Тринадцатый знак - Анатолий Манаков

Из экспресс-досье

Однажды во времена стабильно процветающего застоя меня вызвали в "Большой дом" на Старую площадь, где понадобился офицер разведки с опытом работы в США. На месте пояснили, что в кабинет, куда я был направлен, подчас входили и секретари ЦК союзных республик, а выходили уже в другом качестве. Неплохо для начала!

Когда я открыл дверь, из-за стола поднялся человек с известным мне по газетным фотографиям лицом и предложил сесть напротив.

- Я вас прошу не терять времени на комплименты в адрес нашего социального строя, а изложить мне реальную картину того, как видят американцы наши возможности успешно конкурировать с ними. Пожалуйста, приступайте.

Не знаю, как я на это решился, но в отведенную мне четверть часа с моих уст сорвались такие нелицеприятные отзывы о нашей партийно-государственной бюрократии, что в былые времена за подобные высказывания сразу сослали бы, куда Макар телят не гонял. Но человек внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов и в конце разговора сказал:

- Если бы все, кого нам приходится слушать, говорили как оно есть на самом деле, положение в нашей стране было бы другим. Спасибо, желаю удачи.

Пару лет спустя я узнал, что мой собеседник чем-то не угодил впадавшему во все более глубокий маразм Брежневу, был назначен сначала министром, а потом отправлен на пенсию. Наверное, разные люди находились тогда у руля государства как, видимо, и сегодня.

Но где та неуловимая грань, переступив которую, человек превращается из столпа государства в его жертву?

Общество, в котором огромная собственность сосредоточена в руках меньшинства, совершенным считать невозможно - слишком заметен в нем кровавый след насилия, отчуждения и цинизма. Вместе с тем я убедился воочию, что именно частная собственность укрепляет в человеке личное достоинство, уверенность в себе, делает его инициативным, самостоятельно мыслящим, изобретательным в своей деятельности. Форма соб-ственности сама по себе еще не панацея от бед, ибо эксплуатируют людей, лишают их элементарных прав с таким же успехом и с помощью государственной собственности. И так ли уж неотделима рыночная экономика от капитализма, чья нестабильная социальная основа не могла предотвратить ни войн, ни других конфликтов, раздиравших общество? Может быть, выход в демократическом контроле над всеми формами собственности, в предотвращении их использования по-варварски, иррационально, несправедливо?

Работая за границей, мне нетрудно было подметить, что в умах наиболее дальновидных людей все отчетливее зреет идея дальнейшего развития демократического обновления, призрак которого к концу ХХ века может и в самом деле забродить по всему миру. Такое обновление не будет походить на классические революции с их заговорами, насилием, диктатурой, отторжением одних и привлечением других. В его природе - многоукладность экономики и разумное, не в ущерб интересам большинства сочетание всех видов собственности, разрешение споров цивилизованными методами, признание правомерным несовпадение оценок и взглядов, потребность использования на общее благо накопленного человечеством положительного интеллектуального и духовного по- тенциала. И, наконец, в основе этого обновления подразумевается существование некоего непременного гуманного начала в каждом из нас, неистребимого, как родительская забота о потомстве.

Авгуры1 древних и новых империй

Очень хочется верить, что в будущем люди станут добрее и дальновиднее. Каждый из нас убаюкивает себя этими сладкими мечтами, а в мире, к сожалению, мало что меняется к лучшему. Государственная власть по-прежнему использует людей в качестве средства для достижения собственных целей, да и сами отношения между нами в нынешнем обществе, увы, основаны на взаимном использовании друг друга. А что, если именно в этом таится начало насилия и разрушения? И невольно задумаешься над тем, что, пока одни манипулируют другими, живет, сохраняется страх, недоверие, злоба, и становится уже привычным насилие над себе подобными во имя мира, демократии, Всевышнего или просто для удовлетворения низменных страстей. Неужели так будет и впредь?

Мы жалуемся на "неврастенический век" - он, мол, заставляет нас все делать в спешке, не дает времени даже подумать серьезно о чем-либо. Нарастает напряжение, мы все чаще срываемся и не можем работать с полной отдачей сил, мозг противится нагрузке, душа готова взорваться на любой упрек или обиду. Но, благодарение Небу, а точнее нашему геному, в каждом из нас заложена и способность к преодолению трудностей, внутреннему саморегулированию, защите от разрушительных сил человека. И не теряется при этом надежда изменить по-ложение, даже видя порой его кажущуюся безнадежность, не распускаться, а стараться подчинить обстоятельства своей воле.

