Она и Аллан - Генри Хаггард

Теперь я с изумлением смотрел на старика, потому что не мог взять в толк, откуда он знает про смерть нашего зулуса, укушенного болотной змеей, но продолжать дальнейший разговор было бесполезно.

— Когда вы отдохнете и будете готовы, — продолжал он, — мы отправимся в путь. Сейчас я должен покинуть вас, чтобы приготовить носилки для раненых и для тебя, Хранящий Ночь, если пожелаешь. — Затем с величавым видом он повернулся и исчез в ущелье.

Следующий час был занят погребением мертвых зулусов. Участвуя в этой церемонии, я лишь молча стоял, сняв шляпу, поскольку считаю, что аборигенов лучше оставить в такие моменты наедине с собой.

Я лежал и думал об истории, рассказанной Зикали, о прекрасной Белой Королеве, которая жила в горном укреплении, нарисованном им в золе, и о слугах этой властительницы, которые, оказывается, знали о нашем приходе и появились, чтобы спасти нас.

Кроме того, этот древний и благородный старик по имени Биллали говорил о ней, как о Той, Которая Вечна. Что он имел в виду, называя ее так? Возможно, то, что она была очень старой и на нее неприятно смотреть? Это было бы для меня разочарованием...

И как она узнала, что мы приближаемся? Я не мог понять этого, и, когда спросил капитана Робертсона, он просто пожал плечами и притворился, что этот вопрос его не интересует. Все дело было в том, что ничего не могло сдвинуть с места человека, который был погружен лишь в мысли о спасении своей дочери или мести в случае ее смерти, который думал лишь о своей любимой дочери, с которой он, по правде сказать, не всегда обходился хорошо.

Этот человек, потерявший интерес к жизни, стал настоящим маньяком, более того, религиозным... У него с собой была Библия, которую ему подарила мать, когда он был еще маленьким мальчиком, и он читал ее постоянно. Я часто видел его стоящим на коленях, а ночью он громко молился и рыдал. Вне всякого сомнения, ему удалось избавиться от увлечения алкоголем, и теперь инстинкты и кровь суровых ковенантеров[24], из которых он происходил, все-таки взяли верх. Иногда это было даже хорошо, хотя временами я боялся, что он сойдет с ума. И, конечно, как компаньон он более уже не подходил мне, все осталось в прошлом...

Перестав думать о бесполезных вещах и забыв о том, что люди Биллали совершенно такие же, как те, с кем мы сражались, я заснул, как делаю это всегда, чтобы проснуться через час совершенно отдохнувшим. Ханс, который, когда я заснул, уже спал, свернувшись у моих ног, как желтая собака, когда солнце начало пригревать, поднял меня с криком:

— Проснитесь, баас, они идут!

Я вскочил, схватившись за ружье, потому что подумал, что на нас снова напали, но увидел Биллали, который шел во главе процессии из четырех носилок, сделанных из бамбука, с травяным пологом для тени. Каждые носилки несли крепкие амахаггеры, какими я их себе представлял. Двое носилок были предназначены для Робертсона и меня, другие — для раненых. Умслопогаас, оставшиеся в живых зулусы и Ханс должны были идти пешком.

— Как вам удалось так быстро все сделать? — спросил я, оценив красивую и мастерскую работу.

— Мы не делали их, Хранящий Ночь, мы принесли с собой в свернутом виде. Та-которая-повелевает посмотрела сквозь стекло и сказала, что нужно четверо носилок, кроме моих, две для белых господ, и две для раненых чернокожих, отсюда и такое число.

— Да... — ответил я неуверенно, удивляясь тому стеклу, которое дало той женщине такую информацию.

Перед тем, как я смог задать еще один вопрос, Биллали добавил:

— Я был бы рад сообщить вам, что мои люди поймали тех мятежников, которые осмелились напасть на вас, в самом деле восемь или десять из них были ранены вашими пулями или топорами, и мы предали их смерти так, как надо. — И он слегка улыбнулся. — Но, увы, остальные убежали слишком далеко, и было слишком опасно преследовать их среди скал. Пойдемте сейчас, мой господин, потому что дорога крутая и опасная и мы должны двигаться быстро, если хотим достичь засветло того места, где живет Та-которая-повелевает, в древнем священном городе.

Объяснив все Робертсону и Умслопогаасу, который сказал, что никому не позволит нести себя, как старую женщину или как тело на щите, и проследив, чтобы раненые зулусы были хорошо устроены, мы с Робертсоном уселись в носилки, которые оказались очень удобными и легкими.

