Бизнес-план трех богатырей - Дарья Донцова

– Меня запечатлел сам Ровин, он пишет портреты Самого нашего! Нашего Самого!

Фамилия генерального секретаря не называлась, но всем было понятно, о ком идет речь. Злые языки ехидничали, что у Наума Модестовича есть «рыба»: изображение фигуры в костюме за письменным столом, с рукой на «Конституции». Ровин только менял голову. Якобы один раз случился конфуз, Наум наваял портрет какой-то тетки из союзной республики, то ли местного министра культуры, то ли образования. Когда чиновная дама распаковала прилетевший из Москвы холст, то увидела все то же тело в костюме, рубашке с галстуком, но с женской головушкой, волосы были уложены так называемой халой, затейливым сооружением, которое очень любили тогда возводить на макушке представительницы слабого пола, имеющие власть.

Но это, конечно, байка. Наум Модестович не был идиотом, для дам у него был другой торс, в кримпленовом бордовом платье, с золотыми часиками на руке.

Алисия посмотрела на меня:

– Вам, в силу возраста и отсутствия опыта жизни в советское время, не понять, как Науму было трудно из-за его детей!

– Золотая молодежь отрывалась по полной программе? – предположила я. – Пила, гуляла, веселилась? А отцу приходилось отвечать за них перед партийным руководством?

– Что вы! Советская власть, когда брат с сестрой пошли в школу, начала уже разваливаться. Дело в другом. Если время есть, объясню, почему Римма ненавидит Нину Муркину.

– Я совершенно свободна, – заверила я Алисию и приготовилась выслушать занимательный рассказ.

Глава 26

Руфина Григорьевна родила близнецов Римму и Юру далеко не в юном возрасте и вовсе не на первом году брака. Медсестру Алисию Фернандовну наняли к детям няней, но мать старалась сама ухаживать за малышами, помощница была на подхвате: погулять с коляской, постирать, погладить вещи младенцев. Алисия очень любила детей, Римму с Юрой она считала родными, но никогда их не целовала, боялась пробудить в хозяйке ревность. Когда дети были крошками, случилась перестройка, многие деятели культуры, востребованные в коммунистические времена и обласканные советской властью, лишились и покровителей, и денег. Книги под названием «Успех рабочего класса» больше не печатали, кантаты «Ода серпу и молоту» не исполняли. Прежде успешные, богатые и знаменитые литераторы, композиторы обнищали, их быстро забыли. А вот с Наумом Модестовичем этого не произошло, он по-прежнему держался на гребне успеха и ел черную икру. Как это у него получалось?

Один раз художник пришел с какого-то банкета в сильном подпитии, чем немало удивил Алисию, которая отлично знала: Наум не употребляет алкоголь. Но в тот день живописец нарушил свое правило. Он сел на кухне, велел заварить крепкий чай и сказал Алисии:

– Мой прапрадед Моня Соломонович жил за чертой оседлости, торговал в лавке и имел одну жену. Мой прадед Соломон Моисеевич смог перебраться в Москву, он крестился в православную веру, предал иудейство, чтобы выбраться из провинции, открыл трактир и беззастенчиво изменял супругам, коих у него было четыре. Соломону не везло, его спутницы жизни рано умирали, говорят, он был с ними жесток, избивал вожжами. Мой дед Абрам Соломонович продал трактир, вел тихую жизнь, обожал свою Сару Абрамовну, занимался изданием книг и весьма преуспел на этом поприще. Мой отец ростовщик Модест Абрамович давал деньги в долг под большой процент, жену в грош не ставил. Моя мать никогда не допускалась к столу в комнате, ела на кухне вместе с прислугой. Мои предки были разными, но они все имели две общие черты. Никогда не доверяли банкам и бумажным деньгам, хранили запас в золотых червонцах в тайном месте. И если власть менялась, они менялись вместе с ней, приспосабливались к новым правителям. Вот почему мы не бедствуем. Я Наумчик, червончики тоже собрал, и вместо коммунистических ликов ныне рисую демократические хари. Талант художника в моей семье от отца к сыну переходил. И Моня, и Соломон, и Абрам, и Модест писали картины. Вон там над буфетом натюрморт, сделанный дедом. Но, будучи умными евреями, прадед-дед-отец понимали: они живописью не заработают. А я сделал семейное хобби основным делом своей жизни и не прогадал. Теперь объясни мне, какого черта Юрку от кистей и палитры тошнит, а Римма даже квадрат не нарисует? Почему мои дети бездари? Таланта у них ноль.

– У каждого свой дар, – осторожно заметила Алисия, – Юрочка к живописи не способен, но он музыку очень любит, может, станет композитором, будет как Моцарт. Риммочка очень добрая, ласковая. И они маленькие совсем. Сейчас картинки рисовать не хотят, а в школу пойдут и загорятся.

