Спецназ Сталинграда. - Владимир Першанин

– Обмотки тоже снимать? – спросил он.

– Снимай. Впрочем, не надо.

Мы справились с ботинками быстро, связали их попарно и забросили на плечи. Я обратил внимание на бесхозные винтовки. Они оказались без патронов, но несколько штук мы забрали. Комендант эшелона, утомившийся от хлопот, не стал спорить и уступил винтовки. Павел Шмаков спешил покинуть опасное место, но выделил четверть часа, чтобы найти патроны. Цинковый ящик подобрали возле зенитной установки. Сержант пытался привести пулеметы в порядок, хотя было ясно – дохлое дело. Два ствола торчали из остатков кожухов гнутыми тонкими железяками, поворотные механизмы заклинило.

Шмаков похвалил зенитчиков, даже позвал их с нами – это было бы настоящее пополнение. Опытных пулеметчиков осталось в батальоне очень мало. Их командир в звании сержанта сказал, что ему надо отчитываться за материальную часть. Судя по тоскливому взгляду, командир установки смертельно устал от собственных подвигов и хотел поскорее уйти отсюда. Так оно и получилось. Спустя десяток минут я оглянулся и увидел, что четверо железнодорожных зенитчиков, взвалив на плечи единственный уцелевший пулемет, шагают прочь от насыпи.

Спустя час мы стали свидетелями еще одного эпизода, характерного для второго военного лета. Не менее пятидесяти человек двигались в северо-западном направлении. Это оказались бойцы из эшелона во главе со старшим лейтенантом, у некоторых имелись винтовки. Меня удивила целеустремленность, с которой они шагали. Оказалось, шли сдаваться в плен и не очень скрывали свои намерения.

– Долго вам шагать, – с иронией заметил Шмаков. – Фрицы на Дону возятся.

– Ошибаешься, – возразил старший лейтенант, – они уже к Волге вышли. Два часа назад немецкие танки стреляли поверх вагонов, щадили нас, дураков, а мы ехали, пока не разбомбили.

– Добрые, значит, фашисты?

Началась перепалка. Я сдвинул с плеча автомат, готовый в случае необходимости открыть огонь. Вмешался дядя Захар, очень к месту. Удержал меня и сказал перебежчикам:

– Мужики, вам самим, конечно, решать. Везде сейчас не мед, но вы же семьи погубите. Знаете ведь, как с семьями предателей поступают. Ладно, пойдем.

Он подтолкнул Шмакова, который не на шутку распалился. Думаю, старому фельдшеру было наплевать на семьи перебежчиков. Дядя Захар сообразил: толпа обозленных бойцов, желавших выжить, просто сметет тех, кто мешает им. Он спасал себя, нас с младшим лейтенантом и новобранцев, которые могли попасть под горячую руку. Его короткие убедительные доводы сыграли роль и среди перебежчиков. Трое отделились от толпы, побежали по направлению к городу. Остальные свистели им вслед, кто-то выстрелил в воздух.

Эта сцена подействовала на призывников сильнее, чем жестокая бомбежка. Они тревожно переговаривались между собой, пока не вмешался младший лейтенант.

– Они же предатели. Сами вчера видели, что с городом сделали, а всякая сволочь сдаваться идет.

Однако погасить тревогу и растерянность Павел Кузьмич Шмаков и дядя Захар не смогли. Слишком много всего свалилось на ребят за последние дни. Они видели гибнувший город, как безнаказанно расправлялись немцы с эшелоном, а предателями оказались не один, не два человека, а целая толпа. Это способствовало тому, что ночью бесследно исчез один из парней, а второй остался в хуторе. Его спрятали женщины и не хотели возвращать. Они заявили младшему лейтенанту:

– Шагай, куда идешь, а мальчишка пусть остается.

Эти же бабы принесли молока и хлеба. Отказываться Шмаков не стал, сколько нам идти, неизвестно, парни просто ослабеют. Обозленный на трусов и хуторских жителей, младший лейтенант принял не совсем верное решение. Вопреки утверждениям о немецких танках, он по-прежнему вел взвод строго на запад, к предполагаемому месту нахождения нашего батальона. Захар Леонтьевич спорить не пытался. Мы не могли предположить, что немцы сделают рывок на шестьдесят километров, ведь наши части не дали им переправиться через Дон и навязали встречный бой. Может, поэтому с такой злостью они бомбили город.

Эта уверенность дорого нам обойдется. За последние двое суток произошли следующие события, о которых мы совершенно ничего не знали.

