Пленница в раю - Марианна Лесли

– Прости меня! – Она бросилась к нему, прижимая к себе с такой силой, на какую только была способна, и полным раскаяния голосом проговорила: – Я не должна была спрашивать об этом, прости меня, Луис, я виновата, прости, прости…

Он стиснул ее в своих объятиях. Словно не привыкший к такому открытому проявлению сочувствия, он пристально смотрел ей в глаза. Столько муки и боли было в этом взгляде, что к ее глазам подступили слезы. Она упивалась жалостью к себе и не подумала, сколько горя и страданий пришлось пережить ему.

Она поднесла ладонь к его лицу и погладила по щеке.

– Все уже позади, – мягко сказала она. – Теперь я понимаю и твою подозрительность, и твои опасения на мой счет. Ты не мог рисковать. Все в порядке. Я очень сожалею, что всколыхнула в тебе эти тяжелые воспоминания.

Он резко качнулся вперед, прижав ее к себе еще теснее, и прикоснулся щекой к теплому шелку ее рыжевато-каштановых волос.

Она стояла не шелохнувшись, глядя на неподвижное безмолвие пруда и словно парящих на его поверхности лилий, и их окутывал прозрачный и призрачный лунный свет. Внезапно эта сказочная атмосфера, окружавшая их, превратилась во что-то столь же волшебное, но бесконечно земное – безудержную дрожь желания, что призывает мужчину и женщину друг к другу.

Его жаждущий рот припал к ее губам, стараясь взять все, что она могла дать: свою силу, свою щедрость, готовность принять его сладкий плен.

Чувства, пережитые ею в эти последние минуты, должно быть, нарушили ее обычное равновесие, так как, несмотря ни на что, она пылко и страстно отвечала на его поцелуй. С обрывающимся, летящим в бездну сердцем, она вдруг поняла, что не осталась равнодушной перед этой отчаянной, несущейся ей навстречу страстью. Потому что полюбила.

Она была права, так страшась этого. Даже когда его губы жадно искали ее рот, она знала, что именно этого она так боялась всю жизнь – не самой страсти, не любви, а ее собственной реакции на нее. С тех пор как в десять лет она поняла, что осталась совсем одна, она ревностно оберегала от ран свое сердце. Она боялась, что ее может захватить и поработить этот всепоглощающий ураган чувств и эмоций и затопить холодную логику ее рассудка, как это происходит теперь, когда все тонет в сладостной истоме, медленно растекающейся по ее жилам.

– Ты такая красивая! – Голос его звучал глубоко и взволнованно и был наполнен таким множеством оттенков, что она затрепетала.

Нежность его поцелуя потрясла ее и словно на крыльях вознесла к небесам. Этот поцелуй был другим, не похожим на предыдущие – такой невесомый и обольстительно сладкий. Расслабившись, она позволила этому магнетическому, колдовскому потоку разлиться по всему телу и, растворяясь в нем без остатка, вновь почувствовала, как губы его коснулись ее губ. Она подняла руки, пальцами погружаясь в черную массу его густых волос, притягивая его лицо к своему.

Дрогнувшим голосом он прошептал ее имя. Потом снова поцеловал ее, но на этот раз с диким неистовством страсти, когда его горячее желание взывало к ее желанию, и они слились в пламени чувств, поглотившем их обоих. Когда он оторвался от ее губ, чтобы перевести дыхание, из ее горла вырвался тихий приглушенный звук, а глаза мерцали тускло и темно, словно два зеленых озера на бледном лице.

Кончиком языка она обвела свои губы и тут же спрятала его, почувствовав цепкий взгляд его черных бездонных глаз. Пылающие пятна на скулах, пульсирующая жилка на виске – все подтверждало то, что подсказывала ей женская интуиция: пора остановиться, пока не поздно.

Если сейчас она скажет «нет», он согласится с ее решением, не станет ни к чему ее принуждать. Но тогда она так и не узнает, что значит его любовь. Она опустила ресницы и склонила голову ему на грудь, благодарная за то, что он позволяет ей самой принять решение.

С тех пор как она узнала, что ее предали не только приемные родители, но и родная мать, она поклялась никогда не следовать зову страсти, будь то плотская страсть или страсть иного рода, вроде той, что заставила ее мать отказаться от собственного ребенка. Она всегда соблюдала осторожность, никогда не позволяла никому и ничему соблазнить себя настолько, чтобы потом испытывать боль. Сейчас, словно внезапно прозрев, она вдруг обнаружила, сколь многого лишала себя все эти годы. Вместе с боязнью и болью разочарования она изгнала из своей жизни радость и желание. В этом сказочно красивом месте в его объятиях нерастраченный источник ее безрассудства, поток неведомой энергии, струящийся по всему телу, неожиданно вырвался на волю.

Он наклонился к ней и нежно прикусил кожу за ухом. Ощутив его теплое дыхание, она почувствовала, как ее тело пронзили тысячи крошечных электрических разрядов.

Она ахнула, ловя ртом воздух, и услышала, как он тихо засмеялся. Смутно ощущая, что он тоже в плену у этой новой, неведомой ему страсти, и осмелев благодаря вырвавшимся наконец на свободу инстинктам, она привстала на цыпочки и кончиком языка дотронулась до ямочки у основания его сильной загорелой шеи.

Грудь его резко поднялась и опустилась.

– Ты понимаешь, что со мной делаешь? – На этот раз голос его звучал совершенно серьезно.

– Да, – выдохнула она, и дыхание ее коснулось его влажной кожи там, где она ласкала его языком.

То, что случилось потом, было так же естественно, как висевшая в небе луна, как негромкая песнь журчащего ручейка. Таинственный серебристый свет играл на их лицах, когда губы слились в поцелуе. Но настал такой момент – и это было неизбежно, – когда одних поцелуев стало недостаточно. Он коснулся губами пульсирующей жилки у нее на шее, хрупкой округлости плеча. Должно быть, он слышал ее тихие вздохи, но не мог знать, что для ее неопытного тела его прикосновения были пьянящим вином, черной магией, сладким обжигающим пламенем. Она и не думала говорить «нет», не хотела сдерживать ответную дрожь страсти, которая пронзала ее словно молния.

Его руки – уверенные и ласковые, нежные и неумолимые – прикасались вначале к плечам, затем спустились к мягкой округлости ее груди.

– Тебе нравится? Да? Скажи мне, что тебе нравится, Эви, и я дам тебе все, чего ты только захочешь, – пылко и хрипло проговорил он.

Она не могла говорить. Слова казались такими неуклюжими, такими ничего не значащими, когда она смотрела в его мерцающие глаза, свет которых струился ей прямо в душу, сжигая предрассудки и страх, заставляя отдаться во власть неутоленной, давно сдерживаемой страсти.

– Нравится? – Его рука легко скользнула по ее груди к соскам, едва касаясь их, но она вдруг почувствовала в них такое странное тянущее ощущение и такую тяжесть, от которой подкашивались ноги.