Россия — Украина: Как пишется история - Алексей Миллер

Может быть, эти вопросы будут как-то более хитро составлены, но смысл будет приблизительно такой, и механизм такой. Вот тут как раз механизм исторической политики виден во всей красе. То есть тихо, негласно, с использованием административного ресурса и государственных денег в школы закачан в невероятном количестве 250 тысяч этот учебник Данилова — Филиппова.

Есть ли у школы возможность как-то избежать этого учебника? Есть. Для этого она должна пойти в магазин и купить учебник. Она имеет право это сделать, но из своего бюджета. Можете представить, какой у школы бюджет и на что она его тратит — пожарная безопасность, ремонт и т. д. Значит, надо собрать деньги с родителей. В Москве, где у людей есть лишняя денежка, это еще реально, они могут согласиться. Но если, не дай Бог, один родитель говорит, что он против этого, то всё. Потому что если на этом настаивают, то это вымогательство, идет по статье Уголовного кодекса. То есть ситуация абсолютно безвыходная. И на наших глазах тихо, незаметно у нас отнимают одно из завоеваний последних 15 лет в области преподавания истории в школе — право учителя выбирать учебник, по которому он работает. Причем, когда я говорю «отнимают» (несовершенный вид), я не имею в виду, что у этого процесса есть какие-то альтернативы. Я имею в виду, что этот процесс не завершен окончательно, но он будет завершен с абсолютной неизбежностью. Потому что, помимо всего прочего, понятно, если учебник становится базовым учебником для ЕГЭ, то вывести на рынок какие-то новые учебники, даже если представить себе, что можно пробить под него «гриф», будет практически невозможно. Это — пункт первый.

Пункт второй — это законы. Если вы помните, зимой 2009 г. Шойгу, наш министр по созданию чрезвычайных ситуаций (кстати, один из лидеров «Единой России»), стал говорить о том, что надо бы закон принять, который наказывал за отрицание победы Советского Союза во Второй мировой войне. Все немножко посмеялись, но идея проросла.

Борис Долгин: Он говорил — в Великой Отечественной войне.

Алексей Миллер: Конечно. Идея проросла, и сейчас в Госдуме лежат два законопроекта, которые внесены депутатами «Единой России», так что голосов хватит, можно не сомневаться. Я не буду подробно эти законопроекты анализировать, а вместо этого скажу, что, в принципе, это не только наши проблемы. Я вам зачитаю короткий текст, который называется «Воззвание из Блуа». Этот текст был написан выдающимся французским историком Пьером Нора год назад. С тех пор его подписали многие выдающиеся историки, в том числе и российские. Текст короткий, я его зачитаю целиком.

История не должна становиться служанкой политической конъюнктуры. Ее нельзя писать под диктовку противоречащих друг другу мемуаристов. В свободном государстве ни одна политическая сила не вправе присвоить себе право устанавливать историческую истину и ограничивать свободу исследователя под угрозой наказания. Мы обращаемся к историкам с призывом объединить силы в их собственных странах, создавая у себя организации, подобные нашей, и в ближайшее время подписать в личном качестве наш призыв, чтобы положить конец сползанию к государственному регулированию исторической истины.

Мы призываем политических деятелей отдать себе отчет в том, что, обладая властью воздействовать на коллективную память народа, вы тем не менее не имеете права устанавливать законом некую государственную правду в отношении прошлого, юридическое навязывание которой может повлечь за собой тяжелые последствия как для работы профессиональных историков, так и для интеллектуальной свободы в целом. В демократическом обществе свобода историка — это наша общая свобода.

Ну, с законами все понятно. А теперь самое интересное. Это указ «О комиссии по фальсификациям». Потому что для того, чтобы понять ее значение, надо увидеть более широкую картину.

Где-то года полтора-два назад у нас появились рассуждения в печати, что, вот, наши соседи — поляки, украинцы — создали институты национальной памяти и используют это оружие в том числе против нас. Не стоило бы нам что-то такое тоже организовать? Потом эти разговоры как-то утихли, но, как сейчас понятно, утихли они не потому, что эта мысль была забыта, а потому, что, подумав основательно над этой темой, наш коллективный административный разум нашел более изящное и эффективное решение проблемы.

