ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ - А. Лабриола

Однако время, затраченное на предварительный и односторонний анализ сложных явлений, нельзя было и нельзя будет считать потерянным. Методическому разделению труда мы обязаны точным знанием, т. е. массой тщательно отобранных, систематизированных, получивших свое объяснение сведений, без которых любая социальная история неизменно блуждала бы в сфере чистой абстракции, сохраняла формальный характер и занималась вопросами терминологии. Специальное изучение предполагаемых историко-социальных факторов послужило, как служит всякое эмпирическое исследование, не идущее далее видимого движения вещей, усовершенствованию наших орудий наблюдения и дало возможность найти в самих явлениях, искусственно изолированных посредством отвлечения, ту связь, которая соединяет их с общественным целым. Знакомство с различными дисциплинами, которые рассматривались гипотезой о действующих в историческом процессе факторах как изолированные и независимые друг от друга, теперь стало для нас благодаря достигнутому этими дисциплинами уровню развития, собранному ими материалу и разработанным методам исследования совершенно необходимым, когда мы ставим перед собой задачу воссоздать какой-либо период прошлой жизни человечества. Что стало бы с нашей исторической наукой без односторонней филологии, которая является важным вспомогательным орудием любого исследования? Где нашли бы мы ключ к истории правовых учреждений, в свою очередь являющейся отправным пунктом при изучении множества других фактов и их комбинаций, если бы нам не помогла упорная вера романистов в универсальное превосходство римского права, породившая не только общую юриспруденцию и философию права, но и столь большое число проблем, из которых п конечном счете выросла социология?

Таким образом, исторические факторы, о которых столь много говорят и пишут в различных сочинениях, в конце концов представляют собою нечто значительно меньшее, чем истина, но гораздо» большее, чем простое заблуждение, если понимать это слово в обычном смысле — как ошибку, иллюзию или обман. Факторы — необходимый продукт науки, находящейся в процессе становления и развития. Его порождает потребность ориентироваться в том смутном и неясном зрелище, которое являют собой дела человеческие взору того, кто хочет повествовать о них. В дальнейшем факторы служат, так сказать, в качестве наименований, категорий, указателя тому неизбежному разделению труда в науке об обществе, в рамках которого вплоть до нашего времени теоретически разрабатывался весь исторпко-социальный материал. В этой области знания, как и в области естественных наук, единство реального принципа и единство формальной трактовки никогда не обнаруживаются с самого начала, а только в конце долгого и трудного пути. Поэтому и в данном отношении нам кажется весьма удачной проводимая Энгельсом аналогия между открытием исторического материализма и открытием закона сохранения энергии.

* * *

Предварительная ориентировка с помощью простой и удобной схемы так называемых факторов может в данных обстоятельствах понадобиться и нам, признающим лишь строго монистический принцип толкования истории, если мы намереваемся заниматься не только чистой теорией, а дать в результате собственного исследования объяснение какого-либо определенного исторического периода. Поскольку в этом случае на нас лежит обязанность прямого детального исследования, нам необходимо прежде всего заняться теми группами фактов, которые представляются нам, пока мы не вышли за пределы непосредственного опыта, либо наиболее выдающимися, либо независимыми, либо оторванными друг от друга. Вследствие этого было бы неверным предполагать, что столь очевидный и ясный принцип монизма, который мы положили в основу нашей общей исторической концепции, может, наподобие талисмана, всегда и с первого взгляда действовать как непогрешимое средство, разлагающее на простые составные части огромный и сложный общественный механизм. Лежащая в основе и определяющая все остальное экономическая структура не представляет собой простого механизма, откуда непосредственно и как бы автоматически появляются учреждения, законы, обычаи, мысли, чувства и разные формы идеологии. Процесс перехода от этого базиса ко всему остальному весьма сложен, подчас является тонким и извилистым и не всегда его удается выявить.

