Пока ангелы спят - Анна Литвинова

– Интересно, с чего бы, – протянул Алексей. – Раньше-то все нормально было.

– Может, ураган какой пролетел, – беспечно сказала Наташа, отдавая должное сочной говядине с гарниром из брюссельской капусты. Признаться, сегодня сгоревшая береза и самоездящая машина занимали ее гораздо меньше, чем вкусный ужин в компании Алексея.

Но Данилова, похоже, странные события в его дворе до сих пор беспокоили. Наталья внимательно взглянула на него. Спросила ласково:

– Леш, тебя что-то волнует?

Внезапно его спокойный, с московской растяжечкой голос изменился. Он спросил быстро, как будто боялся, что если помедлит, то у него просто не хватит пороху задать вопрос:

– Наташ, только не обижайся, ладно? И скажи мне правду.

Она испугалась:

– Я тебя чем-то обидела?

– Нет-нет, что ты! Просто вопрос хочу задать дурацкий.

– Люблю дурацкие вопросы! – поощрила она его.

– Ну, этот супердурацкий. У тебя есть родинка на груди?

Она смотрела на него, широко распахнув глаза. Вилка застыла в руке. Кусочек говядины по-строгановски упал обратно в тарелку.

– Наташа… – мучительно покраснел Алеша.

Она пришла в себя:

– Я… я удивилась просто. Откуда ты знаешь?

Алексей тяжело выдохнул:

– Правда – есть?

– Есть. Но как ты… – Она хотела добавить «узнал», но осеклась и тоже покраснела.

Он помялся:

– Сон мне приснился. Знаешь, иногда снятся такие сны, как бы это сказать…

Она смело продолжила за него (уже справившись и с неловкостью, и с удивлением):

– Эротические. А в твоем сне была я?

– Ты. Где-то на пляже. Ничего такого не было… Ты – вообще в купальнике, а я просто рядом стоял…

По тому, что Алексей отчаянно покраснел, Наташа поняла, что содержание его сна все-таки было фривольней. Ну что ж поделаешь, не обижаться же из-за этого. Такой сон – это, как говорят в «Черной кошке», комплимент, а не оскорбление. Только вот с родинкой непонятно.

Она растерянно сказала:

– Да, у меня правда там родинка… Вот интересно, как ты узнал?

Он потерянно опустил плечи:

– Не знаю…

А дальше сказал совсем уже несуразность:

– Ведь у нас с тобой вчера… ничего?

Наталья покраснела. Сказала сердито:

– А то ты не помнишь. Сидели, кофе пили. У тебя что – в памяти провалы? Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша?

Он опустил глаза:

– Извини.

Пожалуй, она была с ним слишком резкой. Наташа выдавила улыбку:

– Слушай, Леш, а, может, ты ясновидящий? Давай с тобой фирму организуем – будем пропавших по фото искать! Алиментщиков. И бандитов.

– Да какой я ясновидящий, – потерянно сказал он. И опять замолчал. Свиная нога остывала в его тарелке.

Наташа забеспокоилась: не пропадать же ужину из-за какой-то родинки!

– Эй, Леш, ты чего не ешь? Остынет!

Он машинально принялся за еду. Кажется, злосчастный сон до сих пор не давал ему покоя.

Наташа сказала:

– Да чего ты так удивляешься? Мне тоже вещие сны иногда снятся. Например, что вступительное сочинение будет по Грибоедову. И оно было – по Грибоедову!.. Правда, это мне не помогло, – вздохнула она. – А однажды приснилось, что нужно пойти в казино и поставить сто долларов на тридцать три!

– Сходила? – заинтересовался он.

– Нет. Папа сказал, что несовершеннолетних туда не пускают. А мне только семнадцать тогда было.

– Жалко… – Его голос звучал спокойно и тускло.

Но Наташа твердо решила его раззадорить:

– А вот ты скажи! На какой груди была родинка – на левой или на правой?

Он смущенно сказал:

– На правой. Сверху.

Наташа сделала вил, что сейчас расстегнет кофточку и удостоверится. Данилов жадно смотрел на нее. Но она строго сказала:

– Нет уж, фигушки. Поверь на слово.

– Так я не ошибся?

– Ни капельки. Только, видишь ли, в чем дело… Ты помнишь, в чем я вчера была одета?

Он напрягся:

– Что-то зеленое… Платье?

– Сарафан. Но в целом – верно. Так вот, из-за этого сарафана мы с мамой постоянно ругаемся. Она говорит, что стыдно ходить по улице в прозрачной одежде. Улавливаешь?

Наташа слегка сбавила бодрый тон, понизила голос:

– Конечно, у меня под низом… ну, лифчик был. Но родинка из-под него выглядывает. Я ее еще вывести хотела, потому что если в купальнике, то видно. Но папа сказал, ни в коем случае. В этом, говорит, свой шарм.

– Значит, я просто мог ее заметить? И не придать значения? И потом увидеть во сне? – радостно спросил Леша.

