Поцелуй святого Валентина - Александра Авророва

Страшная мысль заставила меня вздрогнуть.

— Он устроил все заранее! Он договорился, а потом заманил тебя сюда!

Цветочки подарил, целовал, а сам заманивал. Он знает, как ты от него млеешь.

— Я не дура, Натка, — тихо и горько сказала Ира. — Но не делай мне еще больнее… пожалуйста!

Я закусила губу, чтобы слова кипящей ненависти не вырвались наружу. Я вдруг вспомнила вчерашнюю сцену под моей дверью. Если бы Димке и впрямь было невтерпеж, он бы попросился ко мне, я б выделила им с Ирой отдельную комнату. Но нет, он предложил погулять, а сам так наглаживал Иру под свитером, что она совсем потеряла голову. Вот и погуляли в направлении больницы. Теперь он счастлив, что ловко уладил свои проблемы, а она лежит тут, в вонючей душной палате, искромсанная изнутри ножом. Но она любит Димку, и я не имею права делать ей еще больнее… я должна молчать. Это так непривычно, так трудно — молчать, когда хочется кричать изо всех сил. Однако вот передо мною Ира, ей в сто раз хуже, и она терпит. Терпит моральные и физические мучения, которые я не в силах даже представить… но, возможно, в силах избавить ее хотя бы от части из них?

— Я скоро вернусь, — пообещала я, вскочив.

Я обегала пол-отделения, пока выяснила, что да, есть свободная коммерческая палата на одного пациента. Плати и перебирайся. Там чисто, телевизор стоит… все-таки лучше, чем в общей, правда? Я помчалась домой. Вроде бы родители, уезжая, оставили мне приличную сумму, но деньги куда-то поразбрелись. Пришлось выгрести все, включая собственные накопления, не слишком, впрочем, великие. Хватило! Конечно, это мнительность и самовнушение, только, уложив Иру на чистые простыни в хорошо проветренное помещение, я почувствовала удовлетворение, словно и впрямь сумела помочь подруге. Хотя она моей помощи не заметила, покорно позволяя делать с собою что угодно. Как она осунулась, боже мой! Она лежала с закрытыми глазами, и я не узнавала ее лица. Нос увеличился и заострился, губы истончились. Я колебалась, остаться или уходить, но Ира, не открывая глаз, взяла меня за руку, и я, разумеется, осталась. А потом она вдруг села в постели.

— Ты что? — испугалась я.

— Бог меня наказал, — словно прочла мои мысли Ира. — Я сама во всем виновата.

— В чем, ну, в чем ты виновата? — всхлипывая, возмутилась я. — Ты такая хорошая! Я ненавижу их всех… всех парней. Убила бы! Димка такой бодрый… говорит, все прекрасно.

— Он не знает. И никто не знает, даже родители. Они думают, я у тебя.

Не говори никому, хорошо?

— Хорошо. Но Димка должен знать, что он наделал! Это он виноват, он один! Думаешь, я ничего не соображаю?

— Мне врач объяснила… — Ира вскинула полные боли глаза. — Мужчинам лучше про это не знать… про операцию то есть. Если он не знает, то ничего не заметит, а будет знать, так ему покажется, что-то не так… я секс имею в виду, понимаешь? Будет брезговать.

— Брезговать? — вскипела я. — Сам довел тебя, и сам же…

— Пускай не брезговать, просто думать, что не получает теперь полного удовлетворения. В сексе настрой — это очень важно. Димка должен верить, что у меня все на месте. Ты даже не представляешь, Натка… я так люблю его… непереносимо люблю. Я скрываю любовь, как могу, потому что боюсь на него давить, но иногда все равно прорывается. Я сама во всем виновата. Я ведь знала, что нельзя ложиться на операцию, точно знала. Я все пытаюсь понять, как же это я согласилась… не понимаю. Затмение какое-то, помутнение рассудка! Так быстро все вышло… раз — и я уже на столе. Без анализов, без справок. У Димкиного приятеля мать тут завотделением.

Страшная мысль заставила меня вздрогнуть.

— Он устроил все заранее! Он договорился, а потом заманил тебя сюда!

Цветочки подарил, целовал, а сам заманивал. Он знает, как ты от него млеешь.

— Я не дура, Натка, — тихо и горько сказала Ира. — Но не делай мне еще больнее… пожалуйста!

— Я знаю, что будет дальше, — четко и изумленно произнесла Ира.—

Точно знаю.

— И что будет? — вырвалось у меня.

— Мы помиримся с Димкой… нет, нам незачем мириться, мы не ссорились. Мы будем дружить до конца института… может, немного дольше. К этому времени родители купят ему квартиру, чтобы он смог жениться… вернее, чтобы мы с ним смогли пожениться… ведь Димкины родители очень меня любят. А еще они захотят внуков. Он тоже будет не против, ведь рано или поздно он созреет до нормальной, полноценной семьи… до ребенка.

