Цветы всегда молчат - Яся Белая

– Потому, – простонала она, цепляясь за его плечи и откидывая шейку, на которую он перебрался с жаркими поцелуями, – ни один мужчина на земле не должен касаться Живой Богини.

– Мне вот всегда было интересно, – сказал он, сдергивая с нее лифчик, сделанный из каких-то камешков и листьев, – как специалисту по символике цветов, – он задел ее упругие коричневые сосочки и начал с ними играть, не переставая при этом целовать ее шею и плечи; она извивалась и терлась об него, как кошка, – почему твой цветок обозначает гармонию?

– Подумай сам… – он избавил ее от юбочки и стал целовать живот, постепенно опускаясь все ниже, касаясь кожи не только губами, но и языком, от чего – он это явно чувствовал по ее телу бежали электрические искры. Он придерживал ее за округлые, идеальной формы ягодицы, и ей пришлось откинуться, чтобы предоставить ему еще больший доступ. Она запустила пальцы в его густые черные волосы и покручивала пряди… – Разве может быть что-то гармоничнее? Цветок, который считается более низшим в цепи эволюции, пожирает существ, которые, по общепринятому мнению, находятся выше по иерархической лестнице… – она прикусила губку, коротко ойкнув, когда он коснулся губами волос на ее лобке…

Ричард отстранился. Она была уже полностью обнажена и явно вся горела, в то время как он еще не снял с себя ни одного предмета одежды и совсем не хотел ее…

– Выслушивать лекцию об эволюционной иерархии от островной дикарки – занятно, – он ввел в нее палец, она вскрикнула и попыталась увернуться от этой ласки…

– Я – не дикарка, я – богиня. Забыл? – недовольно проговорила она. – И я ведь невинна – ты должен быть со мной нежен…

– Это еще почему? – заявил он, добавляя второй палец и ускоряя поступательные движения. – Ты же сама захотела мужчину. А я не позволяю женщинам повелевать мной. Я прихожу к ним, когда хочу, и беру их, когда мне нужно… Я тебя не хочу, и ты мне не нужна… Поэтому я должен наказать тебя…

Она извивалась и стонала уже изо всех сил. Он убрал руку, вымыл ее в стоявшем чане, где плавали лепестки цветов и который, как стало известно потом, предназначался для омовения прекрасного личика богини, и огляделся…

В центре шатра щерилась и покачивалась черная маска, подвешенная на длинной веревке, закрепленной за перекрестное основание шатра. Ричард материализовал клинок, срезал этот амулет, чем вызвал недовольный возглас богини…

– Замолчи! – потребовал он. В его глазах полыхало синее пламя. Она замолчала и замерла, буквально пригвожденная к месту этим огненным взглядом…

Он оторвал маску, отбросил ее в сторону, взялся за жгут обеими руками и, дернув, проверил на крепость. Веревка из пальмового волокна оказалась довольно прочной…

Он подошел к Венериной Мухоловке, поднял ей руки над головой и, смотав запястья, привязал к балке основания.

– Что ты делаешь? – возмутилась она. – Смертный не должен так непочтительно обращаться с богиней…

– Я не простой смертный… А ты… Когда некоторые цветы хотят занять в саду больше места, чем полагается, садовник должен вмешаться, – проговорил он, продолжая связывать ее. Теперь веревка опутывала не только ее руки, но и стягивала груди. Коричневые соски откровенно торчали. Ричард расстегнул ширинку и сказал: – А теперь ты ублажи меня и докажи, что тебе есть место в моем саду.

По ее округлившимся глазам он понял: она весьма впечатлена тем, что природа более чем щедро одарила его…

– Ну же… давай… – он наклонился, поцеловал ее в губы и, вновь выпрямившись, направил ее лицо к своему члену.

Ласкала она неумело, но старательно. Похоже, ей был весьма интересен этот опыт. Ей даже удалось возбудить его. Уже близкий к разрядке, он остановил ее, коленом раздвинул ей ноги и резко вошел. Она закричала и забилась в путах. Ричард отстранился. До этого он ни разу не имел дела с девственницами. Разумеется, он знал, что дефлорация – процесс болезненный. Но не мог представить, что настолько: Венерина Мухоловка побледнела, а по щекам ее текли слезы. Насилие как таковое претило Ричарду. Доминирование, подчинение – да, но только к взаимному удовольствию. А причинять женщине боль, да еще заставлять ее плакать – было выше его сил. Он поспешно освободил ее, прижал к себе, чмокнул в макушку. Коснулся легко, шепча исцеляющее заклинание.

– Все-все, малышка, не плачь. Ты снова коварная невинная Венерина Мухоловка, – почти нежно сказал он и улыбнулся ей: – Зато теперь можешь казнить меня за дело.

Она успокоилась – заклинание подействовало, боль прошла, она тоже улыбнулась ему и ответила почти игриво:

– Живи, Садовник. Сегодня я не буду тебя есть…

Расстались они друзьями.

Когда уже пришло время отплывать, она сама вышла проводить их в гавань (потом вся команда и коллеги по экспедиции до конца похода с завистью косились на него: еще бы, переспать с такой красавицей! Вот вам и тихоня, книжный червь в очочках!).

Мухоловка отвела его в сторону, обняла по-сестрински и, покачав головой, произнесла:

– Мне было видение. Скоро Сорняки полезут из всех щелей… И еще – ты встретишь свой Цветок. Она – Алый Гибискус.

От одного этого цветочного имени у него закружилась голова. Алый Гибискус – воплощенная страсть, абсолютная чувственность, чистое желание.

А потом он и впрямь встретил ее, свой цветочек. И ему предстояло узнать, почему люди готовы отдать жизнь за одно только право коснуться и что Садовник влюбляется с первого взгляда, единожды и наповал.

О, Джози! Маленькая, нежная, страстная. Она лишала его рассудка, стоило ему только взглянуть на нее, а если он прикасался к ней, то остановиться уже не мог. Она вся – соблазн и сладость. Ею хочется обладать всецело, погружаясь в ее восхитительно тугое естество до предела. Пить ее стоны. Скользить губами по ее нежнейшей коже. Она всегда так щедро принимает его, открываясь полностью, обвивая ногами бедра, чтобы прижаться еще плотнее…

Ричард закрыл книгу… Его возбуждение было таким, что перед глазами все плыло, словно на нем не было очков… И видимо, чтобы наказать его сразу за все грехи, дверь кабинета отворилась, и на пороге появилась она. Даже в простой блузке с воротником-стойкой в китайском стиле и темной юбке с высоким широким поясом, чуть растрепанная, она была невыразимо хороша.

Ричард уже собирался схватить ее и заняться с нею любовью прямо здесь, на столе, но Джози осадила его надменным кивком в знак приветствия и сказала, недовольно нахмурив бровки:

– Кофе сегодня был на редкость невкусным!

О, девочка моя, что ты делаешь со мной?!

Его ломало. Хотелось стонать и выть.

Он совсем уже забыл, что он – лишь реальность. Его участь – служить и угождать, тогда, может, его одарят взглядом, воспоминание о котором он потом, как нищий, вдруг получивший в милостыню золотой, будет доставать и тайком любоваться.