Когда заговорили об Институте национальной памяти в России, было понятно, что есть некоторые структурные проблемы. Уже из сравнения польского и украинского институтов национальной памяти эти проблемы были вполне понятны. Я говорил в прошлый раз о польском Институте национальной памяти. Это такая структура, которой перешло ведение архивами спецслужб коммунистической Польши, а это, между прочим, 80 погонных километров папок. Эта структура занимается также прокурорскими расследованиями того, что в этих папках содержалось, кроме того, у нее есть исследовательский и издательский отделы.

И вот в той статье, которая сейчас выходит и о которой мы говорили, я, пользуясь данными 2006 г., написал, что в польском Институте национальной памяти работает 1200 человек. А недавно коллега из Польши мне сообщил радостную весть, что теперь там количество сотрудников удвоилось — их теперь 2400. И это уже вполне превратилось в такое министерство памяти, в том числе и потому, что 600 человек из этих 2400 занимаются обеспечением работы самой этой структуры. Это уже такая бюрократическая машина, которая сама себя кормит.

Тем не менее воспроизведение этого опыта в Украине оказалось невозможным, хотя и у них есть структура, которая называется Институт национальной памяти. Невозможно просто потому, что в отличие от Польши в Украине преемственность спецслужб была сохранена, и архивы украинского КГБ сегодня продолжают контролироваться архивистами СБУ (Служба безопасности Украины). Поэтому в отличие от польского института, который хранит и изучает эти архивы, украинский институт просто существует при СБУ. Заместитель его директора одновременно является советником директора СБУ. И СБУ «сливает» в Институт национальной памяти те документы, которые, по их мнению, стоило бы вот сейчас по каким-то причинам опубликовать.

То есть смысл процесса сразу меняется. Вместо исследования, в котором, конечно, возможны злоупотребления за счет того, что сотрудники польского Института национальной памяти имеют приоритетный доступ к этим документам, сотрудники Института национальной памяти Украины просто с руки едят у украинского СБУ. Понятно, что все это не верифицируемо, потому что нет доступа для всех, нельзя посмотреть, а что там рядом лежало в архивных папках наряду с опубликованными документами, и т. д.

Судя по тому, что мы сегодня видим у нас, было решено такую институцию не создавать — понятно, что у нас преемственность спецслужб вполне сохранилась. А вместо этого создать, я бы сказал, такую network structure или такую сетевую структуру, которая с точки зрения целей, поставленных организаторами исторической политики, обещает быть заметно более эффективной. Что я имею в виду?

Итак, у нас есть комиссия. Если помните, недоумение у общественности вызвало то, что в этой комиссии представители спецслужб существенно преобладают над профессиональными историками. Нам объяснили, что это произошло потому, что люди, представляющие в комиссии спецслужбы, должны поспособствовать историкам в получении материалов из архивов спецслужб.

Это очень интересный тезис. Он говорит, что закон, принятый в Российской Федерации, о том, что срок давности архивных документов, секретность на которые может быть сохранена, составляет 30 лет, будут продолжать игнорировать. Этот закон (я не помню его номера) предполагает, что все документы старше 30 лет автоматически становятся открытыми. Возможны исключения решением тех или иных органов, но должна быть разработана процедура, в соответствии с которой тот или иной документ может быть закрыт еще на какой-то срок. Так все делают. Но у нас закон принят, а к нему, естественно, приняты подзаконные акты, которые ставят закон с ног на голову. В том смысле, что у нас документы не становятся автоматически открытыми, а каждый документ открывается специальным решением специальной комиссии. Можете себе представить, как это работает. Поэтому понятно, что комиссия будет заниматься тем, чем занимается СБУ Украины, т. е. «сливать» нужным историкам те или иные документы, которые она считает полезным опубликовать. По-прежнему историки не будут иметь к этим документам доступа на равных основаниях и без ограничений.

Вы, может быть, обратили внимание на замечательную публикацию. Совсем недавно, под дату начала войны, ее очень рекламировали. Это публикация о тайной дипломатии 1939 г., в которой рассказывалось, что польский министр иностранных дел был нацистским агентом и т. д., и т. п. Была такая публикация из архивов СВР, но, обратите внимание, там даже нет сигнатур архивных. Просто вот есть документ, верьте нам, что он у нас есть и он такой.