Братья Ждер - Михаил Садовяну

Алексэндрел рассмеялся этим словам и посмотрел косящим взглядом куда-то в сторону. Внутренний голос шептал ему другое: «Ты ведь князь и можешь требовать всего, что хочешь. Князья любви не просят, а добиваются ее силой». И все же он страшился суровости своего отца и повелителя и надеялся достигнуть успеха, проявляя мягкость и послушание.

Замкнувшись в себе, как в раковине, Ждер предоставил княжичу самому справиться со своей страстью. Он надеялся, что самые сладкие крохи достанутся ему. Как можно сомневаться в предсказании старой цыганки? Пальцы его еще ощущали сладостное прикосновение Насты, перед глазами стояла ее таинственная улыбка.

За столом Алексэндрел сидел между княгиней и княжной, первая обильно кормила его, вторая потчевала вином и сладкими речами. Ждер настороженно следил за ними, пытаясь понять, что происходит. Он не ел, не пил, ему грезились иные утехи. Но тщетно ждал он нового знака от княжны Насты. Сомнения мучили его, и все же он был уверен, что дождется своего часа. Светила луна, и было тепло, поэтому он решил провести ночь во дворе. Ведь надо будет оберегать господина, когда он отправится к окну девушки, объяснил он княжичу с принужденной улыбкой. В эту лунную ночь, когда ему так хотелось остаться наедине с самим собой, он выбрал себе в качестве ложа стожок сена на краю левады. Ему казалось, что Наста следит за его приготовлениями; но у него не было больше случая обменяться с ней ни словом, ни знаком.

Когда петухи запели в первый раз, Алексэндрел явился к зарешеченному окну вымаливать любовные милости.

Наста высунула носик сквозь решетку, глаза ее блеснули в лучах луны. Со своего душистого ложа Ждер слышал страстный шепот княжича. Затем до его слуха донесся тоненький смех девушки. Она просила у сына господаря пощады и назначала другой срок для решительного свидания. Княжич потряс решетку, затем, дотянувшись до девичьей руки, услышав клятвенные заверения Насты, казалось, успокоился. Неуверенными шагами вернулся он в свою опочивальню, утомленный дорогой и разомлев от возлияний за ужином. Двор опустел. Караульный в другом конце двора изредка трубил в рог. Нигде не слышно было ни шороха.

Внезапно Ждер поднял голову, охваченный смутным беспокойством. Ему послышался легкий шум у заветного окна.

Решив, что это ему померещилось, он застыл, глядя все в ту же сторону, но ничего не видя перед собой. И вдруг встрепенулся, пронизанный острым волнением: на его руку легла маленькая ручка, чье мягкое прикосновение еще было живо у него в крови.

— Ионуц, — шепнула Наста, и по тому, как подрагивала ее рука, он чувствовал, что девушка смеется. — Сиди смирно, я пришла проверить, спишь ли ты.

— Нет, не сплю, — ответил он. — Но мне кажется, что я вижу сон.

Чтобы удостовериться, что это не сон, ему оставалось протянуть вторую руку и привлечь к себе избранницу своего господина. Мелькнула мысль, что за такой проступок он достоин геенны огненной. Но потом, повернувшись спиной к луне, он отдался на волю своей судьбы, как отдаются на волю волн.

— Ты знаешь, зачем я пришла, Ионуц? — с тихим смешком шептала ему на ухо Наста. — Я пришла только для того, чтобы попросить у тебя защиты от князя. Не люб он мне. Я, конечно, не могу противиться его власти, но прошу тебя, сделай так, чтобы он меня пощадил.

— Тебе люб другой? — спросил Ждер с бьющимся сердцем.

— Другой. Оттого я и пришла и нему.

Неожиданный поцелуй, которым она скрепила эти слова, ничуть не походил на вялый ее ответ княжичу.

Искусство страсти дается легко, ибо оно в крови у людей, — недаром женское лукавство обнаружилось еще в ветхозаветном раю. Женщина и на этот раз была сильнее: ее поцелуи оказались дороже дружбы, выше всех клятв.

Вдруг она с притворным страхом вырвалась из его объятий.

— Возвращайся поскорее, Ионуц, прошу тебя, — шепнула она, прикрывая его глаза ладонью. Едва она успела уйти в свою светлицу, как у ворот раздался шум, послышались голоса.

Ждер тут же вскочил на ноги. Караульный подошел с другого конца двора, чтобы узнать, что случилось.

— Государево повеление, — послышалось из-за ворот.

Ионуц первым узнал от гонца, что Григорашку Жора просит Алексэндрела не мешкая последовать по велению Штефана-водэ в Киперень, в стан князя, стоящий в двух перегонах в пределах хотинской земли.

