Конгломерат - Поль-Лу Сулицер

Молинье так разошелся, что кабинка начала дрожать. Дженкинс постарался его успокоить.

— Вы думаете, что они возьмутся кормить автомобили и грузовики с таким же энтузиазмом, как и людей?

— Хороший вопрос, — согласился бывший министр, постепенно успокаиваясь. — Что нужно производителям на самом деле? Производить, увеличивать урожай. Будет это зерно служить пищей людям или машинам, думаю, им наплевать. Вот к чему я клоню.

— То есть?

— Я говорю о наших, или, скорее, о ваших, ГМО.

Колесо снова тронулось. Они опустились на четверть круга и снова остановились — на этот раз на уровне платанов, росших по краям аллей.

— Как вам известно, Дженкинс, у этих генетически модифицированных организмов плохая репутация.

— Я знаю.

— Хорошо. Я мог бы без труда преуспеть в этом деле, утверждая, что опасность угрожает не только пчелам и другим маленьким существам, но и людям тоже, что нужно соблюдать принцип предосторожности и всё в том же духе. Вы знаете это не хуже меня.

— Да.

— Но если я займусь этой морально безупречной деятельностью, то убью в зародыше идею зеленого топлива, успех которой зависит от потенциально возможной прибыли. Итак, я знаю, что этот миллион гектаров отдадут нам только в том случае, если производительность достигнет высокого уровня. А побить все рекорды нам помогут ГМО.

— Я не заставлял вас это произносить, — сказал Дженкинс, видя, как Молинье сам проглотил наживку.

— Поэтому я готов выступать за безопасность ГМО, сказав только, что зеленое топливо на базе ГМО не сможет сравниться с ГМО в продуктах питания. С этого времени я смогу гарантировать вам миллион гектаров во Франции. Что вы об этом думаете?

Дженкинс размышлял несколько секунд. Молинье отдавал рынок прямо ему в руки. И, как на всяком рынке, нужно было назначить хорошую цену.

— Мы можем начать с денежного перевода на указанный вами счет.

— Я вижу, вы всегда все быстро схватываете, — произнес Молинье. — Счет за границей меня вполне устроит. Здесь это подобно смерти. Достаточно того, чтобы вы были владельцем хорошего дома в седьмом округе Парижа, как однажды утром вам предъявят неимоверный налог на состояние! По той причине, что ваш капитал просто существует!

— Пятьсот тысяч евро…

— …прекрасно подойдут в качестве половины суммы, — завершил бывший министр.

— С окончательным расчетом после принятия решения на государственном уровне.

— Согласен, — произнес полный человек, который компенсировал, как мог, лишения в еде, на которые обрекало его собственное здоровье. — Скажите, семена ГМО стоят миллиона гектаров, не так ли?

— И миллиона евро. Ведь это тоже неплохо, не так ли?

Молинье расхохотался так, что его услышали в соседних кабинках. Договорившись о сделке, Дженкинс захотел побольше узнать об экспертной комиссии, созданной президентом, чтобы составить ясную картину относительно ГМО.

— Не могу сказать, как относятся к этому остальные семеро членов комиссии, — прокомментировал Молинье. — Но, по-моему, позиции еще очень неопределенные. Тех, кто изначально был враждебно настроен по отношению ко всем этим молекулам, можно переубедить с помощью нескольких сильных аргументов. А те, кто был настроен положительно, кажутся мне еще до конца не определившимися. Яростная и хорошо продуманная атака на ГМО может изменить их настроение. Нужен такой человек, как я, с основательными убеждениями, чтобы склонить чашу весов на нашу сторону.

— Я понимаю, — согласился Дженкинс. — А что, по-вашему, думает обо всем этом президент?

Молинье опять разразился громким смехом.

— А президент не думает, дорогой Дженкинс. Он политик, прагматик. Президент принюхивается, прислушивается, а потом приходит к определенному решению. Не принимайте в расчет его отношение — будь оно благоприятным или враждебным. Он приспособится, подстроится, сделает все возможное, чтобы не потерять свою популярность. Ему также нужно будет задобрить общественное мнение; но это уже другая история!

— Заключения вашей комиссии будут очень убедительны. Я не сомневаюсь, — подвел итог Дженкинс.

— Да, я тоже в этом уверен. Действовать нужно быстро. Завтра я сообщу вам план своих действий. И номер своего счета в банке Люксембурга.

Их кабинка остановилась. Дженкинс и Молинье попрощались. Каждый направился в свою сторону. Дженкинсу внезапно тоже захотелось сладкую вафлю, и он встал в длинную очередь к продавцу сладостей.

