Дни Стужи (СИ) - Макаренков Максим "bort1412"

Раньше такое умение называли телепатией.

"Слухач" открыл глаза и наклонился к столу. Взяв остро заточенный карандаш, начал писать ровным убористым почерком.

Закончив принимать сообщение, подошел к двери и, открыв ее, выглянул в коридор.

— Старшому. Срочно, — сказал он, протягивая дежурному листок бумаги.

Квартировал Старшой тут же, при штабе, в небольшом двухэтажном домике, первый этаж которого переоборудовали в зал для особо важных совещаний, а второй занимала семья Старшого. Дети его давно уже выросли, и сейчас в просторных комнатах он обитал вдвоем со своей женой, которую до сих пор любил до безумия и жутко ревновал безо всякого на то основания, из-за чего в доме время от времени происходили бурные сцены, служившие развлечением для всего штаба..

Вестовой открыл дверь в теплую темную прихожую первого этажа. Напротив — двустворчатые двери в зал, слева — дверь поменьше, за которой небольшая квадратная прихожая и лестница на второй этаж. Тихо ступая по скрипучим ступеням, вестовой поднялся и молча кивнул на дверь во внутренние комнаты, спрашивая у дежурившего на площадке адьютанта Старшого, можно ли войти.

— Важное что? — спросил тот, хотя и так понимал: будь какая рутина, не стали бы в глухую ночь Старшого будить.

И тут же махнул рукой:

— Тихо только, спят они.

На самом деле, Старшой уже поднялся. Многолетняя привычка спать по-звериному чутко въелась в плоть и кровь, Старшой просыпался от малейшего звука, выпадавшего из привычной картины, хотя мог спокойно дрыхнуть в комнате отдыха караульной смены под богатырский храп своих молодцев.

Вестового он встретил на пороге, шепотом спросив: «Стряслось чего?»

Тот молча протянул листок.

Быстро прочитав несколько строчек текста, Старшой беззвучно выругался и приказал адьютанту:

— Сани запрягай, конвой обычный. На всякий случай, две спецгруппы в полной выкладке в режим готовности. Отдыхать посменно, быть готовым к выступлению по команде.

Застегивая полушубок и опоясываясь широким ремнем, он почти беззвучно матерился:

— Быть готовым. К выступлению. Куда выступать-то, мать его. Ах, как погано. И ведь скажи они раньше, уже ведь перевезли бы. Секретчики, мать их яти. Тайный, в бога и угодников, приказ.

Он ждал этого сообщения, ждал и боялся. Не за себя. За людей, и за то дело, которому отдавал всю свою жизнь и жизнь семьи.

За последние пару лет Особый Приказ Патриархии с одной стороны и, с другой — Служба Охраны все чаще ставили порубежников, сил которых и так не хватало, в положение обычных исполнителей. Их просто бросали на ликвидацию опасных участков, даже не ставя в известность о причинах произошедшего. Разведка порубежников делала, что могла, но… Старшой ненавидел подковерные карьерные войны, а сейчас разразилась именно такая. Страшно не хватало агентов и осведомителей среди конкурентов, но черт побери, он занимался тем, чем был должен — обеспечивал безопасность рубежей.

И вот — чуть не проглядел то, что творилось прямо у него под носом. К счастью, Особый Приказ Патриархии решил— таки, что совсем уж держать их за дураков не стоит, и скупо поделился информацией, от которой Старшой взвыл, вызвал начальника разведки и устроил такой разнос, которого не помнили старожилы.

Теперь Старшой понимал, почему так глупо не использовали резервы порубежников. Хотя издавна сложилось так, что именно они обладали наиболее разветвленной сетью застав, мощной централизованной службой связи и мобильными, хорошо подготовленными боевыми группами во всех уголках республики.

