Кодекс звезды - Александр Антонов

— Ты сначала с русской бабой справляться научись, прежде чем на наших мужиков кидаться.

Потом протянула ему нож рукояткой вперёд.

— Возьми свою зубочистку. И никогда больше ей ни в кого из присутствующих не тыкай. Иначе в другой раз я тебе что-нибудь сломаю!

Потом она протянула Буриханову руку, чтобы помочь подняться. Тот помощи не принял, поднялся сам. Посмотрел на нож в своей руке, на Ольгу. Потом взял нож обеими руками и с глубоким поклоном протянул победительнице.

— Прими, уважаемая ханум, в знак моего глубочайшего уважения!

Ольга взглянула на мужа, Глеб кивнул, тогда она приняла подарок, который, судя по внешнему виду, был не из дешёвых. Буриханов распрямился, отошёл к столу, облокотился на него и вдруг принялся хохотать. Смеялся, как и в первый раз, запрокинув голову и обнажив зубы, но уже не издевательски, а просто и очень заразительно, вызвав улыбки на лицах всех присутствующих.

Обстановка в комнате окончательно разрядилась. Отсмеявшись, Буриханов подошёл к креслу Васича и протянул руку. Тот поднялся и пожал протянутую длань. Буриханов его приобнял и шепнул на ухо, но так, чтобы было слышно всем:

— Об одном прошу: никогда больше не называй меня чуркой.

— Замётано, — очень серьёзно пообещал Васич.

Забегая вперёд, скажу: Глеб сдержал слово. Он вообще изъял слово «чурка» из своего лексикона. Даже о дровах он говорит теперь не иначе как «полено».

В сторону Крюкова канала, где на своей запасной квартире Львов поселил Буриханова, поначалу шли молча. Пётр то и дело поглядывал на Асламбека, когда тот смотрел исключительно перед собой, притом был мрачен. Понять причину угрюмости тюркского князя было несложно: фиаско в поединке с женщиной – болезненный удар по самолюбию. «А как он в своём горе меня винить станет? — думал Львов. — Нет, точно станет! Вслух не выскажет, но будет думать: не упредил. Обиду затаит. И что мне теперь – спиной к нему не повернись? Ну что, Петруша? Другу помог – теперь думай, как себе помочь…»

Чего-чего, а думать Львов умел, и вот она – идея. Пётр негромко рассмеялся. Асламбек неодобрительно покосился, и Львов поспешил оправдать своё вроде бы неуместное веселье.

— А ты знаешь, Бек (прозвище Буриханова), мне ведь тоже довелось оступиться на том же месте, что и тебе, только было это в конце 1916-го…

Асламбек промолчал, но головы не отвернул, чем поощрил Петра на продолжение рассказа.

— То место, откуда мы с тобой идём, было в ту пору конспиративной квартирой Главного жандармского управления. Да-да! И я самолично поселил в ней одного очень ценного агента, который прибыл по вызову из Ростова. А через некоторое время выяснилось, что агент вовсе не агент, а чёрт знает кто, за агента себя выдающий. Прибываю я в адрес и с револьвером наперевес врываюсь в ту самую комнату, где ты нынче водку кушал. И вижу: сидит мой агент как ни в чём не бывало в кресле, и на меня доброжелательно так пялится. А с ним в комнате ещё и некая особа, мне совсем незнакомая. Попросил я даму обождать меня внизу, а сам к агенту, очень уж хотелось съездить его по наглой роже рукоятью револьвера…

Львов примолк, и Буриханову, которого рассказ явно заинтересовал, пришлось его поторопить:

— И что, съездил?

— Для этого мне надо было до него добраться, — усмехнулся Львов. — А этого мне как раз и не дали сделать. Не знаю, как там было – беспамятствовал, но когда пришёл в себя, вижу: сидит мой лжеагент, где сидел. И я сижу в таком же кресле напротив, руки к подлокотникам верёвками привязаны, рот полотенцем замотан…

Львов вновь замолк, а Буриханов наморщил лоб, что-то там себе соображая.

— Погоди, погоди… — начал он. — Эта женщина в комнате… Это была Ольга? — Львов кивнул. — Так это она тебя… — Буриханов не закончил и рассмеялся.

— Так что я такой же Ведьмин крестник, как и ты, — подытожил Львов. — На удивлённый взгляд Буриханова, пояснил: – Ведьма – подпольная кличка Ольги. Она известная террористка, теперь, конечно, в прошлом, очень опытный боец.

Асламбек взглянул на Петра с подозрением.

— И тогда кто-то из той троицы – кто сидел тогда в кресле, изображая твоего агента? — тебя завербовал. Так?