В четыре часа утра двадцать третьего августа 14-й танковый корпус немцев, усиленный артиллерийскими частями, начал свое движение от левого берега Дона по направлению к Сталинграду. Степь за три летних месяца высохла до твердости камня. По ней уверенно катили 250 танков, большое количество бронетранспортеров и грузовиков с пехотой. На случай налета русских самолетов колонна имела сильное зенитное прикрытие. Однако налетов не последовало. Такого стремительного прорыва в этом месте не ожидали – сопротивление наших отдельных подразделений было сломлено.

Слишком много неожиданностей для одного дня, не правда ли? Внезапным стал мощный рывок массы техники и внезапным оказался налет вражеской авиации на город. Происходило все это на совершенно открытой местности и при ясной видимости. Казалось бы, трудно проморгать огромную колонну, растянувшуюся в степи на несколько километров, но произошло именно так. Об этом могли сообщить командованию и разведчики, и какой-нибудь небесный тихоход «У-2», но этого не произошло. Может, и сообщали, да разве наши генералы признаются.

Их воспоминания о том дне противоречивы, никто даже в малейшей степени не признается в ошибках. По их словам, все руководили как положено. Так, представитель Ставки генерал Василевский А. М. утверждает, что утром он уже знал о прорыве, в штабе разрабатывались всякие нужные мероприятия. Секретарь Сталинградского обкома партии Чуянов А. С. утверждает, что позвонил в штаб фронта в час дня и сообщил о появлении танков у северной окраины. Вначале ему не поверили, затем поверили и даже подтвердили:

– Да, обходят город северо-западнее. Сделайте все необходимое до подхода войск.

Заметьте, генералы просили вмешаться в ход событий гражданского человека. Ну что же, молодой энергичный Чуянов вмешался и сделал, что мог. Звонил, координировал действия разных частей. В результате активности в бой бросили следующие части: учебный танковый батальон, рабочих-ополченцев, бойцов 10-й дивизии НКВД, курсантов военно-политического училища и несколько зенитных батарей, расчеты которых состояли из девушек-зенитчиц.

Из этих частей лишь молодые танкисты знали, как бороться с вражеской бронетехникой. Курсанты-политработники дрались отчаянно и безрассудно. Девушки-зенитчицы лихорадочно крутили штурвалы наводки, опуская орудия на горизонтальный уровень. Эти разрозненные части погибли целиком, выполняя свой долг, и немцам не удалось развить успех, ворваться с ходу в город. Ситуация получилась такая. Войска вокруг Сталинграда имелись, но советские полководцы чухались долго. За их нерасторопность расплатились жизнью несколько тысяч смелых бойцов, в том числе девушки-зенитчицы.

Удар по врагу получился растопыренными пальцами, а не кулаком. Пальцы оказались крепкими и выиграли драгоценное время. К ночи в северную часть города перебросили регулярные войска, артиллерию. Немцы завязли в позиционных боях.

Мне стало интересно, что же пишет о том тяжелом дне генерал Еременко А. И., который командовал сразу двумя фронтами Сталинградского стратегического направления. Оказывается, он уже в девять часов утра знал о продвижении немцев. Генерал подробно описывает, что он делал весь день, но осталось непонятным, почему оборону организовали только вечером.

Верховный Главнокомандующий Сталин И. В. в тот вечер потребовал принять все меры к защите города. Разговор получился настолько резким, что генерал Еременко приказал взорвать спешно наведенный понтонный мост через Волгу, чтобы у подчиненных не осталось соблазна убегать на левый берег. Может, зря его взорвали, все же легче перебрасывать подкрепление. Но слишком уж разозлился Сталин, и полководцы в Сталинграде чувствовали свою вину. Огромная бронетанковая колонна немцев безнаказанно проделала среди дня путь в шестьдесят километров. Жестокий налет на город оказался таким же внезапным и поставил печальный рекорд по количеству мирных жителей. Но его в расчет не брали. Разбомбили и разбомбили, чего там! Теперь главное, не пустить в развалины фрицев и отбросить их подальше.

Враг захватил пятикилометровый участок берега и расстреливал в упор речные суда. Волга превратилась в мертвую реку, а город продолжал гореть.

По приказу младшего лейтенанта Шмакова я сделал запись напротив фамилий сбежавших: «являются дезертирами и самовольно покинули подразделение двадцать пятого августа».

– Они еще не бойцы, – спорил я, – присягу не приняли.

Загорелое лицо Шмакова покраснело от злости.

– Какая тебе присяга нужна? Достаточно того, что мы видели в городе.

Спустя десяток минут он потрясал перед строем списком личного состава и обещал, что позорная формулировка обязательно дойдет до командования.