Закон вселенской подлости - Елена Логунова

И мы пошли в кафе.

Поскольку я уже уяснила, что это не свидание, то ничего особенного от предстоящего обеда не ждала. Поем чего-нибудь вкусного – и то хорошо.

Ромашкин тоже вел себя не как влюбленный Ромео, а как голодный Гаргантюа. Он заказал такое количество еды, что я посочувствовала его будущей жене, ведь бедной женщине придется безвылазно жить на кухне, чтобы обеспечить бесперебойным питанием такого обжору. А ведь у них еще и дети, наверное, будут! Что, если аппетитом они все пойдут в отца?

Я представила себе измученную женщину в кухонном фартуке, усеянном пятнами от десяти блюд, входящих в стандартный обед семейства Ромашкиных. Прикованная цепью к трубе, она стояла у газовой плиты и из последних сил ворочала гигантским половником в ведерной кастрюле.

«Емкость ведра – десять литров, это примерно двадцать обычных столовских порций, – пустился в подсчеты мой внутренний голос. – Если все мужики Ромашкины будут жрать за троих, такой кастрюли им хватит на два-три обеда, не больше».

Я поморщилась: точность подсчетов меня не удовлетворила.

– Алекс, а сколько детей вы хотите? – спросила я только для того, чтобы внести поправки в расчеты.

А Алекс смутился, покраснел, как борщ в его тарелке, и ответил вопросом:

– А вы?

– А я-то тут при чем? – удивилась я, никак не видя себя в уравнении.

Я вообще первые блюда не ем – не люблю.

Тут обжора Ромашкин поперхнулся своим борщом, и разговор пресекся.

Алекс кашлял, я тупила…

И вдруг до меня дошло: он подумал, что речь идет о наших общих детях!

Эти гипотетические дети моментально выстроились перед моим взором в длинную шеренгу по одному. Шеренга извивалась змейкой и уходила за горизонт.

«Ого, у тебя гипертрофированный материнский инстинкт!» – фыркнул мой внутренний голос, оценив впечатляющую длину шеренги.

Я порозовела в тон Алексу, который приобрел аналогичный колер чуть раньше и еще добавил цвету интенсивности, натужно кашляя.

«Да вы гармоничная пара!» – продолжал издеваться мой внутренний голос.

Я почувствовала, что щеки мои раскалились докрасна, и сейчас с треском лопну, как перезревший помидор. Как на грех, ничего прохладительного на столе не имелось.

Судорожно оглядевшись, я увидела в простенке между столиками стойку с печатной продукцией. Из проволочных кармашков торчали рекламные листовки, буклеты и газеты. Я предпочла наибольший формат, схватила сложенную вдвое газету и использовала ее как опахало.

Стало прохладнее.

«Вот, а ты клеймила позором «желтую» прессу! – не угомонился внутренний голос. – Видишь, и она бывает полезна!»

– Что пишут? – откашлявшись, светски поинтересовался Алекс.

Я была ему признательна за то, что он не стал развивать тему материнства и детства, и с готовностью развернула газету. Пробежала полосу глазами по диагонали, озвучила заголовки:

– «Открыта стоматологическая клиника для домашних животных», «Пенсионер выращивал галлюциногенные грибы в ванной», «Чернильная ручка спасла учительницу от хулиганов», «Маньяк перешел на старушек»… Что?!

– Дайте мне!

Алекс попытался выдернуть у меня из рук газету, но я вцепилась в нее, как блоха в ездовую собаку, и не выпустила.

Пришлось ему слушать, как я читаю:

– «Вопреки ожиданиям полиции, которая вновь трагически ошиблась, в очередной раз Маньяк-с-фатой покусился не на девушку, а на женщину весьма преклонных лет. В нашем городе его жертвой стала девяностолетняя старушка! Полиция отказывается комментировать случившееся, однако трудно предположить, что сексуальные пристрастия преступника так сильно изменились. Гораздо более вероятно, что Маньяк-с-фатой оказался физически неспособен справиться с молодой здоровой девушкой недюжинной силы (см. на фото) и выместил злость на подвернувшейся под руку слабой старушке». Это что за чушь?!

– А что там за фото?

Алекс обежал стол, чтобы заглянуть в газету.

– Ого!

Фото было Юлино, взятое с ее странички в соцсети, и короткая ремарка «Ого!» характеризовала его превосходно.

Снимок, сделанный, кстати, лично мной, запечатлел Юлю в спортзале. В тугих спортивных штанишках и трикотажном топике, отнюдь не скрывающих могучих форм, подружка смотрелась натуральной валькирией, с той только разницей, что в руке у нее был не меч, а гантеля. Но пятикилограммовая гантеля тоже не слабое оружие.

