимый и естественный продукт деятельности людей именно потому, что они развиваются, а их развитие зависит от общественного опыта, последний же создается постольку, поскольку люди совершенствуют труд и накопляют и сохраняют его продукты и результаты,— если дело обстоит именно так, то та фаза исторического развития, на которой мы в настоящее время находимся, не может быть последней и окончательной, а свойственные ей внутренние противоречия составляют силу, вызывающую к жизни новые условия. Вот каким образом период великих экономических и политических революций XVIII—XIX веков сформировал в умах людей следующие две концепции: представление о том, что процесс исторического развития является имманентным и непрерывным, и материалистическое учение, которое является по существу объективной теорией социальных революций.

* * *

Не подлежит сомнению, что проникновение в глубь веков п преднамеренное воссоздание мысленным путем истории развития общественных идей, насколько это можно сделать на основании письменных источников,— занятие неизменно весьма поучительное, которое в особенности способствует тому, что мы начинаем все более критически относиться как к нашим воззрениям, так и к действиям. Такое обращение мысли к ее историческим предпосылкам, если оно не приведет нас в дебри эмпиризма беспредельной учености и не заставляет нас поддаться искушению проводить необдуманные и туманные аналогии, несомненно должно придать формам нашей научной деятельности гибкость и силу убеждения. Из общей суммы наших знаний мы практически извлекаем теперь благодаря наличию почти непрерывной традиции наилучшее из всего, что было когда-либо найдено, открыто и доказано не только в новое время, но и за предшествующую историю, со времени древней Греции, ибо именно с нее для всего человечества несомненно начинается сохраняющее преемственность развитие сознательного, последовательного п методического мышления. Нам не удалось бы ни на один шаг продвинуться в сфере научных исследований, если бы мы не использовали средств, уже давно открытых и испытанных; так, например, к числу имеющих наиболее общее значение относятся средства, предоставляемые логикой и математикой. Придерживаться противоположного мнения означало бы утверждать, что каждое поколение должно начинать все с самого начала, возвращаясь к детству человеческого рода.

Однако ни древним авторам, ограниченным узкими рамками городских республик, ни писателям Возрождения, вечно колебавшимся между воображаемым возвратом к античности и потребностью духовно постичь сущность зарождавшегося нового мира, не было суждено подняться до четкого анализа основных элементов, составляющих общество, которые непревзойденный гений Аристотеля замечал и понимал лишь в тех пределах, в которых протекала жизнь человека-гражданина.

Изучение генезиса и процесса развития различных типов общественного строя стало более глубоким, энергичным и приняло многосторонний характер в XVII и XVIII столетиях. В этот период сложилась политическая экономия и наряду с ней начали предприниматься под разными названиями — естественного права, духа законов и общественного договора — попытки расчленить на причины, факторы, логические и психологические явления многогранную и не всегда ясную картину той жизни, в недрах которой подготовлялась величайшая из всех известных нам революций. Все эти доктрины, каковы бы ни были субъективные намерения и стремления их творцов — приведем в качестве примера прямо противоположные воззрения консерватора Гоббса и пролетария Руссо,— все они были революционными по своему существу и по своим последствиям. В их основе вы неизменно обнаружите материальные и моральные нужды новой эпохи, служившие стимулом и побудительной причиной к их созданию. В тех исторических условиях этими потребностями были потребности буржуазии; вот почему надлежало бороться во имя свободы с традицией, церковью, привилегиями, классами, застывшими в определенных формах, т. е. сословиями, и, как следствие этого, с государством, которое было их творцом или казалось таковым, а также с привилегиями, существовавшими в торговле, ремеслах, труде и науке. Поэтому человека рассматривали абстрактно, т. е. исследовали отдельных индивидуумов, освобожденных и отделенных посредством логической абстракции от их исторических связей и необходимой социальной принадлежности. В уме многих понятие об обществе как бы разлагалось на атомы, а большинству представлялось естественным думать, что общество — это лишь сумма индивидуумов. При объяснении всех человеческих действий выдвигались вперед или ставились во главу угла абстрактные категории индивидуальной психологии; вот почему во всех этих придуманных системах идет речь только о страхе, самолюбии, эгоизме, добровольном подчинении, стремлении к счастью, врожденной доброте человека, свободе соглашений, а также о нравственном сознании, инстинкте или чувстве морали и тому подобных абстрактных и общих вещах, как будто бы их было достаточно для объяснения конкретной истории того времени и для создания на ее основе совершенно новой истории человечества.

Вследствие того, что все общество оказалось охваченным бурным кризисом, ненависть к унаследованному издревле, устаревшему, традиционному, организованному много веков тому назад и предчувствие близящегося обновления всего человеческого существования в конечном итоге полностью затмили идеи исторической необходимости и закономерности развития общества. Эти идеи, едва намеченные античными философами и получившие столь большое развитие в XIX веке, имели в тот период революционного рационализма лишь немногочисленных приверженцев — таких, как Вико, Монтескье и отчасти Кенэ. В этой исторической обстановке, породившей остроумную, находчивую, разрушительную, всепроникающую и чрезвычайно популярную литературу, кроется причина того, что Луи Блан не без некоторой напыщенности назвал индивидуализмом. С тех пор многие верили, что данный термин выражает неизменное свойство человеческой природы; это прежде всего могло служить в их глазах решительным аргументом против социализма.

Своеобразное зрелище, своеобразный контраст! Капитал, каков бы ни был способ его образования, стремился одержать победу над всеми предшествовавшими формами производства, разрывая мешавшие ему узы и ломая препятствия па своем пути, т. е. стремился завоевать в открытом или завуалированном виде господство в обществе, что действительно произошло в большей части мира. Позднее это привело к тому, что помимо всех форм современной нищеты и новой иерархии общества, в котором мы живем, создалось самое острое за всю историю противоречие: царящая ныне во всем обществе анархия производства и железная деспотия в организации производства на отдельных предприятиях, заводах, фабриках! А между тем мыслители, философы, экономисты и популяризаторы идей XVIII столетия видели лишь свободу и равенство! Все они рассуждали одинаковым образом, все они исходили из одних п тех же предпосылок, независимо от того, приходили ли они к заключению, что следует ожидать дарования им свободы от абсолютной монархии, были ли демократами или даже коммунистами. Никто не сомневался в скором наступлении царства всеобщего счастья, стоило лишь устранить путы и узы, наложенные невежеством и деспотизмом церкви и государства на человека, по природе своей доброго и склонного к совершенствованию. Эти узы не казались тогда условиями и рамками, в которых люди очутились в силу законов общественного развития и в результате хода истории, по необходимости антагонистического, а поэтому колеблющегося и извилистого (как это наконец стало известно нам благодаря торжеству объективной исторической науки): они представлялись лишь простыми препятствиями, от которых должно избавить людей правильное пользование разумом. В этом идеалистическом взгляде, достигшем своего крайнего выражения у некоторых героев Великой французской революции, таилась безграничная вера в несомненный прогресс всего человеческого рода. Впервые представление о человечестве появилось во всей своей полноте и без примеси религиозных идей или гипотез. Наиболее решительными из этих идеалистов были как раз крайние материалисты: отрицая все измышления религиозной фантазии, они не сомневались, что эта земля создана для счастья, лишь бы разум проложил ему путь.