Социобиологи склонны сегодня считать, что не тяга к труду, а инакомыслие и подражание явились движущими факторами создания человеческого общества, благодаря которым возникает культура. Не можем мы лишь преодолеть своей внутренней раздвоенности, когда, с од- ной стороны, господствуют закон, с другой - действительность вне закона. И если при таком положении превалирует дух неповиновения, то становится бесконечной серия революций. Политическая трагикомедия разыгрывается по одному сценарию, а периодичность истори-ческих циклов с революциями, диктатурами и программами национального возрождения складывается под воздействием одной постоянной силы стремления к власти во что бы то ни стало...

Пока мы гадаем относительно роли государства и общества в нашей жизни, экономика словно насмехается над устоявшимися представлениями, технологический прогресс сметает все признанные и непризнанные догматы. Мы перестаем удивляться новому, требуем все большего, так и не освоив полностью уже накопленный опыт, продолжаем двигаться по пути возрастающих материальных потребностей за счет убывающих духовных.

Удовлетворяя свои естественные социальные нужды, мы хотим демократии, свободы, справедливости, личного и общественного благополучия. Но для достижения этих целей формы государственного устройства могут и не играть существенной роли - единственно правильных рецептов тут еще никто не придумал. Например, монархическое правление в некоторых странах Европы сочетается с весьма развитой демократией. Там же к власти приходят правительства социалистов, а в бывших государствах "народной демократии" коммунистов проваливают на выборах. Во многих странах лучшим правительством считается наименее заметное. Протекционисты ратуют за более свободную внешнюю торговлю. Националисты все активнее приветствуют иностранные вклады. Даже само понятие "нация" пересматривается. В моду входит всякая мода.

Все идет, похоже, к такому новому обществу, в развитии которого должны совмещаться благополучие личное и общее. Но остается и господство закона сильного, пожирание мелких рыбешек более крупными при пассивном наблюдении за этим действом со стороны самых слабых. Откровенно насильственные приемы борьбы за власть вытесняются, однако непримиримость иных деятелей никуда не исчезает, им лишь труднее бороться за умы людей. Люди же предпочитают иметь государство с более уравновешенными структурами, которое признавало бы право на инакомыслие и равные возможности для всех.

Однажды принятые в политике и экономике понятия не остаются незыблемыми, и здесь нет ничего самодостаточного, независимого и всеохватывающего. Вместе с "берлинскими стенами" рушится целая историческая эпоха и начинается другая, не менее трудная - становление Новой Демократической Цивилизации. Планета превращается в "мировую деревню", где ни одна страна не в состоянии взять на себя роль жандарма для наведения "порядка", и даже самая мощная в мире держава оказывается крупнейшим должником.

В глубинах души человеческой скрывается множество неистребимых потребностей на уровне почти инстинктов. Одна из них - тяга к абсолюту.

До Маркса, Фрейда и Дарвина наука признавалась средством проникновения в промысел Божий, его намерения и предначертания. С наступлением эры этих ученых наука стала независимой, водруженной на свой собственный пьедестал, как убедительная альтернатива каноническому учению церкви с его претензиями на истину в последней инстанции. Первая мировая война нанесла первый серьезный удар по этому абсолюту, стало очевидным, что развитие науки и техники опережает духовное вызревание человека, пока еще не способного противостоять инстинкту саморазрушения.

Бурное развитие науки в тридцатые годы разрушило не только представление о традиционных концепциях пространства, времени, причинных связей, но и о самой человеческой личности. Понятия "неопределенность", "непредсказуемость", "случайность", "непредвиденность мутаций" и др. превратились в научные категории, в действиях людей обнаружились противоречия, бесцеремонно разрушившие стройность классической причинно-следственной логики. В основе своей личность оказалась постоянно меняющейся под влиянием наследственности и окружающей среды, со своим потенциалом добра и зла в каждом из индивидов, своим внутренним "маятником", раскачивающимся между ними.