Один взгляд на этот снимок пробуждал жалость к маньяку, вынужденному работать с такой натурой.

Для закрепления эффекта редакция газеты снабдила заметку второй иллюстрацией – карикатурой, на которой низкорослый рахитик со всех кривых ног улепетывал от фигуристой девы. За плечами рахитика на манер плаща развевалась фата, к ней могучая дева на бегу простирала мускулистые руки.

Надо признаться, в этой части картина была подкупающе правдива: за свадебным венцом Юля припустила бы во все лопатки.

– Убила бы! – объявила я, одним ударом ножа переполовинив котлету в своей тарелке.

– Кого? – уточнил следователь, отпрянув от стола, чтобы избежать контакта с брызнувшим соусом.

– Того, кто это написал! И того, кто нарисовал! И того, кто дал команду печатать!

– То есть целую кучу народа, – резюмировал Ромашкин и хрустнул редиской.

Я посмотрела на него с возмущением:

– Вы бессердечный тип! Вам разве не жалко мою подружку?

– А почему я должен ее жалеть? По-моему, и фотография, и рисунок весьма удачные, – уклончиво ответил бессердечный тип. – Юлия Юрьевна выглядит очень… гм… героически.

– Не притворяйтесь, будто не понимаете. Юля-то выглядит героически, а вот маньяк – совсем наоборот! Маньяк в контексте всего написанного производит жалкое впечатление и попросту смешон. Вы думаете, он это так оставит? Я думаю, наоборот, он озвереет, – я окончательно растерзала котлету, набила рот мясными кусочками и заработала челюстями. – Ну, фто фы фидите? Ефте быфтрее, нам бевать нувно! Юля в опафнофти!

Но бежать вместе со мной жестокосердый следователь отказался. Видите ли, он на службе!

– Никакой вы не Ромашкин, – в сердцах нагрубила я ему. – Вы… Я даже не знаю… Вы Крокодилов!

– Почему – Крокодилов? – опешил Алекс.

– Потому что только крокодилы горько плачут, но при этом продолжают жрать! А ромашки – очень милые цветочки, – не особо вразумительно ответила я, заталкивая в сумку газету со статьей.

Меня ужасно беспокоила реакция маньяка на провокационную публикацию.

Маньяки, как известно, тщеславны и самолюбивы. Так какой же сексуальный маньяк захочет войти в историю криминалистики в неэротичном образе бессильного неудачника? Да наш маньяк просто обязан попытаться отстоять свою профессиональную репутацию результативным нападением на Юлю!

Я позвонила Гавросичу и рассказала ему, как осложнилась ситуация. Дед обещал смотреть во все четыре, имея в виду, что он наденет очки и уж тогда-то ничего подозрительного не упустит.

– Держитесь, я скоро буду! – пообещала я и побежала на троллейбусную остановку, запоздало жалея о том, что не позволила Крокодилову-Ромашкину заплатить за мой обед.

Тогда у меня осталась бы наличка для оплаты ускоренного марш-броска в нашу штаб-квартиру на такси.

Юля в сопровождении сразу двух джентльменов – молодого и старого – благополучно вернулась домой.

Эдика дед, проинспектировав холодильник и решив, что в связи с ростом числа едоков продовольственные запасы надо пополнить, отправил в магазин. Причем снабдил провиантмейстера таким длинным списком покупок, что Юля приуныла.

Дело в том, что она сначала неосмотрительно добавила к списку Гавросича полдюжины пунктов от себя, а потом поняла, что назад ее кавалер вернется не скоро, потому что редкий мужчина способен к скоростному ориентированию в супермаркете.

Среднестатистический представитель сильного пола плохо воспринимает элементарные задания типа «купи любую низкокалорийную натуральную пахту, только не пастеризованную, не ароматизированную и без подсластителей». Он способен в поисках обыкновенных орешков кешью в белой йогуртовой глазури проблуждать среди полок весь день и в итоге выйти к кассе с пустыми руками, стертыми ногами и в сопровождении настороженного охранника.

А Юля как раз и попросила орешки кешью…

К счастью, ей было чем заняться: она же обещала следователю нарисовать украденный чемодан.

Наиболее подходящей в данном случае художнице показалась техника черно-белой графики. Для создания графического натюрморта она использовала гелевую ручку, так что нарисованный ею чемодан получился черным и блестящим, как в первый день творения на фабрике кожизделий, или где там родился века назад этот замечательный предмет старинного быта.

– Как новенький! – порадовался, посмотрев на рисунок, Гавросич и погнал Юлю в ванную мыть с мылом руки, испачканные чернилами.