Империя и христианство. Римский мир на рубеже III–IV веков. Последние гонения на христиан и Миланский эдикт - Юрий Александрович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но как не быть конфликту? С одной стороны, Максенцию приходилось считаться с христианами, которые представляли очень значительную и самую сплоченную часть общества. Их организация – Церковь – обладала огромным авторитетом, колоссальным влиянием во всех сословиях, имела уникальный способ выживания и, как казалось, безграничными ресурсами, что людскими, что интеллектуальными, что материальными. Ни Диоклетиан, ни Галлерий, ни Максимиан Геркулий оказались не способны сокрушить Церковь, и это внушало невольный страх. С другой стороны, Максенций ненавидел столь монолитную самоорганизацию христиан, поскольку они мешали установлению деспотического режима.
В 307-310 годах Максенций не без успеха и с явной выгодой для себя делал вид, что симпатизирует христианству. Конечно, Максенций – личность крайне непривлекательная, даже отталкивающая. Историки превратили его в нечто гротескное в стремлении противопоставить Константину, но, судя по всему, если и сгустили при этом краски, то ненамного. Но его линейный и жестко ориентированный на сохранение власти ум оказался в состоянии понять, сколь он зависим от лояльности христиан.
Первое, что он сделал – возвратил христианам имущество и свободу собраний. И тут же столкнулся с явлением неожиданным, но в истории христианства распространенным – консолидированные при опасности, они при отсутствии таковой превратились в общество весьма пестрое и беспокойное. Не будем забывать – догматика еще не устоялась (это вскоре предстоит сделать Первому Вселенскому собору), споры проходили постоянно и весьма темпераментно. В Риме было много последователей Маркиана и Новациана, что еще более подогревало страсти. Максенций оказался в положении, в котором уже побывал Диоклетиан: в отчаянии от невозможности понять происходящее при остром ощущении опасности, поскольку внутрихристианские споры легко могли прорваться социальным восстанием – экстремистов в рядах христиан было в избытке.
Максенций сделал то, что после него будут делать сотни правителей, нуждающихся в поддержке христиан – он попытался навести «порядок» в Церкви, унифицировать ситуацию и через жесткую иерархическую организацию, замкнутую на себе, поставить Церковь под свой контроль. Диоклетиан, который был несоизмеримо умнее Максенция, счел это невозможным. Но Максенций был, как все недалекие люди, весьма самонадеян. Произошло то, что и должно было произойти: не обладая ни умом, ни интуицией, ни культурой, ни тактом, он со свойственной ему грубостью вмешался в дела Церкви, изгнал двух епископов, множество пресвитеров и диаконов. Да, вмешательство Максенция преследовало цель «помочь» римским общинам, но выглядело и по форме и по содержанию, как настоящий погром. А что, собственно, еще можно было ожидать от такого человека? Неудивительно, что у христиан Рима и иных итальянских городов сработала инерция, выработанная предшествовавшими годами гонений – началось сопротивление. Максенций пришел в бешенство, тем более что совершенно не в состоянии был разобраться, кто тут правоверные, кто маркиане, кто новациане. А ведь были и иные еретики.
Устраивал ли Максенций гонения на христиан в Италии с 310 года? Ответ может быть амбивалентным: и да, и нет. Сам он так не считал и вообще-то не ставил перед собой целью уничтожение Церкви. Он хотел ее «упростить», «организовать под себя», встроить в систему своей власти, т. е. сделать ее послушной и полностью подконтрольной со всем ее движимым и недвижимым имуществом, связями и влиянием. Но разве не то же делали спустя тысячу триста лет Генрих Тюдор и Фридрих Саксонский? И только ли они? Сколько можно найти примеров и раньше, и позже по времени! То, что у Максенция в результате вышел погром – так у него только это и выходило, что бы он ни начинал делать. Такова уж природа, общая с его отцом Максимианом Геркулием. Кроме того, в это время погрому – точнее, террору – подвергались отнюдь не только христиане, не только Церковь, но все сословия, все вероисповедания и все институции в пределах его юрисдикции.
Задача террора общеизвестна – уничтожение всякой самостоятельной мысли, установление такого страха, который парализует любое действие. Во-первых, так Максенций наводил порядок в своих владениях перед началом войны с порфироносными коллегами за деспотическую власть во всем Римском мире. Во-вторых, для ведения войны Максенцию нужны были деньги. Очень много денег. Получить их можно было быстро только с помощью массовых конфискаций. Для конфискаций же нужно было найти «врагов августа и Отечества». Иначе говоря, террор обеспечивал тотальный грабеж населения.
Римляне, и не важно, христиане или язычники, были в ужасе от истинного лица своего «августа». «Он был дик и бесчеловечен и становился все хуже, предаваясь своим страстям» – писал стремившийся сохранить самостоятельность взгляда и объективность Аврелий Виктор, но так и не нашедший в Максенций ничего достойного хотя бы снисхождения. И вот, доведенные до отчаяния римляне сами обратились весной 312 года к августу Константину за заступничеством. Максенций своим злодейством лишил себя целого года для подготовки к войне. Ведь Константин не хотел торопиться, но ввиду чрезвычайных обстоятельств смог выдвинуться своими легионами к горным перевалам в Альпах на исходе лета. Через два месяца перевалы стали бы непроходимы до окончания следующей весны. Но Константин медлить не стал: обращение римлян, террор в Италии и, наконец, разбитые по приказанию Максенция статуи Константина, что стояли в Римском Сенате и на Форуме-Романуме были настоящим «казусом-белли».
Война началась.
8. Поход на Рим
Император Константин
Нельзя сказать, что поход Константина и его появление в Ломбардии[24] в начале сентября 312 года были неожиданными для Максенция. Неизбежность войны сознавалась всеми в пределах Римского мира. К ней готовились. Готовился и Максенций, создавая огромную армию. Именно для нее и потребовались те огромные средства, которые август решился получить путем массовых конфискаций, что, в свою очередь, потребовало установления в Италии режима жесткого террора. Террор окончательно рассорил Максенция с римлянами. Средства для создания огромной армии были собраны, но положение внутри Италии оставалось столь взрывоопасным, что весьма ограничило стратегию. Большая часть армии так и осталась в самом Риме и в его окрестностях – только ее присутствие не позволяло вспыхнуть восстанию.
Можно быть уверенным, что именно данное обстоятельство определило столь странную дислокацию сил Максенция: его многочисленные легионы ожидали противника в Лациуме[25] и лишь треть из них, возглавлявшаяся префектом преторианцев Рурицием Помпеяном выдвинулась далеко вперед, в Цизальпинскую Галлию. Было ли в планах Помпеяна перекрытие альпийских перевалов – неизвестно. Во всяком случае, это было первое, что следовало бы сделать. Особенно если учесть, что Константин и Лициний заключили союз и, следовательно, нужно было ожидать вторжения не только
