Роман с натурщиком - Филис Хаусман

— Что ты имеешь в виду?! — поразился Шон, чуть наклонившись вперед.

— А то, что он смотрел на нее свысока, покровительственно и снисходительно. Он ведь был высокообразованным человеком, а она даже не закончила школы… Я не припомню, чтобы они хоть раз просто общались друг с другом. Нет, он охотно читал ей лекции, поучал, но чтобы побеседовать по душам — такого не было.

— Читал лекции? Вроде сегодняшней, насчет правил поедания черной икры?

— Да, — опустила голову Сирил. — Поучал, как я тебя на этой вечеринке. Неужели ты не понимаешь, Шон, что все это грозит и нам? Я боготворила отца и от него научилась третировать свою мать. Мне нужно было дожить до выпускного класса, чтобы открыть всю внутреннюю несостоятельность своего отца и всю подлость нашего обращения с матерью. Я попыталась измениться, и мать, моя терпеливая, всепрощающая мать, конечно же, приняла мое раскаяние. Но как бы там ни было, я выросла среди образованной публики с дипломами, должностями и учеными степенями. Сегодня вечером, а если честно, то еще раньше, я почувствовала вдруг, что в общении с тобой меня тянет на прежнюю заносчивость и снобизм. Ты понимаешь, во что может превратиться наша жизнь?

— Как-нибудь переживем! — беспечно мотнул головой Шон. — Просто теперь я знаю об одном из твоих недостатков. У меня и своих по горло, Сирил, начиная с моего ирландского разнузданного темперамента. Не сомневаюсь, что мы сумеем задать перцу друг другу… Но это не главное. Это нормально. Такое есть в каждой семье, но если есть главное — любовь, то все мелкие ссоры и размолвки как пришли, так и уйдут. Нужно видеть хорошее друг в друге — и тогда все будет в порядке.

— Господи, Шон, в твоем изложении все выглядит таким простым и безобидным!..

— Но так оно и есть, Сирил! Пока я люблю тебя, а ты — меня, нам ничто не грозит.

— В том-то и дело, что «пока»! О какой любви можно говорить, если есть еще кто-то? — Как ни откладывала Сирил самое тяжелое из объяснений, пришла и его очередь. Действительно, подумала она, нельзя любить двоих сразу! А если такое случилось — значит, это вовсе не любовь.

— Кто-то еще? Мне казалось, что я предельно четко обрисовал свое отношение ко всем другим женщинам. А если ты намекаешь на мой сегодняшний флирт с Франсуазой, то ты попала пальцем в небо: эта мадемуазель мне абсолютно неинтересна — как, впрочем, и все остальные кроме тебя. Мне просто хотелось щелкнуть по носу и ее, и этого сноба Гулара, беспардонно оскорблявших тебя и меня в нашем же присутствии. Ну и, не скрою, мне захотелось проверить, что определяет твое отношение ко мне: карьерные соображения или нечто большее. После того, как я увидел эскизы, такие вопросы как-то сами собой отпали…

Пружинисто соскочив с кровати, Шон поймал Сирил в свои объятия и прижал ее голову к своей груди.

— Сирил, как еще мне убедить тебя, что для меня больше никого не существует в целом свете?! — Никогда еще он не говорил с такой серьезностью в голосе. — И никого не существовало — вот уже почти год!

— Господи, Шон! — вырвалось у Сирил. — Я говорю не о тебе! Я имею в виду себя. Боюсь, что я влюблена еще в одного мужчину.

— Что?! Черт возьми, Сирил, о чем ты? Какой еще другой мужчина? Я готов поклясться… нет, я уверен на сто процентов, что прошлая ночь — первая ночь любви в твоей жизни! Руку готов прозакладывать, что это так!

— Да, все так, Шон, все так… не буду лгать и отрицать.

— Тогда откуда же взялся другой мужчина? И отчего?.. Ага, понимаю, он не свободен. Он женат, и потому между вами ничего не могло быть…

— Нет, он не женат — по крайней мере, я об этом не знаю.

— Сирил? — раздался сдавленный шепот.

