Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей - Петко Славейков

Затем — продолжительная прогулка.

После обеда шведская гимнастика в специальном заведении, к директору которого он написал мне пару слов на своей визитной карточке (будь они неладны!).

Пища: только сдобная булка с молоком да компот; пиво, вино воспрещаются.

Я строго следовал предписаниям доктора. От голода, ходьбы, ванн, шведской гимнастики, лекарств и нравственных мучений я сильно похудел. По указанию доктора я являлся к нему через день, оставляя на столе каждый раз десять гульденов; он менял источники и количество стаканов, которые надо было выпивать, и советовал продолжать этот изнуряющий режим. Я уже боялся посмотреться в зеркало. Знакомые болгары, которые жили там, но вскоре уехали, удивлялись моему быстрому похуданию, тем более что я никогда не был полным, да, как видите, и теперь далеко не толст. На вопросы о том, от какой болезни я лечусь, я только безнадежно пожимал плечами… Видя в ресторане счастливцев, которые едят все, что им вздумается, и попивают золотистое пильзенское пиво, я испытывал муки Тантала… Весь мой день был занят выполнением докторских предписаний: я лечился с утра до вечера; с утра до вечера — питье воды из источников, ванны, шведская гимнастика, продолжительное хождение, пост, воздержание, лекарства — жизнь впроголодь, вечная жажда. Кроме того, незнание немецкого языка создавало мне препятствия на каждом шагу; болгар, с которыми можно было бы поговорить, больше не было, и я жил в полном одиночестве. Часто мне хотелось бежать куда глаза глядят, но мысль об ужасных и таинственных латинских словах удерживала меня, и я стоически переносил положение человека, принужденного лечиться от бесчисленных болезней. Помимо упадка физических сил, я чувствовал себя в этом немецком городе морально подавленным, и несмотря на красоту природы, на его богатый, роскошный вид, он опротивел мне.

На двадцатый день ко мне вдруг постучался один из лакеев гостиницы; войдя в комнату, он поклонился еще более почтительно, чем обычно, и сказал:

— Exzellenz!

— Какой Exzellenz? — воскликнул я с удивлением и досадой, так как не объявлял своего звания в гостинице и, по моему указанию, оно не проставлялось также на письмах, получаемых мной из Софии.

Лакей смущенно посмотрел на меня.

— Простите, Exzellenz, но так назвал вас господин…

— Какой господин?

— Какой-то господин спрашивает вас…

«Кто ж это такой?» — подумал я.

Тут в дверь постучали: на мой ответ «Entrez»[17] в комнату быстро вошел какой-то господин и расцеловался со мной. Только когда он назвал себя, я догадался, что это мой старый приятель, хорват, доктор Франц Г., десять лет тому назад служивший в Болгарии, где мы и подружились.

С первых его слов я понял, что он-то и раскрыл мое инкогнито в гостинице. Случайно узнав из одной софийской газеты, что я в этом городе, он обошел все тамошние гостиницы, разыскивая меня, и в конце концов отыскал меня здесь.

— Ах, господин Д.! Ради бога, что у вас за болезнь? — спросил он после первых дружеских излияний, глядя на мое осунувшееся лицо.

— Какая болезнь?! Спросите лучше — какие болезни, доктор! У меня, наверно, по меньшей мере пятнадцать болезней.

— Ужасно! Но какие же именно? — спросил он, сильно встревоженный.

— Не могу вам сказать: мой врач называет их по-латыни, а я этого языка не знаю.

И я рассказал ему, каким истязаниям подвергаюсь добровольно вот уже двадцать дней и как опротивела мне жизнь в этом городе.

— Мой бедный друг, как мне вас жаль! Я три дня разыскивал вас, словно предчувствуя, что нужен вам.

Он задал мне несколько медицинских вопросов, взглянув на анализ, который у меня сохранился, и радостно промолвил:

— Слава богу, ничего угрожающего! Но позвольте мне тоже вас осмотреть…

Я разделся, и он внимательнейшим образом обследовал меня. Потом довольно долго с удивлением смотрел мне в глаза, наконец, потрогал свою густую кудрявую бороду и сказал:

— Дорогой господин министр! Доктор Л. знает, что вы занимаете этот пост?

— Да.

И я сообщил моему другу, какого мнения держался доктор Л. до и стал держаться после того, как узнал о моем ранге.

Мой гость пристально посмотрел на меня.

— Да, вы в опасности!

— Вы тоже находите? — с испугом воскликнул я.

Он взял меня за руку.

— Хотите, я дам вам искренний, дружеский, братский совет?

— Пожалуйста, доктор.

— Бегите отсюда!

Я опешил.

— Вот мой совет вам. Бегите! У вас ничего нет; вы совершенно здоровы. Ах, мой друг, вы правильно сделали вначале, что скрыли свое высокое положение… Знайте, что здесь есть замечательные врачи, но есть и такие, которым нужны только деньги, только богатые жертвы, чтобы безбожно их обирать; они получают процент с заведений, куда направляют больных; это разбойники от науки. Таков и этот доктор Л. Узнав, что перед ним болгарский министр, он, видимо, вообразил, что вы богаты, как индийский раджа… Уезжайте скорей в Швейцарию или в Софию!

— Доктор, вы меня спасли! — воскликнул я вне себя, от всего сердца с благодарностью пожимая руку доброго хорвата.

— А теперь пойдем гулять, — сказал он, взяв шляпу.

— Нет, доктор, прогулки после, а сейчас я до смерти хочу есть, есть, есть. Меня терзают голод и жажда.

Доктор улыбнулся.

— Видно, немец решил вас помучить, почуяв, что вы русофил… Идем в сад Бельвю, где меня ждет жена. Попируем там вместе и выпьем доброго пильзенского пива за славянское братство.

В тот же день я послал доктору Л. в конверте пачку гульденов как дополнительную награду за труды по излечению меня от ряда болезней с латинскими названиями, сообщив при этом, что неотложные дела требуют моего отъезда.

Так как у меня оставалось еще десять дней до конца отпуска, я решил съездить в Прагу, отдохнуть там от лечения, отъесться как следует и хоть немного пополнеть.