– Ну да! Обычное дело – во сне мозг расшифровывает дневную информацию и сублимирует ее в сновидения.

– Сублимирует… – задумчиво проговорил Алеша.

– Я от мамы умных слов набралась. Она у меня профессор.

Алексей рассмеялся:

– Ты тоже как профессор.

Он сразу повеселел.

«Ф-фу, целую сказку пришлось сочинить», – облегченно подумала Наташа. На самом деле вчерашний сарафан был хлопчатобумажным и, разумеется, совершенно непрозрачным. Но чего только не выдумаешь ради того, чтобы твой кавалер расслабился и дал насладиться вкусным ужином. «Интересно, а откуда он вправду узнал про родинку? Неужели действительно приснилось? Или, может, он следит за мной? Подсматривает в бинокль? За окном моей спальни? Ф-фу, глупость какая! Нет, на кого-кого, а на маньяка он не похож…» – подумала Наташа, наблюдая, как официантка выгружает на стол многоэтажные пирожные и душистый чай.

Сытая Наташа развеселилась. Тормошила Алексея, сыпала бородатыми анекдотами, говорила ему комплименты. Он, кажется, был доволен, что ему не надо ее развлекать. Леша смеялся над детсадовскими байками про Вовочку и смотрел, все время внимательно смотрел на нее.

Со стола убрали. Принесли на серебряном подносе две пластинки жевательной резинки.

– Это зачем? – удивилась Наташа.

– Счет подсластить. Они всегда так делают, – объяснил Алексей. Кожаную папочку с надписью на обложке «Уголовный кодекс СССР», куда был вложен счет, он ей в руки не дал.

Они вышли в теплый весенний вечер. Алексей сразу махнул рукой, подзывая такси.

– Эй, поехали на метро! – предложила Наташа.

Он улыбнулся:

– У тебя часы есть?

– Счастливые часов не наблюдают, – продекламировала Наталья.

– Однако сейчас половина второго.

– Ско-олько?

– Час тридцать.

– Батюшки! Меня же мамик убьет!

– Хочешь позвонить?

– Да нет… Уже смысла нет… поехали быстрей. Как же мы так засиделись, а?

Всю дорогу в такси Наташа нервничала. Она еще никогда не возвращалась домой так поздно. Мамик небось уже весь корвалол выпила, волнуется. Наталья выкинула из головы злосчастную родинку и думала только о том, что она скажет маме.

По ночной дороге они добрались до ее дома в Бескудниково за двадцать минут. Пришел час расплаты.

Леша, кажется, понимал ее состояние:

– Хочешь, я поднимусь с тобой и все объясню? – предложил он.

Благородно. Но только, увидев их вдвоем, мамик еще больше расстроится. И первым делом спросит со своей обычной медицинской прямолинейностью:

– Что, ребятки, залетели? Сдаваться пришли?

Но, к великому Наташиному облегчению, объяснять ничего не пришлось.

Во двор одновременно въехали две машины – желтое такси, где сидели Наташа с Алешой, и черная «Волга» академика Воробьева. Елена Витальевна и ее дочка вышли из машин одновременно. Пару секунд они ошалело смотрели друг на друга. А потом не удержались, зашлись от хохота, глядя друг на друга.

– Папа… уехал! А мы… с тобой! – веселилась Елена Витальевна. От нее слегка попахивало коньяком.

Под их заразительный смех «Волга» с академиком и такси с Даниловым цугом покинули тихий ночной двор.

Петренко решил заночевать на работе. Не лежала у него душа проводить постылый вечер – тем паче в отсутствие жены и дочки – в жулебинской панельной квартирке. А главное, он ждал хоть каких-то известий от своих «орлов»-оперативников во главе с Буслаевым и приданной ему Варварой, которые безотлучно находились у «нехорошего дома» на Металлозаводской улице. Если что-то вдруг появится – лучше, чтобы подполковник в этот момент оказался на рабочем месте, рядом с базой данных и со всеми прямыми телефонами.

Подобного тому, что случилось в Новогирееве, пока не происходило за всю историю службы Петренко в Комиссии. (А секретность в ней была столь велика, что о случаях, происходивших до него, ему никто не докладывал.) В самом деле: произошло два невероятных события. Каждое из них само по себе уже являлось в достаточной степени невероятным. А соединенные и в пространстве (у дома номер шесть по Металлозаводской улице в Москве), и во времени (ночь и раннее утро пятницы, двадцать первого апреля), они становились необычными в кубе. Да что там в кубе – в энной степени необычными!

Но никакой зацепки, ни единой ниточки у Петренко по-прежнему не было. И полная свобода объяснять явления как угодно. Беда только в том, что ни одна из версий не являлась лучше другой. Да и версии все чересчур общие, смазанные: без имен, фамилий, адресов, без математических формул или, на худой конец, мелких улик: скафандра инопланетянина, шестеренки от машины времени или хвоста Люцифера…