Хранительница болот - Наталья Николаевна Тимошенко

Словно убедившись, что привлек внимание и дальше ему помогут, человек потерял сознание и упал к моим ногам как раз в тот момент, когда я подбежала к нему. Я торопливо опустилась на колени, перевернула его на спину. Лицо было мне незнакомо, должно быть, он не из Востровки. Возможно, из Степаново или какого-то из соседних сел. Судя по высоким сапогам и немаркой одежде, охотник.

Я наклонилась к нему, убедилась, что он дышит. Поверхностно и часто, но дышит. Пульс тоже показался мне слишком частым, слишком слабым. Даже моих минимальных знаний хватало на то, чтобы понять, что помощь требуется очень срочно. Я вытащила из кармана мобильник, но увы, связи не было. В этом месте никогда не было связи, мне нужно вернуться в дом и подняться на второй этаж, там телефон ловил лучше всего, но было так страшно оставлять пострадавшего. Казалось, как только я уйду, он умрет. Но правда состояла в том, что он умрет, если я срочно не вызову скорую!

Я подскочила на ноги и тут же увидела движение в гостиной. Вера и Кирилл зашли через главный вход, поэтому я их не увидела.

– Вера! – закричала я. – Вера!

Помощница появилась на террасе быстро, должно быть, я кричала слишком громко и испуганно. Я замахала ей руками, и она поняла, что мне нужна помощь. А может, разглядела человека у моих ног.

Следом за ней на улице показался и Кирилл. Вдвоем они бросились ко мне.

– Он пришел из леса, – только и сказала я прежде, чем Вера присела возле мужчины.

В отличие от меня, действовала она быстро и даже, я бы сказала, профессионально. Расстегнула рубашку мужчины, и мы все увидели синее тело, будто кто-то бил несчастного чем-то тяжелым. Только сейчас я обратила внимание на неестественно лежащие руки, словно у сломанной куклы. Когда Кирилл стащил с него сапоги, увидели мы и торчащий обломок кости из правой голени. Как только он мог передвигаться на своих ногах, если они сломаны? Я слышала, что люди в травматическом шоке способны на такое, но видела впервые.

Меня замутило.

– Кто его так? – только и смогла выдавить я.

Вера глянула на меня, но не ответила, повернулась к сыну.

– Беги за помощью.

Я оторвала взгляд от обломка кости и торопливо протянула Кириллу телефон.

– В моей спальне у окна тянет.

Парень взял трубку и, не задавая лишних вопросов, побежал к дому. Вера же, убедившись, что сын больше не смотрит на нас, вытащила из кармана маленький мешочек, пальцами достала из него щепотку каких-то трав и, оттянув другой рукой нижнюю губу мужчины, насыпала эти травы ему в рот.

– Что это? – спросила я.

– Обезболивающее. Сильное. Как наркотик. Ему сейчас очень больно, а от боли люди умирают.

Я кивнула. Захотелось спросить, почему она вытащила мешочек только после того, как Кирилл ушел, но не стала. Сама ведь недавно думала, что мы зря не контролируем Юльку с ее таблетками, ведь когда у тебя постоянно что-то болит, так трудно не переборщить с обезболивающим, а пару раз переборщив, можно не заметить, как привык. Может быть, Вера руководствуется тем же. Кирилл работает физически, наверняка бывали и травмы, и простая усталость. А зная, что у матери есть сильные лекарства, мог и пожелать ими воспользоваться.

– Кто мог с ним такое сделать? – я снова повернулась к пострадавшему. – У него же сломана куча костей.

– Ламец, – сказала Вера.

– Ламец? – повторила я незнакомое слово. Про такого зверя я еще не слышала. – Кто это?

– Он живет в глухом лесу, как Лесун, но гораздо опаснее. Подходит к жертве сзади, крепко-крепко обнимает и ломает все кости, – пояснила Вера. – Душит, пока жертва не умрет. Этому чудом удалось выбраться. Должно быть, Ламец не обрел еще полную силу, Хранительница была хоть и стара, но сильна.

Я покосилась на Веру. Хранительница?

– Ты об Агате? Что она здесь охраняла?