Затем, когда наши вещи уже были собраны крючконосыми носильщиками, которым мы были вынуждены доверять, хотя и несли сами свои ружья и часть снаряжения, мы отправились в путь. Сначала шли люди Биллали, затем двигались носилки с ранеными, по обоим сторонам которых шли Умслопогаас и зулусы, затем носилки с Биллали, затем мои, рядом с которыми бежал Ханс, затем носилки Робертсона, и процессию замыкали оставшиеся амахаггеры и свободные носильщики.

— Теперь я вижу, баас, — сказал Ханс, просовывая на бегу голову за занавеску, — что вон тот белобородый никак не может быть вашим единородным отцом.

— Почему же? — спросил я, хотя все было и так очевидно.

— Потому что, баас, если бы это был он, он не заставил бы Ханса, о котором всегда думал так хорошо, бежать под палящими лучами солнца, как собака, в то время как остальные едут в носилках, как важные белые дамы.

— Чем нести чепуху, лучше береги дыхание, Ханс, — сказал я. — Мне кажется, нам предстоит еще долгий путь.

Путь нам действительно предстоял неблизкий. После того как мы подошли к склону холма, процессия стала двигаться медленней. Мы начали наш путь около десяти часов утра, потому что битва, после которой прошло не так много времени, состоялась вскоре после рассвета, и было три часа дня, когда мы достигли основания крутого холма, который я заметил раньше.

Здесь, у подножия высокой каменной колонны, которую я видел несколько дней назад, мы остановились и съели оставшееся мясо, которое принесли с собой. Амахаггеры ели свою пищу, которая, казалось, состояла из большого количества простокваши, называемой зулусами «маас», и крупных ломтей хлеба.

Я заметил, что это были очень любопытные люди, они сидели молча, на их смелых лицах не было даже подобия улыбки. Каким-то образом мне удалось незаметно рассмотреть их. Робертсон был занят тем же, поскольку в один из редких моментов просветления он отметил, что они «не очень умны». Затем добавил:

— Спроси этого старого мудреца, который может быть одним из библейских проповедников, пришедших в нашу жизнь, что эти людоеды сделали с моей дочерью.

Я спросил. Вот что сказал Биллали:

— Они увели ее с собой, чтобы сделать своей Королевой, поскольку отреклись от своей собственной. Их Королева обязательно должна быть белой женщиной. Скажи ему также, что Та-которая-повелевает будет бороться с ними и, может быть, вернет ее, если те не убьют ее первыми.

— О! — Робертсон повторил то, что я перевел ему: — Если не убьют ее первыми, или еще хуже... — и снова погрузился в свое обычное молчание.

Мы снова отправились в путь, двигаясь прямо к отвесной черной скале высотой в тысячу футов или больше. Мы с Робертсоном спрыгнули с носилок, чтобы облегчить путь носильщикам. Биллали, однако, остался в паланкине, его не интересовали неудобства других. Он лишь приказал взять еще носильщиков. Я не мог представить, как мы преодолеем эту гору. Похожая мысль возникла и у Умслопогааса, который посмотрел на нее и сказал:

— Если мы и заберемся наверх, Макумазан, думаю, что единственно, кого мы там увидим, это маленькую желтую обезьяну, — и показал на Ханса своим топором.

— Если я это сделаю, — ответил тот с достоинством, потому что ненавидел, когда зулусы называли его желтой обезьяной, — будь уверен, что скину несколько камней на черного мясника, который будет ползать под горой.

Умслопогаас скорчил гримасу, потому что обладал своеобразным чувством юмора и мог оценить шутку, даже если она была ему неприятна. Затем мы окончили разговоры, потому что скала была уже рядом с нами.

В конце концов мы подошли к горе, где, судя по всему, наше путешествие должно было закончиться. Однако внезапно из-за черной глухой стены впереди нас появился призрак высокого человека в белой одежде, с огромным копьем. Он хрипло окрикнул нас.

Внезапно он оказался прямо перед нами, как и положено привидению, хотя мы не поняли, как он прошел. Вскоре тайне нашлось объяснение. Здесь в скале была расселина, невидимая даже с расстояния нескольких шагов, потому что ее внешний край проходил через внутреннюю стену горы. Это отверстие было не более четырех футов в ширину — обычная расщелина в горе, созданная титаническими сотрясениями в прошлые века. Поскольку это было обычное отверстие, далеко над ним можно было заметить слабую полоску света, идущую с неба, хотя сумрак был такой, что понадобились лампы. Один человек тут мог противостоять сотне — пока его не убьют. Это место охранялось — не только у входа, где появился воин, но и гораздо дальше, у каждого поворота кривой расселины. И черных охранников было много.