Империя и христианство. Римский мир на рубеже III–IV веков. Последние гонения на христиан и Миланский эдикт - Юрий Александрович Соколов

скоростью, до того характерной лишь легионам Юлия Цезаря (т. е. совершая до сорока-пятидесяти километров за марш – поистине «суворовские переходы»!) и устремилась галльская армия, пересекая Ломбардию от Милана к Вероне[28].

Константин рассматривал сражение под Вероной – и справедливо! – как генеральное. Во-первых, противник, хоть и не намного, но превосходил галльскую армию по численности. Во-вторых, в распоряжении Помпеяна были лучшие войска, в том числе и большая часть прославленной Преторианской гвардии. В-третьих, сам Руриций Помпеян был выдающимся военачальником и слава его была заслуженной. Константин был уверен, что если удастся одолеть армию Помпеяна, то все города и крепости Лигурии, а возможно и Этрурии и Умбрии, откроют перед ним ворота и их гарнизоны перейдут на его сторону.

Современная Верона

Веронское сражение – одно из самых кровопролитных и ожесточенных в истории человечества. И, несомненно, одно из самых значительных по своему историческому значению и по своим последствиям. Константин несколько раз безуспешно атаковал арию Помпеяна. В свою очередь Помпеян контратаковал галльскую армию с тем же результатом. Но каждый раз преторианский префект чувствовал, что победа близко и что войска Константина хоть немного, но поддаются натискам, что они отступают. Действительно, легионы Константина к концу дня весьма сильно отступили от первоначальной позиции. Помпеян всей массой лучших своих сил предпринял последнюю, решительную атаку. В ней он значительно продвинулся вперед и неосторожно ослабил фланги и оторвался от прочного тыла, который представляли укрепления Вероны.

Отступление галльской армии оказалось не более чем тактическим приемом. В азарте наступления Помпеян не заметил, как в надвигающемся вечернем полумраке часть пехоты Константина и его «варварская конница» обошли его не только с флангов, но и с тыла. Когда же заметил, было уже поздно. В этот момент, а солнце уже заходило за горизонт, Константин ввел в бой приберегаемые именно на этот случай резервы. Его хладнокровие и хватка оказались поразительными, подобными той, что проявлены были Юлием Цезарем при Аллезии. Сражение не остановилось перед надвигающейся ночью. Оно продолжалось с исключительным ожесточением при свете горящего лагеря цизальпинской армии. Лишь очень немногим удалось вырваться из окружения. Почти вся армия, в том числе преторианцы во главе с Рурицием Помпеяном, погибла. После этого перед Константином открыли свои ворота Верона, Аквилея, Модена и иные города. Путь на Рим был открыт, и туда, на юг, почти не останавливаясь, не встречая до самого Лациума никакого препятствия, устремилась галльская армия.

Веронское сражение заслуживает того, чтобы войти в анналы военного искусства. Одного его достаточно, чтобы ввести Константина Великого в «элитарный круг» величайших из полководцев Римского мира и мировой Цивилизации. Но прославление в этом качестве того, кто опустил занавес языческой Античности и легализовал христианство, для историка Нового времени с его обязательной влюбленностью в цивилизационный прогресс, мыслимый в своем развитии исключительно в противоположном христианству направлении, в принципе невозможен. Для них он – «христианский фараон», таинственный и потому зловещий, коварный и конечно лишенный искренности. Для христианина же Константин естественно связан с Медиоланским эдиктом и Первым Вселенским собором, с торжеством веры и началом эпохи Христианства.

В контексте этого слава военачальника представляется излишней. Возможно, что и так. Но, думается, не следует забывать, что путь к февралю 313 года в Медиолане и к июню 325 года в Никее лежал через Альпийскийские горы, через Монженеврский перевал, через Сегузий, Турин, через молниеносный марш-бросок через всю Ломбардию, через Верону и, наконец, через Красные скалы и Мильвийский мост. Без них ничего бы не было. Точнее – было бы, но позднее, в ином поколении, с куда большими гонениями и потоками крови. Страшно представить судьбу христиан, оставленных на произвол таких тиранов, как Максенций, Лициний и Максимин Даза. Но Господь избрал Константина своим орудием. И Константин оказался достоин возложенной на него исторической миссии.

9. Конец языческой империи

Император Константин

Сломив, хотя и не без труда, сопротивление Руриция Помпеяна и уничтожив его цизальпинскую армию, Константин резко развернул свою армию и двинулся ускоренным маршем на Рим. Победы на севере Италии его воодушевили.

Конечно, в военном деле Константин не был новичком. Ему было чуть более двадцати, когда он, вместо того, чтобы отправиться с отцом в Галлию, принял участие в подавлении восстания в Египте. Затем было участие в славной и победоносной войне с персами, завершившейся разгромом огромной армии Нарзес-шаха в горах Армении. Учиться было у кого – и Диоклетиан, и Галлерий были выдающимися стратегами, одними из лучших в богатой войнами и полководцами истории языческого Рима. Они научили Константина сочетать масштабность замысла с тщательной проработкой деталей, азарт и темперамент с холодным расчетом, последовательность в реализации стратегии с готовностью к импровизации при том непременном условии, что всякий экспромт должен быть основательно обдуман и подготовлен. На примере персидской компании Галлерия он видел, как можно поставить все под угрозу, оказаться на грани катастрофы при малейшем замедлении темпа. На примере египетских походов Диоклетиана он видел, какого эффекта можно добиться, сочетая серию стремительных, концентрированных ударов с искусной дипломатией. И всегда важно победить противника психологически, вызвать у него страх еще до непосредственного столкновения войск, как важно навязать ему свою волю, овладеть инициативой.

Рим

Константин был учеником способным, хватким, памятливым на детали и умеющим делать обобщения. Десять лет военных походов основательно закалили его и позволили ему проявить себя, как воина выносливого, исполнительного и инициативного. Он быстро рос в чинах, дослужившись к моменту отречения Диоклетиана до трибуна-латиклавия, т. е. заместителя военного легата (командующего легионов), но все же самостоятельного опыта в командовании крупными соединениями у него не имелось.

Император Константин

Константину было за тридцать, когда он смог применить свои знания уже именно как стратег, но не на востоке, а на севере – против варваров. Но как ни ценен был пятилетний опыт военных действий на Рейне, все же война с варварами имела специфический характер хоть и активной, но обороны, с короткими ударами с опорой на многочисленные римские крепости. Когда Константин перешел Альпы, ему было уже сорок лет – возраст расцвета и для полководца, и для политика. Но ему впервые пришлось столкнуть с армией, равной по качеству, воспитанной на тех же, что и он, принципах стратегии и тактики. И при этом армии многочисленной и преданной своему вождю, с командирами опытными и отважными. Константин за предельно короткое время понял, что на тактическом пространстве у