— Шон, это так трудно объяснить! Я его не знаю и, возможно, никогда не встречалась с ним. Просто… просто он прислал мне несколько записок.

— Записок?!

— Да, несколько анонимных любовных посланий. И не где-нибудь, а во время заседаний суда присяжных. Я обнаруживала их на стуле, возвращаясь в зал после перерыва. Господи, Шон, если бы ты видел, сколько в них ума, изящества… интеллигентности… И любви. Посуди сам, как я могу стать твоей женой, если есть кто-то, с такой легкостью завоевывающий мою душу? Как я могу быть верной супругой, если моя душа и ум будут принадлежать кому-то, но не моему мужу?

Шон ошеломленно смотрел в лицо Сирил:

— Так ты отказываешь мне только потому, что какой-то ученый педант прислал тебе несколько интеллигентных записочек?

— Да. То есть нет… Я хочу сказать, что не могу идти замуж за человека, которым не восхищаюсь всецело и до конца. Забудем о моих родителях и их проблемах, речь идет о нас и только о нас, Шон. И дело не в одних записках, а в том, что за ними стоит. Я всегда критически относилась к Мартину, но сегодня вечером он задел меня за живое своим лозунгом «Возрожденной мужественности». Это то, что я всегда искала: человек, в полной мере пользующийся всеми возможностями, которые предоставляет ему космос, его цивилизация. Человек, желающий приобщиться ко всему окружающему. А ты — ты заведомо равнодушен ко многим, очень многим вещам, без которых я не мыслю свою жизнь.

— По-твоему, я слишком большая тупица, чтобы приобщиться к этим твоим благам цивилизации? — жестко, с горечью в голосе поинтересовался Шон.

— Нет, я вовсе так не думаю — и в этом корень всех бед! Ты совсем не тупица: тупица не смог бы научиться говорить по-французски и по-испански так, как умеешь ты.

— А может быть, это лишь дешевый фокус? Шутка природы, вроде тех умственно отсталых чудаков, которые проделывают в голове всевозможные операции с десятизначными цифрами или подбирают на слух сложнейшие фортепианные концерты?

— Не прибедняйся, Шон! Я говорю лишь о том, что тебя не интересуют возможности, которыми ты мог бы воспользоваться при твоем уме и способностях. Твой коренной порок — отсутствие амбиций. Тебе нравится забивать молотком гвозди, и на большее ты не замахиваешься… Нет, дай мне закончить! — решительно подняла она руку, когда Шон попытался что-то возразить. — В этом истинная причина того, что я не иду за тебя замуж. Я знаю, что завтра буду больше себя сегодняшней, и мне нужен мужчина, который так же рос бы вместе со мной. Мне нужен мужчина, который учился бы у меня и в свою очередь чему-то мог сам меня научить. Чему ты будешь учить меня, Шон, когда я освою все твои постельные приемы?

«Боже, это же удар ниже пояса!» — с ужасом поняла вдруг Сирил.

— Шон, постой, я не то хотела сказать, — залепетала она, но Шон уже выпрямился и с отвращением разжал свои руки.

— Именно то, и я рад, что ты все же об этом сказала, — медленно заговорил он, возвышаясь над ней как башня. — Ну что ж, по крайней мере мы расставили все точки над «i», Сирил. Ты права, у нас нет шанса на счастливую семейную жизнь потому, что ты не любишь меня. Если бы ты любила меня, ты стала бы моей женой, невзирая ни на мою профессию, ни на прочие мнимые и реальные различия между нами. Знаешь, когда первые несколько дней в суде ты упорно не обращала на меня внимания, я подумал, что вот наконец-то та женщина, которая не покупается на внешность, женщина, которая видит в мужчине мужчину — и ничего более. Я не пытался в отношениях с тобой строить из себя нечто большее, чем представляю на самом деле. Увы, финал тот же. Как и Франсуаза Дюпре, как и упомянутые тобой бабы из зала суда, ты видишь во мне всего лишь прельстительный кусок мяса. И от этого, черт бы вас всех побрал, становится тошно!