Знакомство по объявлению - Мари-Элен Лафон

Вечером, после того как они поднялись к себе на «американский этаж», Эрик спросил у Поля и Анетты, а как насчет его, к какой части людей относится он, ведь у него же польская фамилия, хотя поляки, они все-таки белые, и многоженства у них нет, и свинину они едят, и вино пьют, он даже слышал такое выражение: «нализался как поляк», так говорили во Фридьере, и в Сент-Амандене, и в Конда. Поль в ответ только тихонько рассмеялся, а потом сказал, что не надо обращать внимания на его сестру, вот она как раз пить не умеет, у нее после пары глотков в голове наступает помутнение, но в душе она совсем, совсем не злая. Анетта вообще промолчала и только подумала, как вырос Эрик; она все чаще ловила на себе, да и не только на себе, его внимательный взгляд, и хотя он остался таким же немногословным, как раньше, но теперь отпускал порой короткие замечания, поражавшие ее своей проницательностью.

Он совершенно не мог равнодушно проходить мимо кроликов, которых выращивала Николь, искренне недоумевая и даже возмущаясь чудовищными условиями содержания бедных зверьков — они метались в тесноте слишком узких клеток, перебирая лапками по ковру из собственных засохших какашек, и жили в ожидании очередной кормежки — пока не пробьет их смертный час. Особенное негодование Эрика вызывало то обстоятельство, что нижние сами крольчатины не ели, так что все поголовье шло на продажу; но если бы зверьки содержались в чистоте и сытости, за них можно было бы выручить намного больше, уверял он. Николь и в самом деле продавала разделанные тушки; получая заказ, она принималась за дело тут же, во дворе, перед клетками; хватала бьющегося в конвульсиях бедолагу за задние лапки, оглушала его сильным и точным ударом кулака, а затем прокалывала ему глаз — всегда левый, как специально уточнила Николь, когда остолбеневший от ужаса Эрик впервые стал невольным свидетелем экзекуции; здесь же, нетерпеливо повизгивая, крутилась Лола, при виде крови мгновенно возвращавшаяся в животное состояние. Почему именно левый глаз, Эрик так и не узнал — очевидно, такова была причуда Николь. Мальчик не задал ни одного вопроса, потому что прекрасно понял, что заурядная в общем-то сцена убийства на сей раз разыгрывалась исключительно для него, служа чем-то вроде испытания, так что он дал себе слово, что ни за что не заплачет и не убежит.

Гораздо позже он рассказал, что Николь строго-настрого запретила ему давать кроликам одуванчики: во-первых, потому что не верила в его способность отличить одуванчик от других растений; дескать, городской мальчик, приехавший с севера, просто не может разбираться в одуванчиках, как, впрочем, и во всем остальном, а во-вторых, потому что кролики — существа нежные и хрупкие, от непривычной пищи они болеют, и, раз уж их держат на комбикорме и сухом сене, значит, так и надо. Но по-настоящему Поль с Анеттой развеселились, когда Эрик затронул ключевую тему размножения. В первые месяцы Николь пару-тройку раз застала его возле клеток, когда он, застыв от любопытства, с напряженным вниманием следил за тем, что происходит внутри; разумеется, Николь не упустила случая, чтобы устроить ему настоящий разнос: как он смеет торчать здесь и мешать животным, они не любят посторонних, станут нервничать и не смогут заниматься тем, чем им положено заниматься, а кто останется внакладе, когда не будет приплода? Она, Николь. Только Эрик прекрасно видел, что кроликам не было до его присутствия ровным счетом никакого дела — они его вообще не замечали. Николь без конца придиралась к Эрику, по поводу и без повода, каждый раз старательно подчеркивая, что он тут лишний и его только терпят. Потом случилась история с грибами.

Когда Эрик взял привычку ходить с Лолой гулять в лес, Поль как-то предложил дядькам показать мальчику грибные места. В грибах они разбирались досконально, не только изучили все разновидности, но и знали, когда какие лучше собирать. Поль грибами не интересовался — для этого занятия ему не хватало терпения, да и времени на такие пустяки не было; иногда по пути на нижний луг, где летом паслись возле речки коровы, а он ходил проверить, не начался ли у какой-нибудь из них отел, он набирал горстку сыроежек — единственных, в которых был уверен, что они не ядовитые, но дальше этого его познания не простирались. В ответ на его предложение дядьки молча улыбнулись, вроде бы соглашаясь, но тут же отвернулись в другую сторону, чуть шеи не заскрипели. Эрик сразу понял — и потом сказал об этом матери, — что они ничего не собираются ему показывать и ничему не станут его учить. Тем более что Николь во всеуслышание заявляла, что ни за что не станет готовить грибы, даже если сам Папа Римский преподнесет ей их на серебряном блюде, а если не Папа, то аптекарша из Риома по имени Ирен, ее бывшая одноклассница, изучавшая в Клермоне фармакологию, следовательно способная выступать экспертом в грибном вопросе. Эрик не понял, какая связь между Папой Римским и аптекаршей из Риома, но он уже успел на опыте убедиться, что искать смысл в словах Николь — про себя он из-за пожарного цвета челки давно окрестил ее Красной Теткой — пустое дело; он не верил ни единому из них и в любую минуту ждал подвоха, особенно когда она напускала на себя притворно добродушный вид, потому что чаще всего это означало, что она готовится сказать очередную гадость.

Например, в тот день, когда Поль показывал Эрику, как укладывать в поленницу дрова возле окружавшей двор стены; Эрик очень старался, у него неплохо получалось, но тут их увидела Николь и заорала как бешеная, что не желает, чтобы какой-то сопливый мальчишка укладывал ей дрова во Фридьере, слава богу, обходились раньше без него и дальше обойдутся, тем более без такого безрукого неумехи. Поль ничего не стал отвечать ей во дворе, но, когда она ушла в дом, двинулся за ней и закрыл за собой дверь. Эрик обнял Лолу за горячую голову и прошептал ей на ухо, что он не какой-нибудь нищий попрошайка, а потом взял и уложил до конца всю поленницу, как Поль его учил, крест-на-крест, чтобы не рассыпалось.

Коровник представлял собой странное место. Анетта старалась там почти не бывать, понимая, что, с одной стороны, делать ей в нем особенно нечего, а с другой — не желая показываться в невыгодном для себя свете, в роли никчемного существа, паразитирующего на обитателях дома только потому, что с Полем — братом и племянником — приключился такой вот чисто мужской каприз. В сумрачном помещении все чужеродные тела выпирали как-то особенно заметно, тем более в сравнении с Николь и дядьями, которые, подобно дружной троице первородных духов коровника, прямо-таки растворялись в его атмосфере, насыщенной шевелением теплокровных животных и крепкими, шибающими в нос запахами. Ловкие и невозмутимые, все трое скользили по проходу, появляясь и исчезая, словно призраки в порыжелых сапогах и комбинезонах, сосредоточенно выполняющие завещанную многочисленными поколениями предков миссию, заключающуюся в уходе за скотиной.