ГЛАВА X

Грезы и страхи княжны Насты

После ионэшенских событий Маленький Ждер подумал было, что удел у него горестный, достойный сожаления. Но странное дело — он не испытывал печали. Как ни корил он себя, его переполняла радость великой удачи. Впрочем, он оправдывал себя тем, что ничем особым не погрешил против своего господина. Он всего лишь покорился приятнейшему противнику, пошедшему в наступление на него. Что ему теперь делать? Только скрывать свою драгоценную тайну. Алексэндрел-водэ был последним человеком, которому он мог бы открыться. Да ведь и на исповеди не признаешься, что согрешил, когда душа сподобилась такой радости? Нет, даже на исповеди не откроешь. Если же на Страшном суде придется дать ответ, так ответ даст нежным голосом Наста. И уж коли на то пошло, пусть божий гнев поразит старую цыганку, нагадавшую ему счастье. А за что же корить его, Ионуца? За то, что он ничего не осмелился сказать своему повелителю? Молчит, будто язык проглотил? Но ведь он страдает, корит себя! Зачем же его еще наказывать в Судный день? Пусть страдание это недолговечно, а все же он страдает! Кроме того, княжич как будто доволен, и это тоже утешало Ждера. Прошло немного времени, и оп опять беззаботно резвился, точно жеребенок на лугу.

Чтобы доставить еще больше удовольствия Алексэндрелу, Ждер лукаво попросил у него позволения привезти из Тимиша гончих и ястреба — позабавиться охотничьей потехой в полях вокруг крепости.

Алексэндрел еле заметно улыбался, думая про себя о том недалеком дне, когда он наконец утолит свою страсть.

— Этим летом, — поведал он Ждеру, — государь стал отпускать меня одного по разным делам, а то и править волостями доверяет. Поступлю же, как терпеливые охотники: подстерегу дичь во второй и третий раз, и в конце концов она будет моею.

Ждер покачал головой.

— Государь, — с улыбкой заметил он. — Сдается мне, что княжна побаивается охотника. Помнишь, как она жалобно просила у тебя пощады!

— Всем этим боярским девкам только и снится что княжеский венец, — вздохнул Алексэндрел. — А государь-батюшка говорит, что у правителей — иная доля в жизни. Да и медельничер все шутит, что женщину возвышает сама близость князей. Я думаю, он прав. И он же доказывает, что женщины противятся только для того, чтобы набить себе цену.

— Насколько я понимаю, государь, — обрадовался Ионуц. — ты не любишь Насту.

— Нет, люблю. Я исстрадался из-за нее.

— Ты желаешь ее, государь; но для тебя она не та царевна, от единого взгляда которой сердце замирает.

— Слушай, Ионуц, — рассмеялся княжий наследник, — ты дитя, выросшее в Тимише. А у меня, кроме преподобного Амфилохие и благочестивого Тимофтея, были и другие наставники. Теперь-то я уже знаю, что сладость любви длится краткий миг. Любовь — как месяц на небе: сперва растет, потом идет на убыль. Вот наступит полнолуние, созреют абрикосы, и поеду я собирать обещанный урожай.

— Рад слышать такие слова, — ответил Ждер, не глядя на своего спутника. — Только помнится мне, государь, когда ты рассказывал мне об этом в первый раз, ты горел как в огне.

— Тогда я жаждал больше, теперь — поменьше.

Ждер украдкой взглянул на княжича. Хвастовство Алексэндрела, старавшегося уверить спутника в своем мужестве и в любовных победах, отдаляло их друг от друга. Сын конюшего нашел в том лишнее для себя оправдание: все существо его снова радостно раскрылось навстречу июньскому утру.

В одиннадцатом часу дня Алексэндрел приехал со своими спутниками в стан князя.

Отроки-служители поставили шатер господаря в самом устье долины. Шестьсот конников охранной дружины были спешены. Неподалеку виднелись скопления переселенческих возов.

Господарь вышел к толпе православных, прибывших из-за Днестра. Он был с обнаженной головой, и спэтар держал знаки его власти. Поставленный служителями серебряный складень сверкал в лучах солнца. Священник Хотинской крепости вознес хвалу творцу всего сущего. Толпа переселенцев опустилась на колени; воины, державшие коней под уздцы, низко склонили головы. После богослужения дьяк приложил княжескую печать к дарственной грамоте, а старейшина скитальцев, избравших местом жительства Молдавское княжество, шагнул к князю, пал ниц и поцеловал землю у его ног.

— Добрые христиане, — обратился к ним господарь на их родном языке. — Вот вам дарственная грамота от нас. Дарю землю эту вам и наследникам вашим. Стройте село, копайте пруд. И живите на молдавской земле: она даст вам хлеба и милости. Вот тут указаны рубежи ваших владений на веки вечные. Пусть служители наши поставят межевые знаки. И на дальнем рубеже я побью посохом нашего сына, дабы он помнил это наше повеление.