— Шиш ему, а не ребенок, — свирепо прокомментировала я.

— И тогда мне придется сказать правду, — все с тем же легким изумлением продолжила Ира. — Я не смогу обманывать, раз для всех это будет так важно. Сперва Димка скажет, что ничего страшного… он любит меня, несмотря ни на что. Но постепенно я начну чувствовать, что его раздражаю. Наверное, я и сама стану раздражительной. Он все реже и реже будет хотеть меня… а потом признается, что одна молоденькая милая девочка ждет от него ребенка, поэтому, как честный человек, он должен жениться. Вот и все, Натка. Вся история. Смешно?

Возражения застыли у меня на губах. Ира говорила спокойно, почти монотонно, словно капля за каплей струилась вода, и в этом журчании слышалась такая безысходность, такая неотвратимость, что сомневаться было невозможно. Ира действительно видела будущее, словно в тех стихах…

«Когда судьба по следу шла за нами, как сумасшедший с бритвою в руке».

Поздно вечером меня выдворили на улицу. Как я ни умоляла, ночевать в больнице почему-то не позволили. Вот с утра, мол, приезжайте в любое время, а сейчас остаться нельзя. Мрачная и подавленная, я брела по темному, холодному двору. Завывал ветер, взметая струйки снега. И вдруг я услышала странный звук. Словно кто-то постукивает в такт моим шагам, негромко, но гулко. Тук-тук, тук-тук.

Я остановилась — звуки прекратились. Сделала пару шагов. Ясно, что стучу не я, мне просто нечем. Да и вообще, я не глухая и прекрасно слышу, это где-то за спиной. Стоило сдвинуться с места, как опять возникло загадочное «тук-тук». Эхо? Кошка в водосточной трубе? Запоздалый пешеход с палочкой? Больше всего смахивает на последнее. Хромой инвалид бредет из больницы моим маршрутом. Его тоже, беднягу, выгнали в ночь. Я обернулась, и мне почудилось, что какая-то тень молниеносно метнулась к стене. Для хромого инвалида больно шустро… И тут меня словно обухом по голове ударило. Я вспомнила про своего маньяка. Господи, какая же я дура! Одна, в темноте, на безлюдной улице, а ведь все советовали не высовывать носу из дома! Что будет с Ирой, если меня убьют прямо под окнами ее палаты? Она сочтет себя виноватой и будет ужасно мучиться. И вообще, я не хочу, чтобы меня убивали! За что? А самое главное, зачем он стучит? «Ты умрешь скоро и страшно». Чего такого страшного он для меня приготовил? Снова «тук-тук», да еще впридачу какое-то железное лязганье. Маньяк опробует орудие пытки? Я застыла на месте, словно несчастная Лотова жена, и кто знает, к чему бы это привело, если б не огни приближающегося автобуса. Их вид вывел меня из оцепенения, и я рванула вперед.

Жаль, под рукой не было секундомера. Уверена, что побила все рекорды. Ни один атлет на ровной и удобной дорожке стадиона не развивал той скорости, какой я достигла на заснеженной улице, полной колдобин. Я впрыгнула в автобус в последний момент, застряв в дверях полой куртки. Впрочем, подобные мелочи не могли меня смутить. Главное, я ускользнула от нерасторопного маньяка. Где ему меня догнать! Меня переполняло чувство законной гордости. Мысль о том, что стучать мог безобидный инвалид, я наотрез отвергла. Меня столько убеждали в наличии маньяка, что я наконец-то в него поверила. Тем более, он названивает мне каждый вечер. А сегодня названивать некуда, вот и вынужден был стучать. Зачем? Кто их разберет, этих маньяков. Уж всяко не с добрыми целями. Теперь пускай помучится. Я успела на последний автобус, а он нет. Так ему и надо!

Победа над маньяком сильно повысила мне настроение. Я смело вышагивала от остановки к своему дому, полагая, что незадачливый преследователь мается около больницы. «Тук-тук», — неожиданно раздалось за спиной. Ледяной холод пронзил меня от макушки до самых пяток, потом снова вверх, остановившись где-то внизу живота. Господи, да что же это такое? Чего от меня хотят? Зачем преследуют? Я обернулась — и сердце комом забилось в горле. В темноте светились страшные нечеловеческие глаза и щелкали огромные желтые клыки. Я завопила.

Думаю, тут я тоже поставила рекорд. Не знаю, каким прибором измеряются децибелы, но громкость, похоже, получилась потрясающая. У меня заложило уши, а не успевший морально подготовиться маньяк отскочил метра на два. Это меня взбодрило, и я решила не прекращать боевых действий, а продолжать орать. В этот момент из-за угла вынырнул второй враг. Он не светился, но на всякий случай я завопила и на него. Надо себя защищать, а разбираться будем потом!