Как нам уже известно, социальный организм отличается постоянной неустойчивостью, хотя это становится очевидным для всех лишь тогда, когда неустойчивость вступает в тот острый период, который мы называем революцией. Эта неустойчивость, связанная с непрерывной борьбой, происходящей в недрах организованного общества, исключает для людей возможность достичь стадии длительного и прочного согласия и спокойствия — стадии, которая могла бы возвратить их к животному существованию. В противоречиях заключается главная причина прогресса (Маркс). Но столь же верно и другое: в этой неустойчивой организации общества, неизбежно предстающей перед нами в форме господства и подчинения, интеллект, мышление всегда развивались не только неравномерно, но и весьма неполно, несоразмерно, частично. В обществе существовала и существует до сих пор как бы иерархия интеллекта, а также чувств и идей. Думать, что люди всегда и во всех случаях обладали почти ясным сознанием своего собственного положения и того, как разумнее всего им следует поступать,— думать так значит предполагать нечто невероятное, нечто несуществующее.

Правовые формы, политические действия и попытки основать тот или иной социальный строй были и бывают поныне иногда удачными, а иногда ошибочными, и в последнем случае они несоразмерны и не соответствуют конкретной действительности. История полна ошибок; это значит, что если все в ней было необходимо при данном развитии интеллекта тех, кому приходилось преодолевать трудности или находить решение вставшей на их пути проблемы и т. 'п., если все имело в истории достаточные основания, то не все являлось разумным в том значении, какое придают этому слову оптимисты, занимающиеся отвлеченными рассуждениями. Причины, определяющие общественные изменения, т. е. изменившиеся экономические условия, в конечном итоге заставляют находить, подчас очень окольными путями, соответствующие правовые формы, подходящие политические порядки и более или менее приемлемые средства социального приспособления. Однако не следует думать, что инстинктивная мудрость мыслящего животного проявлялась или проявляется sie et simpliciter (непосредственно), в пол-пом и ясном понимании всех положений и что нам остается лишь упрощенно из состояния экономики дедуктивным путем выводить все остальное. Невежество, которое тоже может быть в свою очередь объяснено, является одной из важных причин того, почему историческое развитие направлялось по тому пли иному пути. К невежеству нужно добавить грубые животные инстинкты, еще далеко не вполне побежденные, а также страсти, несправедливости и различные формы нравственной испорченности; все они были и продолжают быть необходимым продуктом общества, организованного таким образом, что господство человека над человеком является неизбежным; от этого господства неотделимы, как в прошлом, так и теперь, ложь, лицемерие, наглость и подлость. Не превращаясь в утопистов, лишь в силу того, что мы являемся последователями критического коммунизма, мы в состоянии предвидеть и действительно предвидим наступление в будущем такого общественного строя, который, развившись из современного общества, более того — из его противоположностей, в силу имманентных законов исторического движения завершится ассоциацией, свободной от классовых противоречий. Этой ассоциации будет свойственно регулирование общественного производства, которое освободит жизнь от господства слепой случайности, до сих пор проявлявшейся в истории в виде многообразного сплетения непредвиденных событий и происшествий. Но это дело будущего, а не настоящего или прошлого. Если же мы намереваемся проникнуть в исторические события, развивавшиеся до нашего времени, приняв, как мы это и делаем, за руководящую нить изменение форм лежащей в основе общества экономической структуры, включая самый простой показатель — изменение орудий производства, нам следует полностью осознать все трудности задачи, которую мы ставим перед собой, ибо речь идет уже не о том, чтобы просто созерцать течение событий, а о величайшем усилии мысли, направленной на то, чтобы разобраться в сложной и многообразной картине, данной нам непосредственным опытом, с целью свести его элементы в генетический ряд. По этой именно причине я утверждал, что и нам, если мы занимаемся каким-либо конкретным историческим исследованием, необходимо принять за его исходный пункт те группы фактов, кажущихся с первого взгляда изолированными друг от друга, то пестрое сплетение событий, одним словом, то эмпирическое изучение истории, которое породило веру в факторы, позднее превратившуюся в полудоктрину.