– Равновесие. Между миром живых и миром нечисти. Не все такие добрые, как Сопуха, не все безобидные, как Гаёвки. Бывают и такие, как Ламец, как Лихоманки, а то и еще страшнее. Агата защищала здешние места от их проказ. Большой силой обладала, нечисть ее слушалась. Взамен люди почти не трогают эти места, не осушают болота, не вырубают лес. Но теперь Хранительница мертва, и нечисть начинает нарушать договоренности. Пробуют силу, раздвигают границы.

Мне почему-то хотелось улыбнуться. Казалось, Вера разыгрывает меня, но лицо ее оставалось серьезным. Да и травмы у лежащего передо мной мужчины были слишком красноречивы, чтобы полностью не верить в слова помощницы. Должно быть, именно нападение на охотника и развязало ей язык, ведь раньше она уходила от моих вопросов.

– Но ведь показать силу можете и вы, – сказала я. – Осушите болото, вырубите лес – и они уйдут. Как ушли из других мест.

Я не была уверена в том, что говорю, но это казалось мне логичным: не во всех же местах так сильно верят в нечисть, значит, не везде она живет. И если принять за правду то, что раньше нечисть была более распространена, раз вера в нее была куда глобальнее, то затем что-то заставило ее уйти.

– Не так много осталось в наших краях нетронутых мест, однажды нечисти просто не станет куда уходить, и она начнет бороться за среду обитания. Это приведет к войне, – покачала головой Вера. – И выигравших в ней не будет. В войне никогда не бывает выигравших. Победа есть, а вот выигрыша – нет. Равновесие – лучшее решение.

Мне о многом хотелось ее спросить, а она, я видела, была готова кое-что рассказать, но из дома показался Кирилл, а рядом с ним ехала в кресле растрепанная Юлька в голубой пижаме. Я вскочила на ноги и направилась к ним, намереваясь не позволить сестре увидеть пострадавшего.

Через пятнадцать минут послышался вой сирены скорой помощи. Зачем включать сирену, когда едешь по кукурузному полю, я не знала, но звуку очень обрадовалась. Мне казалось, что помощь и так ехала слишком долго, а у мужчины были очень тяжелые травмы. Тем не менее, когда по дорожке бежали две пожилые женщины с чемоданчиками, он еще дышал.

Врачи поприветствовали Веру как старую знакомую, склонились над мужчиной. Пока они что-то кололи пострадавшему, накладывали шины на переломанные конечности, из деревни прибежали и первые мужчины. Вместе с Кириллом они отнесли мужчину в карету скорой помощи, и та, снова включив мигалки, умчалась в город.

Настроения были волнительные, местные то и дело строили догадки и теории, обсуждали, что теперь делать и как оградить лес и людей друг от друга. Мужчину опознали: им оказался житель деревни, находившейся по другую сторону леса. До той деревни болото не доходит, поэтому охотников там много. Как он добрался до нашей усадьбы, почему забрел так далеко и где именно на него напал Ламец, оставалось только догадываться. Я обратила внимание, что врачам скорой про это загадочное существо не говорили. Уж если в Степаново к таким суевериям относились со смехом, можно было предположить, что скажут городские врачи.

Как хозяйки поместья, мы с Юлькой – при помощи Веры, конечно – заварили всем чай и сделали бутерброды. Народ разошелся только к обеду, Вера и Кирилл тоже ушли.

Наконец мы с Юлькой остались одни и могли пообедать. В этот раз расположились в столовой, хотя обычно предпочитали есть на террасе. Но сейчас мне было неуютно там и из-за волчьих следов, и из-за случившегося с мужчиной. Пятна крови все еще темнели на дорожке, Кирилл обещал помыть ее вечером. Появилась даже мысль, а точно ли нам стоит проводить здесь все лето? Может, отправить Юльку обратно в Москву? Сама я не уеду, пока не докопаюсь до всех тайн Вышинских, уж больно мне хочется знать, что здесь произошло в 1897 году, кто такая Агата и где похоронена Агния. Юльке в Москве будет лучше. Наши тетушки наверняка с удовольствием переедут к ней на время моего отсутствия, а в конце августа вернутся с раскопок родители.

– Ты с ума сошла? – только и спросила Юлька, когда я поделилась с ней мыслями. – Я не уеду отсюда, мне здесь нравится!

– Здесь опасно. Ты же видишь.

– Эмма. – Юлька