О том, что один из п р е д м е т о в, потенциально могущих представлять опасность, вкупе с несколькими другими находится в Ярославле, ему сообщили лишь несколько дней назад. Инок Особого приказа говорил, пряча глаза, явно чувствуя себя не в своей тарелке, и Старшой во время разговора не раз спрашивал себя — почему? Ответ ему очень не нравился. Особенно после того, как он спросил напрямую, а что ж они сами не известят своего засекреченного хранителя? Отчего не перевезут п р е д м е т в хранилища Патриархии, где, по слухам, запечатанные и тщательно охраняемые, собраны запретные книги, амулеты и другие вещи, за обладание которыми многие маги отдали бы не то, что руку, а половину жизни — все равно, потом обратно заберут да еще три раза сверху добавят.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На что инок, почувствовав себя окончательно преотвратно, честно ответил, что его дело — передать просьбу, которая, говоря по совести, даже приказом не является. Поскольку исходит от отца Кирилла, начальника Особого приказа, и с вышестоящим руководством не согласована.

После этого известия Старшой длинно и грустно присвистнул и вызвал вестового.

Еще несколько дней потеряли на том, что организовали приезд ярославского порубежника в Москву — отправлять гонца напрямую из Москвы не решились, использовать слухача — там более.

Поскольку, как теперь понимал Старшой, о возможном предательстве где-то наверху знали, а вот где, кто, как, зачем — ни малейшего понятия никто не имел. Потому и смотрели в разных службах честные служаки, вроде Старшого и отца Кирилла, на всех косо и не доверяли никому, даже самим себе. Думали, что сумеют переиграть врага в одиночку.

Не переиграли.

Голову прострелила огненная игла боли, Старшой заорал, складываясь пополам. Рядом орали, обхватив головы руками, вестовой и адъютант.

Игла взорвалась ослепительными вспышками и нарастающим грохотом — кто-то в голове лупил в великанские барабаны так, что Старшому казалось, что череп лопнет изнутри.

Каким-то чудом ему удалось подняться на четвереньки и ухватить за рукав адьютанта. Тот вис тряпичной куклой, глаза парня заливала кровь из лопнувших сосудов, зрачки закатились.

Толку от него не было, помочь нечем.

Старшой пополз к выходу.

Неожиданно барабаны в голове поутихли, стали чуть слышным рокотом, будто кто-то приглушил звук.

Старшой знал, кто. В дело вступили ведуны. Им удалось отбить первую атаку через тонкие миры, и сейчас порубежники, как и положено по уставу, заняли оборону, дежурные группы следят за передовыми рубежами.

Или уже ведут бой, — подумал Старшой и прислушался.

В этот момент раздались тугие хлопки взрывов.

Штаб атаковали

___***___

Стас слетел с кровати, заорав:

— Иван, тревога!

Перед глазами до сих пор плавали разноцветные пятна, в ушах звенело. Кто-то нанёс мощнейший удар через тонкий мир, и жив он остался только потому, что били по кому-то другому. Но досталось, наверняка, всем, кто способен чувствовать происходящее в тонких мирах.

Пошатываясь и потирая глаза, он ввалился в зал-столовую. Иван был уже там. Побледневший, очень сосредоточенный, он сидел с закрытыми глазами на полу. Услышав друга, поднял руку — подожди.

Стас остановился в ожидании.

И тут же услышал глухой тяжелый удар во входную дверь. Одновременно под потолком противно заверещало подвешенное чучело белки. Глухо стукнуло в потолок, и даже сквозь толщу бетона и перекрытий донесся полный боли крик.

Сработала защитная система.

Только много позже, восстанавливая ход событий, Стас понял, что отголосок атаки на штаб порубежников спас их с Иваном.

Бойцы Хасана знали своё дело и сумели обойти часть ловушек и сигналок и, проснись Стас с Иваном чуть позднее, вырваться бы уже не смогли.

Счёт шел на секунды.

Иван уже ушел в тонкий мир, поэтому Стас посмотрел, что друг полностью одет, кинул ему в руки короткий полушубок и бросился в комнату.

Тёплая рубашка, свободные штаны, куртка, обуться — тело помнило каждое движение.

Некстати стрельнула болью нога — потом, потом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В голову стучит тяжелый молот — вот и атака, плывет перед глазами комната, но морок тут же сносит, Иван умница, прикрывает.

Ведовскую книгу в «тревожный» мешок, мешок за спину. Остальное — в заговоренный тайник в стене. Авось, не найдут.

Из-под кровати потянул сверток, зарядил кавалерийский карабин, который утянул— таки, выходя в отставку, с молчаливого согласия Старшого, запасные обоймы по карманам куртки.