– Я еще ходить не умел, а карандашами по бумаге водил! Не нужны мне Моцарты, – заревел Наум. – Ровины испокон веков были живописцами. Я сегодня с одним умным человеком поговорил, про проблему с детьми ему рассказал. Верную мысль он мне подсказал: Римма и Юрка родились от другого мужика.

– Господь с вами, – обомлела Алисия. – Вы жену в измене подозреваете? Это невозможно!

Хозяин стукнул кулаком по столу.

– Ты на них глянь! Я не высок, имею лишний вес, рыжий, веснушчатый, с зелеными глазами. Руфина светло-русая, ростом мне по плечо, глаза голубые, талии нет, задница шире ворот. А эти! Длиннющие, кареглазые, с каштановыми кудрями, рисовать Юрка и Римка не умеют. И в кого капуста уродилась, а? Сколько лет у нас детей не было! Долго одни жили, Руфина безрезультатно лечилась. И вдруг! Бац! Получились. Не мои они! Не мои! Точка!

Алисия понятия не имела, кто внушил художнику мысль о прелюбодеянии супруги, но с того дня в доме Ровиных начались скандалы. Наум резко изменил отношение к дочери и сыну, перестал оплачивать их репетиторов. Если Руфина просила денег на какие-то покупки для детей, муж сурово заявлял:

– Нехай средства настоящий отец выделяет.

– Давай сделаем анализ на отцовство, – предложила супруга, которая не чувствовала за собой ни малейшей вины.

– Нет, – отрезал Наум.

– Почему? – не поняла жена. – Убедишься, что я тебе верна, дети твои родные по крови.

Муж рассмеялся:

– Вот поэтому я и не желаю затевать возню с пробирками. Ты заранее уверена, что покажет анализ. А по какой причине?

– Потому что никогда не спала с другим мужчиной, – ответила Руфина.

– Нет! – засмеялся супруг. – Уверенность твоя на другом зиждется. Ты врач, имеешь массу знакомых, докторов найдешь, которые что надо в бумажке напишут, не нужны мне лживые результаты, я знаю, что да почему!

А потом в доме появилась…

Алисия чихнула раз, другой, третий.

– Нина Муркина, – подсказала я, – ее приголубил Наум Модестович, организовал девочке первую выставку, а потом и другие.

Пожилая дама перестала чихать.

– Откуда вам про Ниночку известно?

– О ней мне рассказала одна женщина, которую вы совершенно точно не знаете, – объяснила я.

– Хочется услышать ее фамилию, – настаивала Алисия.

Я решила успокоить старушку:

– Мой информатор никак не связан с семьей Ровина. Это человек, который находился в хороших отношениях с Альбиной Муркиной, матерью Нины.

– Кто? Говорите! – потребовала Алисия.

– Евдокия Тимофеевна, консьержка в доме, где жили Муркины и где до сих пор обитает Ирина, старшая сестра Нины, – объяснила я.

– Жарикова? Она еще жива? – всплеснула руками Алисия Фернандовна. – Старая жаба! Хотя это я зря, мы с ней одного возраста. А я еще бодрая и активная.

Настал мой черед удивляться.

– Вы знакомы с Евдокией?

Алисия шумно выдохнула:

– Она работала поломойкой у Ровиных, потом ушла и вместо себя посоветовала Альбину. Та дурочка была, читала с грехом пополам, мужу в рот смотрела. А Эдуард из себя великого артиста-режиссера корчил. Мне Алю жалко было. Ее мать на дочь разозлилась, из Москвы уехала, других родственников у Али не было, подруг тоже. Только со мной она откровенничала. Отдраит квартиру хозяев, я ее у себя на кухоньке посажу…

Алисия показала рукой на стену.

– Там живу, в однокомнатной. Когда пришла к Ровиным работать, была у меня хатка собственная на краю Москвы, я к детям два часа ехала, не высыпалась, и Наум Модестович обмен устроил. Оказалась я в соседней с Ровиными квартире, всегда под рукой. Очень удобно получилось, в любое время суток няньку кликнуть можно, тут же примчится. Я после уборки Алю к себе зазывала, кофейком ее угощала, конфетами, она сладкоежкой была, могла коробку целиком уговорить. А потом, смотрю, ее от всего шоколадного отвернуло, стошнило пару раз. Я спросила:

– Никак ты беременная?

Она испугалась:

– Евдокия Тимофеевна здорово обозлится.

Мне так странно стало. Дуся-то при чем? Начала Альбину расспрашивать, та сначала молчала, а потом заплакала и выложила правду. До прихода к Ровиным Аля работу потеряла, муж в театре при заводе главным режиссером служит, ему гроши платят. Да и раньше он не особо большое жалованье получал, финансовый столб Муркиных жена, Эдуард только гения изображает. Дочка у них неудачная. Отец рассчитывает, что Ира великой актрисой станет, сам ее лицедейству обучает, таскает по разным киностудиям, надеется, девчонку на главную роль отберут, да ничего не получается. Бесталанна Ирка, уже ходит в первый класс, а способности не проявляются, из-за тупой девчонки семья нищенствует.