Девять врат. Таинства хасидов - Иржи Лангер

Итак, рабби Нусн Адлер из Франкфорта был личностью замечательной. Однако не будем писать о нем слишком подробно, поскольку Нусн Адлер не был королем в нашей хасидской империи. Мы лишь вскользь упомянем о нем: рабби Нусн Адлер знал все свои труднейшие толкования Талмуда наизусть и только по памяти излагал их ученикам. И он, рабби Нусн Адлер — мир праху его! — однажды во Франкфорте заявил следующее.

«Польские евреи в самом деле ужасно настырны. Вы только представьте себе: когда бы моя душа ни вознеслась на Небо, я уже издали всегда вижу, что там перед небесными вратами стоит этот самый Жише. Один Бог знает, как этот человек всегда успевает туда пролезть, но когда бы я ни пришел — он уже там. В самом деле, эти польские евреи невероятно настырны!» — повторял рабби Нусн Адлер.

За эти свои слова рабби Нусн Адлер все же заслуживает того, чтобы я кое-что рассказал о нем.

Видите ли, милые франкфортчане не были в большом восторге от своего раввина Нусна Адлера. Более того, они даже предали его анафеме — конечно, только малой анафеме, можно сказать — анафемке. И реб Нусн Адлер вынужден был неожиданно бежать из Франкфорта. Некоторое время затем он был у нас раввином в Моравии, в Босковицах. Там он совершил много чудачеств, в результате чего ему снова пришлось удалиться во Франкфорт. Но во Франкфорте его опять предали анафеме. И к тому же суровой. А все потому, что он очень любил нас, хасидов. Жаль только, что он никогда не принадлежал нам целиком! Мы бы этим франкфортским господам задали перцу! Когда он умер (в 1800 году), над его могилой прощальное слово произнес наш святой ребе реб Пинхесл, о котором я вскоре буду рассказывать.

И что удивительно — рабби Нусн Адлер не говорил на нашем святом древнееврейском языке, как мы и наши предки с незапамятных времен. Он произносил слова как какой-нибудь френк[26], хотя им и не был. Он, например, произносил не гу-ойлом (то есть мир), как мы, а га-олам — точно так, как произносят френки. Однако, вспоминая мертвых, мы говорим или хорошо, или ничего! А рабби Нусн Адлер — мир его памяти! — должно быть, знал, что делает и почему делает, даже если нашей голове постичь этого не дано.

А теперь обратим наш взор и на святого брата дорогого нашего Жише — на святого ребе реб Мелеха.

Во времена, когда в Лиженске правил святой ребе реб Мелех, в Вене на престоле сидел император Иосиф II. Отношения между обоими правителями были напряженными. Кире, то есть господин император, хотел, чтобы еврейские юноши служили в армии, а святой ребе реб Мелех не хотел этого. Святому ребе реб Мелеху не составляло бы труда сломить волю венского кире. Конечно, у святого ребе реб Мелеха не было ни армии, ни судебных приставов, ни полицейских, зато он был одарен духом святым и силой праведности. Но ни того, ни другого недоставало императору. А как-никак это те качества, против которых ни одна сила этого мира ничего не может поделать. Однако надо сказать, что на стороне императора были почти все остальные раввины во главе с чрезвычайно ученым пражским раввином Нойде Бигидой (Йехезкель Ландау). Что говорить, даже такой святой, каким был ребе реб Мелех, не мог противостоять такому перевесу сил.

Возможно, вы спросите, почему еврейские юноши не хотели служить в армии и почему наш святой ребе реб Мелех в этом поддерживал их?

Так вот к вашему сведению: они не хотели служить в армии вовсе не потому, что армейская веселая жизнь им не нравилась. Например, некий Эдлман, по прозвищу Якл Презент, был в неменьшем восторге от военной службы господину императору, чем сосед Потапенко, прозванный Иваном. Только ведь Якл Презент хорошо знает, что в армии ему придется осквернять свой шабес, есть запрещенные кушанья и что он, упаси Бог, даже не сможет молиться, а уж денно и нощно углубляться в Закон Божий — об этом и говорить нечего. А для Ивана Потапенка — это все трын-трава. Вот почему святой ребе реб Мелех так бился за то, чтобы еврейские рекруты предпочитали смерть, принося в жертву свои молодые жизни, чем шли в армию служить императору. Он знал, что таким образом императорские планы рухнули бы, кире, то есть император, в итоге должен был бы уступить, и Якл Презент, он же Эдлман, освободился бы от армии на вечные времена.

