Место встречи - Левантия - Варвара Шутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Опять же, если подумать, то в мире сейчас всего два, ну, может, два с половиной миллиарда человек. И часть из них — мечтает наконец-то попасть с этого света на тот. При том, что назад пока никто не стремился настолько, чтоб вернуться.
— Может, не пускают?
— Нет уж, если человек хочет откуда-то сбежать — сбежит непременно. Такова уж человеческая природа.
— От себя не убежишь.
— Зачем убегать от себя, когда можно тихо уйти в себя? Обратите внимание, «выйти из себя», «быть не в себе» — это нелестные характеристики человека.
— Так всю жизнь и прожить, спрятавшись в себя, как в раковину?
— А ведь вы сейчас поймали очень точную метафору! Спрятаться в себя, как в раковину, — и наращивать вокруг себя новый перламутровый мир, как жемчужину. Огромную и переливающуюся вокруг пылинки вашей личности. Зачем искать комнату, город, страну среди чужих и построенных кем-то другим, когда можно создать свои? Из мечты и воспоминаний.
Арина промолчала, задумавшись.
Единение с природой
Август 1946
— Осталось меньше месяца до конца лета, товарищи! — Яков Захарович попросил слова на очередном общем собрании, и начал выступление с этого глубокого и неожиданного наблюдения.
— И так — каждый август, — глубокомысленно прошептал Моня. — Почему-то в августе всегда скоро осень. Чертовщина какая-то!
— А потом еще зима будет, точно вам говорю, — поддержал Шорин.
— Я не верила, что Особые будущее предсказывают, а оказывается — можете! — с деланным удивлением произнесла Арина.
— Можем, мы все можем, но не выше ранга способностей, — прищурившись, шепнул Моня, — а сейчас тише — кажется, он что-то интересное говорит.
Яков Захарович выступал в своем коронном амплуа — любящего папочки всего УГРО. Он напомнил сотрудникам, что каждый из них — прежде всего, человек. Открытие, конечно, тоже не из феноменальных, но Яков Захарович сделал из него практический вывод — в ближайшее воскресенье все, кроме дежурных, отправляются чуть ли не в приказном порядке на пляж купаться, отдыхать, играть в подвижные игры и восстанавливать боевой настрой.
Арину такое предложение расстроило. Она думала все воскресенье проработать на кладбище, теперь, когда Михал активно помогал (а парень он был рукастый, даже когда не слишком трезвый), дела пошли быстрее. И, честно говоря, Арине нравились встречи с Кириллом Константиновичем. Они не требовали усилий — не надо было казаться остроумной, веселой и бодрой. Кодану, кажется, нравилось беседовать с ней несмотря на то, что она вела себя так неинтересно.
Но с начальством не спорят. Скажем так, не спорят по столь пустячным поводам. На море — так на море.
Остальные сотрудники были явно вдохновлены предстоящим мероприятием.
Всю неделю девушки-стажерки щебетали по углам, одна даже гордо продемонстрировала всем, какой великолепный купальный костюм — сине-зеленый, с искрой, — ей привез из Германии отец.
Моня, конечно, тут же предложил ей надеть костюм и пройтись перед публикой, за что получил оным предметом туалета по носу. Утверждал, что был оцарапан застежкой и теперь неимоверно страдает.
Сам же при этом вел какие-то тайные переговоры с Шориным, сбегал в обед в неизвестном направлении — в общем, тоже явно готовился к выезду на природу.
Да что Моня, даже Цецилия Цезаревна разложила у себя на столе огромную соломенную шляпу и в свободные минуты деловито подновляла на ней цветочки.
И вот наконец настало воскресенье. Все сотрудники сгрудились во дворе. Странно было видеть их в нерабочей одежде и таком же настрое. Бачей принес мяч, но просто так держать его в руках не мог — постоянно то чеканил его на коленке, то вел попеременно щечкой и шведкой, то изображал какую-то сложную обводку вокруг столба. Его жена, деловитая толстушка с жареной курицей в авоське, обреченно закатывала глаза — и он тут же виновато брал мяч в руки и держался так минуту-другую. Арина вспомнила, что в молодости его считали лучшим голкипером во всех Пороховых складах.
Супруга Якова Захаровича, худая и высокая Мария Владимировна, о чем-то беседовала
с Цецилией, уже облаченной в шляпку с цветами и держащей на поводке крохотную трясущуюся собачку.
Сам же Яков Захарович, в рябчике под цивильным пиджаком, курил в сторонке с Ликой, которой очень шло ее легкое серое платье в цветочек.
Коля Васько явно старался, наряжаясь. К белой футболке он прикрутил значок ГТО, начистил сапоги, даже, кажется, отстирал свою засаленную до блеска кепочку — она оказалась вполне приятного серого цвета, а вовсе не темно-бурая. На плече у него висел пижонский перламутровый трофейный аккордеон. Васько немного нервничал, оглядывался по сторонам и то и дело краснел до корней волос. Странный какой-то.
Но все внимание Арины было обращено к Ангелу. Одет он был неброско — рябчик, кепочка, теннисные парусиновые туфли… Но вот рядом с ним… «Так вот ты какая, Гамильтониха», — подумала Арина, глядя на статную белокурую барышню, которая уверенно держала Ангела под руку и поглаживала по плечу. Она была одета в весьма откровенное вечернее платье — синее, шелковое, струящееся до земли. Платье выглядело несколько неуместно для пикника на пляже, зато подчеркивало весьма соблазнительные округлости Наташи, приковывая к ней взгляды всех окружающих.
— Немецкое. Говорят, это не платья вовсе, а ночные сорочки и комбинашки такие, — заметив направление взгляда Арины, прошептала ей в ухо одна из стажерок. Обычно стажеры Арину побаивались, но, видимо, слишком уж хотелось посплетничать о Гамильтонихе.
— Да вряд ли. Неужели в такой красоте спать? — ошарашенно прошептала Арина.
— Точно говорю. А еще она старше Иосифа Ваньшеневича лет на пять. Или вообще на шесть!
Арина близоруко сощурилась. Наверное, стажерка была права. И шикарное платье было всего лишь сорочкой, и ее туфельки на каблуках и толстый слой пудры на лице мало подходили для выезда на природу. А впрочем, — усмехнулась Арина, — девочка просто сохнет по Оське, вот
и говорит гадости про Наташу. Наверное, и сама Арина, как любящая мамочка, немного