— Не мели чушь! — вполне убедительно рассердился Львов. — Не суди о том, в чём ничего не смыслишь. В кресле был Михаил. В тот день мы затеяли с ним оперативную игру, что-то наподобие встречного боя. У меня были виды на него, у него – на меня.

— И он, в конечном итоге, победил, — констатировал Асламбек.

Львов вздохнул.

— В общем, да. Февральские события 1917 года были ему в помощь. Но я не сразу согласился на сотрудничество. Только после ареста Государя, поставив условие: моя лояльность в обмен на помощь в освобождении царской семьи. И ты знаешь, они сдержали слово!

Буриханов кивнул.

— Знаю. Ты мне об этом третьего дня сказал. Иначе бы я здесь не оказался, и сегодняшний разговор не состоялся.

— Ты ведь не станешь отрицать, что они оказались честными людьми и хорошими организаторами? — спросил Львов.

— Не стану, — согласился Асламбек. — Жаль только, что они не смогли предусмотреть мину в фарватере.

— Такого никто не мог предвидеть, — вздохнул Львов. — Но они ведь вычислили виновника гибели царской семьи и выдали нам его имя.

— И я перерезал мерзавцу горло, — оскалил зубы в мстительной улыбке Буриханов. — Тем самым ножом перерезал, который вручил сегодня Ольге в качестве подношения, хотя, если честно, это её законный трофей.

Ёрш не был первым, кто настоятельно советовал привлечь к работе в «Главтурке» Куропаткина.

— И ты туда же! — раздражённо произнёс я, когда услышал от него порядком поднадоевшую фамилию. — А ничего, что он в бытность главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами в Русско-Японской войне, эту самую войну просрал?

— Зато в бытность Туркестанским генерал-губернатором зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, и как раз в отношениях с туземцами, — парировал Ёрш. — И что для тебя важнее?

— Да, мне говорили об этом…

Я призадумался, а Ёрш подначил:

— Видишь, не я один так думаю. На моей стороне общественность!

Он явно пытался меня рассмешить, зная: рассмеюсь – подобрею, подобрею – может, и соглашусь с его доводами. Я рассмеялся, но продолжал артачиться:

— Но сколько ему теперь лет? Около семидесяти?

— Как раз семьдесят и есть, — сказал Ёрш.

— Вот видишь? — я уже твёрдо решил: откажу! — Как его в таком возрасте возвращать на государственную службу?

— А разве я предлагал что-то такое? — вполне искренне удивился Ёрш.

Я слегка растерялся.

— Вот тут я не понял…

— Да всё тут понятно! Определяешь его за штат, скажем, консультантом. И делу польза, и старику развлечение, да и на хлеба кусок – не бесплатно же ты будешь дедушку эксплуатировать? — заработает.

— Он что, так нуждается? — спросил я.

— Точно не знаю, — пожал плечами Ёрш, — но, полагаю, не шикует.

И тут я взял и согласился.

— Ладно. Адрес его знаешь?

— Да, — обрадовался Ёрш, — сейчас запишу.

Он взял карандаш, написал на листе бумаги адрес и протянул мне.

— Вот. Когда собираешься к нему заехать?

— Никогда, — остудил я пыл моего друга. — Много чести. Отправлю приглашение с курьером. С него и этого довольно.

Старик мне понравился тем, что не выглядел измождённым жизнью и возрастом. Спину держал прямо, глядел без страха. Я усадил гостя в кресло, велел подать чай, и лишь потом приступил к разговору. Поинтересовался здоровьем, спросил о житье-бытье. Старик ни на что не жаловался.

— А что тогда в деревню решили перебраться, коль жизнь в городе для вас не худа? — Я успел навести справки и задал вопрос целенаправленно.

Куропаткин отвёл взгляд в сторону, пожевал губами, потом сжал их твёрдо, отвечать не стал.

«Крепкий старик!» – решил я, и сказал уже значительно мягче:

— А что, Алексей Николаевич, если я предложу вам с отъездом повременить?

Куропаткин перевёл взгляд на меня.

— На госслужбу я вас вернуть не могу по возрасту, — продолжил я, — а вот пригласить за штат, консультантом по туземным делам, пожалуй.

— Это в «Главтурку», что ли? — улыбнулся Куропаткин.

Это мне тоже понравилось. Значит, не ушёл старик от жизни, раз знает про существование главка, держит руку, так сказать, на пульсе. Я улыбнулся в ответ, улыбнулся со значением, давая понять, что Куропаткин не ошибся в своём предположении. Потом уточнил:

— Так что?

Старик не стал кочевряжиться. Ответил просто, но с достоинством:

— Что ж. Буду рад оказаться полезным!

Два невысоких господина средних лет, одетые по европейской моде 20-х годов 20-го же столетия, прогуливались вблизи недостроенной Стокгольмской ратуши.