Девять месяцев из жизни - Риза Грин

Эндрю не отвечает, делая вид, что озабочен только тем, чтобы выехать со двора, не задев железных ворот.

– Я не хочу быть беременной, – говорю я.

– Ерунду говоришь.

– Нет, не ерунду. Не хочу. Не хочу быть беременной, не хочу ребенка. – Очень громкий всхлип, который, впрочем, не дает мне ничего, кроме появляющегося у него в глазах чувства отвращения.

– Понятно, – говорит он. – Значит, ты действительно слишком эгоистичная.

Все. Допрыгалась. Этого я и заслуживала. Мы едем домой, не говоря ни слова, я продолжаю хлюпать носом и тереть глаза, чтобы он хотя бы не забывал, что я тут.

Кстати, чтобы вы не думали, что я полная сука: я знаю, что неправа. Я знаю, что должна быть благодарна, что забеременела так быстро, да и вообще забеременела, и что миллионы людей все бы за это отдали. Знаю. И если вы – из этих миллионов, приношу свои извинения. Серьезно. Но я ненавижу то, во что я превратилась из-за этой беременности. Я с трудом себя узнаю. Я стала плаксивой и неуверенной в себе, и – вот оно, главное, – я чувствую, что стала совершенно неуправляемой. А я к такому не привыкла, и, наверное, это досаждает больше всего. Я составляю списки, я организую дела, я считаю калории и держусь определенного порядка в каждом аспекте своей жизни, я делаю все для того, чтобы держать ситуацию под контролем, а теперь из-за этого ребенка все мои расчеты и подсчеты, вся моя организованность и режим, все, чем я привыкла оперировать, больше не работает, и я не знаю, что с этим делать, кроме как злиться и грызть мужа.

Итак, вот мое решение. Больше я этого терпеть не намерена. Я буду бороться с этой дрянью до смерти. Готовьтесь, люди, Всемирная Федерация Борьбы представляет Бой Столетия. В одном углу – Непобедимая Зануда, Демон Женского Упрямства. В другом углу, извините, – Мать Природа, и посмотрим, чем это кончится.

Я, Лара Стоун, настоящим объявляю о своей независимости и признаю самоочевидными следующие истины:

Я не собираюсь выглядеть, как та беременная на вечеринке.

Я не собираюсь носить страшные кухаркины платья.

Я восстановлю свой четвертый размер к окончанию декретного отпуска.

У меня не будет гигантских сосков.

Я не буду рыдать чаще чем раз в неделю... нет, все-таки надо быть реалистом – я не буду рыдать чаще чем раз в четыре дня.

Я справлюсь.

9

Насколько я люблю последний день учебного года, настолько – нет, больше – я ненавижу первый день. Ничего не может быть хуже, чем знать, что от отпуска не осталось ни дня, а впереди нескончаемые девять месяцев работы. Теперь мне это кажется чем-то вроде беременности.

Разумеется, рабочий день начался с ощущения, что отпуска не было вообще. В течение трех минут мой кабинет заполнился нервными старшеклассниками, и все до единого рвались сообщить мне, что их планы кардинально переменились, и не могла бы я, пожалуйста, дать им какие-нибудь рекомендации по поводу учебных заведений, соответствующим их новым идиотским критериям. Они, по-моему, думают, что колледж можно заказать, как чашку капуччино: да, я, пожалуй, возьму заведение среднего размера в большом городе, математику и точные науки не кладите, сверху положите расовую толерантность, спасибо. Да, еще один чудесный школьный год. Когда я наконец выкраиваю минутку для себя, я хватаю телефон и одновременно выхожу в Интернет. Я исхожу из того, что первый день учебного года не может считаться настоящим рабочим днем, продуктивной работы все равно не получится, так что я вполне могу заняться личными делами, раз уж есть такая возможность. Я набираю номер, который мне дала Джули, и, пока жду, когда подойдет эта разрекламированная Сьюзен, печатаю адрес ВашМалыш.ком.

На том конце трубки звенит жизнерадостный голос:

– «Мама и я», это Сьюзен.

– Э-э-э, добрый день, – говорю я. – Я бы хотела записаться в ваш класс. Я буду рожать в апреле, одиннадцатого.

На экран выскакивает «Ваш Малыш», и я нажимаю на «Членство».

– Прекрасно, мои поздравления, давайте посмотрим, апрель, апрель...

«Ваш Малыш» предлагает мне вписать свое имя и адрес, а потом дату предполагаемых родов или дату зачатия. Я печатаю в графе родов апрель 11 и сажусь ждать.

– Ага, нашла. У вас прекрасное чувство времени, вы даже не представляете, как вовремя вы позвонили. В группе апрельских родов у меня была всего одна вакансия, и теперь она ваша. Как вас зовут?

– Лара Стоун, – говорю я. На экран вылезает новая страница, приветствует меня и снабжает списком чудесных преимуществ членства. В конце страницы меня спрашивают, не хочу ли я еженедельно получать e-mail с описанием изменений, происходящих с моим ребенком. Это, наверное, и есть то, о чем говорила Джули. Кликаю «да».

– Понятно, Лара Стоун. Занятия у нас идут двенадцатинедельными циклами, начало в середине июня. Каждый цикл – триста пятьдесят долларов, потом вы можете записаться на следующие циклы, занятия с детьми до полутора лет. – Я быстренько считаю в уме и получаю серьезный рэкет, который она проворачивает с этим «Мама и я». – Я свяжусь с вами за несколько недель до начала занятий, уточним день и время, ну а пока просто наслаждайтесь своей беременностью!

Спасибо. Но вряд ли. Ухожу с сайта «Ваш Малыш».

– Прекрасно, – говорю я. – Спасибо вам, созвонимся.

– Спасибо вам, – поет Сьюзен. – До свидания!

Я прихожу к выводу, что эта женщина слишком жизнерадостна для меня, но оставаться в листе ожидания пока не помешает. Я всегда могу отказаться. Посмотрим еще, на что я буду похожа в июне.

Не успеваю повесить трубку, как раздается стук в дверь, и я вижу Тик, заглядывающую в стеклянное окошко, которыми у нас в школе снабжены все двери кабинетов. Машу ей рукой, чтобы заходила.

– Здравствуй, – говорю я. – Как прошел остаток лета?

Она садится на один из трех стульев у моего стола, а на другой водружает свою чудовищную сумку. Я замечаю, что теперь у нее на голове появились четыре голубые полоски на всю длину волос, а к ботинку подвешена отрезанная голова Барби.

– Полный отстой, – отвечает она.

– Ты с Маркусом поговорила? – спрашиваю я. Она закатывает глаза, типа «я-хочу-забыть-это-имя-навсегда».

– Говорила... Мы с ним разошлись. Он оказался таким говном. Ему вообще наплевать и на меня, и на мои планы. Только о себе думает. Знаете, что он мне заявил? – Я мотаю головой, изображая, что нет, могу только представить. – Он сказал, что я полная дура, потому что мой отец мог бы оплачивать нам нормальную жизнь в Нью-Йорке, а я хочу все испортить, чтобы потерять четыре года жизни, обучаясь всякой фигне. Я ему – типа, извини, оплачивать нам? Он что, думает, мой отец содержать его будет, или как?