23

Дон Мельчиорре и его гость вошли в замок. Грегуар заметил светловолосую женщину, стоящую к ним спиной. Когда она повернулась, то молодой француз не смог сдержать своего изумления. Осанка, черты лица, взгляд — сходство с доном Мельчиорре было таким очевидным, что никаких сомнений не оставалось: это была его дочь.

— Это Орнелла, душа этого дома, — произнес хозяин, с нежностью глядя на свою младшую дочь.

Орнелла улыбнулась, затем обняла старика и на итальянском прошептала несколько слов ему на ухо так быстро, что Грегуар не уловил смысл сказанного.

— Извините, я на минутку, — сказал дон Мельчиорре. — А вы пока перекусите. Там, на столе фрукты. Виноград просто великолепен, а персики, Бог мой, это настоящий дар небес!

Отец с дочерью удалились, а Грегуар остался один в огромной комнате, которую он мог спокойно рассмотреть. Этот дом был одним из тех, фотографии которых регулярно печатают в журналах, пишущих о богатейших людях планеты. Во всем чувствовалось дыхание спокойствия и роскоши. Здесь были картины великих мастеров, громадные вазы, поражающие изящностью отделки, портреты предков. И все это прекрасно сочеталось с тихой музыкой Верди, которая лилась из маленьких, практически невидимых колонок, расположенных прямо в стенах. Огромное место занимали книги по живописи, пейзажу и скульптуре. Библия и многочисленные жития святых соседствовали с шикарнейшими репродукциями литографий.

Внезапно, когда Грегуар небрежно проводил пальцем по кожаному корешку какой-то большой книги, у него возникло странное чувство. Грегуару больше, чем когда-либо, казалось, что он у себя дома. По силе это ощущение нельзя было сравнить с тем, что он испытывал в Крезе, в Японии и даже в Лондоне.

Такое влияние оказал на него не взгляд Орнеллы, хотя Грегуар в полной мере почувствовал всю его силу, а сама атмосфера этого просторного жилища, которое, казалось, открыло Грегуару свои объятия, как это сделал дон Мельчиорре.

Дверь, ведущая в библиотеку, была закрыта. Несмотря на это, Грегуар время от времени слышал то низкий голос дона Мельчиорре, то тонкий и страстный голос Орнеллы. Что за вопрос они решали? Спорили они или просто обсуждали дела? Прислушиваться было бесполезно. Грегуар не так хорошо понимал итальянский, чтобы попытаться извлечь хоть какую-то информацию из этой дискуссии. К тому же, может быть, потом он обо всем узнает.

Молодой человек подошел к дубовому столу в центре комнаты и налил свежего лимонного сока, подсластив его двумя кусочками сахара. Потом он вымыл гроздь винограда в наполненной водой чаше и взял два спелых персика. Затем Грегуар сел в большое кресло, обтянутое плотной тканью, и стал смотреть в окно на равнину, которая простиралась перед глазами обитателей замка.

Незаметно молодой человек задремал. За последние двадцать четыре часа у него не было времени отдохнуть. Особенно начиная с этого безумного утра, когда он отправился в Каза Манцони, даже не предполагая о том, что с ним может произойти.

Проснулся Грегуар от нежного прикосновения руки. Он сразу же открыл глаза. Был уже вечер. Молодой человек спал довольно долго. Несколько секунд ушло на то, чтобы понять, где он находится и кто эта молодая женщина со светло-пепельными волосами, которая пытается вернуть его в реальный мир.

— Вы отдохнули? — спросило лицо на великолепном французском.

— Простите, — произнес Грегуар, выпрямляясь в кресле. — Так глупо получилось…

— Не извиняйтесь. Я позволила себе разбудить вас, потому что вечером здесь становится довольно прохладно. Я хочу предложить вам пройти в летний сад, с другой стороны замка. Там вы можете еще подремать до ужина, если только не хотите подняться в комнату, которую приказал приготовить для вас отец…

— Комнату?

— Отца вызвали на один из его заводов. Он вернется к ужину, а мне он приказал не отпускать вас! — сказала девушка, и на ее лице, одновременно юном и серьезном, появилась широкая улыбка. Орнелла принадлежала к тому типу женщин, которые могут внезапно меняться, демонстрируя то жестокость, то трогательность, способные как соблазнить, так и уничтожить. К тому же она была достойной дочерью своего отца и, несомненно, знала об этом.

— О сне не может быть и речи. Для этого есть ночь! — произнес Грегуар радостным тоном. — Но я отправлюсь в летний сад, если вы составите мне компанию. Не беспокойтесь, я не собираюсь убегать. Вы прекрасная надсмотрщица, и я не хотел бы, чтобы дон Мельчиорре злился на вас!