Однако другие раввины утверждали, что дыне де-малхисе-дыне, что закон страны действителен для всех без исключения, что он не противоречит нашей вере, ибо война оборонительная дозволена Талмудом и даже является нашей святой обязанностью. Что благодетельный кире, то есть император, захватнических войн никогда не начнет, какие бы споры ни возникли. Короче, святой ребе реб Мелех был забаллотирован учеными коллегами, и с тех пор милый Якл Презент — он же Эдлман — волей-неволей должен был служить в армии, даже если вынужденное нарушение святых заветов Божьих разорвало бы ему сердце. Зато когда придет Мессия, он станет генералом.

Но святой, каким был ребе реб Мелех, так просто не сдался. Еще долго пришлось венскому кире воевать из-за этого еврейского солдатика.

Однажды побывал в Лиженске святой рабби Менделе из Риманова, да хранит нас Свет его заслуг! А когда святой навещает святого, они едят суп из одной миски, как братья. В тот святой шабес за лиженским столом в полдень собралось много уважаемых гостей. Все они были настоящими хасидами. И все любовались, как славно эти почитаемые святые едят суп. Святой ребе реб Мелех ждет, покамест гость наберет себе ложку супа, и только тогда, когда полную ложку супа он поднесет к своему святому рту, наш святой ребе реб Мелех осторожно, чтобы и капля не капнула, потихоньку погружает свою ложку в суп, а уж тогда его святой гость дожидается, когда ребе реб Мелех наберет себе ложку… — и так все идет по порядку. Одним словом — святые! От них глаз оторвать невозможно! Но что касается нас, обыкновенных хасидов, мы так дружно этот милый суп не едим. А наши святые едят, едят серьезно и молча. Семь полных ложек уже съел святой Менделе Римановский, и семь полных ложек съел святой ребе реб Мелех. А сейчас святому рабби Менделе хочется набрать восьмую ложку, ибо как раз пришел его черед. Он уже было снова опустил свою ложку в миску, да тут вдруг, ни с того ни с сего, святой ребе реб Мелех хватает скатерть, дергает ее и миску враз опрокидывает. Весь суп на столе. Был бы пирим (пурим), иными словами мясопуст, мы бы решили, что святой ребе реб Мелех шутит. Однако святой ребе реб Мелех не шутит — это так же очевидно, как и то, что нынче не пирим.

Святой рабби Менделе Римановский побледнел от испуга, и ложка выпала у него из руки.

— В чем дело? — кричит он на святого ребе реб Мелеха. — Вы хотите, чтобы нас в сумасшедший дом посадили?

— Ша, ша, — то есть «тихо, тихо», успокаивает ребе реб Мелех гостя, — только не теряйте веру во Всемогущего!

Испугался святой рабби Менделе Римановский, испугались и хасиды. Что видели — никак в толк не возьмут и что слышали — тоже понять не могут.

Так, верно, до смерти и не поняли бы, если бы случайно в тот день в Вене не оказался по торговым делам Арн-Шийе. Не прошло и недели, как форейтор привез в Лиженск письмо, в котором Арн-Шийе пишет, что, слава Богу, здоров и с помощью Божьей дела его идут как нельзя лучше. И еще он пишет, что в Вене все дорого, пишет и почем там яйца, и почем перо, и какая красота в Вене, и что он, Арн-Шийе, ходил к самому императорскому дворцу, но что он, Арн-Шийе, не дал бы за этот венский замок и сломанной ножки от лавки из лиженской комнаты ребе реб Мелеховой — пусть он будет жив и здоров! И еще пишет Арн-Шийе, как он рад, что, наверное, на следующий святой шабес будет уже дома, в Лиженске. Пишет он еще о многих других удивительных и важных вещах, ибо письмо очень длинное и обстоятельное, каким обычно бывает письмо от Арна-Шийе. А в конце этого письма была еще кратенькая приписка: «Я чуть было не забыл про самое главное. Как я узнал из надежных источников, император вчера на святой шабес в полдень хотел подписать указ, по которому все наши сынки должны были бы идти в армию, от чего милостивый Господь изволил оберечь нас. Император хотел было этот указ подписать и уж обмакнул перо в золотую чернильницу. Но как только погрузил перо в эту золотую чернильницу, чернильница вдруг, ни с того ни с сего, перевернулась, и милый указ утонул в чернилах. Император сразу сказал, что это, как видно, плохое предзнаменование и что, мол, этот указ подписывать он не станет, хвала Господу! Обо всем этом вас извещает ваш недостойный Арн-Шийе».

Да, именно так все и было! Когда святой ребе реб Мелех сидел со святым рабби Менделе за субботним супом в Лиженске, как раз тогда император со своими министрами сидел за письменным столом в Вене. И потому святой ребе реб Мелех — он все постигал своим Духом святым — нарочно перевернул лиженский суп и тем самым одновременно опрокинул в Вене императорскую чернильницу. Император, конечно, знать не знал, чьи это проделки, но что чьи-то таинственные руки разрушали все его замыслы, это он уже понял.