Калиш (Погробовец) - Юзеф Крашевский

— Святой отец, — сказал я, указывая на меч, висевший у пояса, — я не учился воевать словом.

— Дух Святой тебя просветит, — говорил папа. — Там нужен пастырь, который сумел бы быть и вождем, и солдатом. Мне Господь тебя послал и указывает: иди и подними это королевство, дочь апостольской столицы.

Я сразу не подчинился воле папы, поблагодарил и ушел. На другой день я назвал несколько кандидатов, не считая его слов окончательным приказом.

— Тех я не знаю, — ответил мне, — а тебя знаю уже много лет. Теологии тебе прибавят твои схоластики, каноники и капитул, а сердце и волю ты им снесешь. Иди, говорю тебе, взываю во имя Того, чьим наместником я являюсь на Земле.

Сопротивлялся я долго. Сказал мне святейший отец, что сходит испросить вдохновения у гроба святых апостолов Петра и Павла, и меня зовет с собой в часовню. Я повиновался. После службы пришел ко мне, не раздеваясь, положил одну руку на голову, другую на плечо и сказал:

— Иди! Посылаю тебя и благословляю. Иди! Приказываю тебе!

Итак, я должен был повиноваться. Вот вы и видите меня с содроганием отправляющегося на место.

Отец Викентий слушал, совсем взволнованный и со слезами на глазах.

— Божья воля проявилась здесь, — промолвил он, — а я особенно радуюсь, что она теперь именно проявилась, так как вы порадуете вскоре моего князя, а меня освободите от тяжелой необходимости ехать в Рим.

Свинка с любопытством подошел к нему.

— Да, да, — продолжал канцлер, — наш князь Пшемыслав, давно озабоченный пустованием кафедры в Гнезне, послал меня с письмами и просьбами к папе, чтобы поскорее заместить ее.

— А имел он кого-нибудь в виду? — спросил Свинка.

— Нет. Вот его письма; посмотрите и прочтите. Исполнились его желания, хотел он мужа сильной воли, а такого Бог посылает ему в вас.

Свинка, задумавшись, сложил руки.

— Вот странное совпадение! — воскликнул он, погодя. — Около десяти лет тому назад я гостил при дворе князя. Был тогда и этот набожный, действительно благословенный калишский князь Болеслав. За столом поднялся разговор об этой стране и ее судьбах. Кто-то, не помню, сказал, что надо ее опять собрать под одну корону на голове Пшемыслава. Я ли это сказал или другой, не помню, а князь добавил, что разве я стану архиепископом и надену ему корону. Смотрите же, как невероятная вещь уже наполовину совершилась… Вот я, простой воин, занял такой пост, о котором и не мечтал никогда!

— Если бы так исполнилась и остальная часть предсказания! — прошептал канцлер. — Я лучше всех знаю, что мечта о едином королевстве постоянна у моего пана. Необходима одна светская власть над этими непослушными князьями, как в церкви над нами.

— Батюшка, — перебил его с юношеским пылом Свинка, увлекаясь как человек, еще не соприкоснувшийся с действительностью и живущий идеей, не видя препятствий к ее осуществлению, — батюшка! В нашей церкви, в нашей стране в обычаях много найдется для дела! Нет у нас порядка. Мы сами не знаем, кто мы… Полунемцы или славяне! Знаю, что король Оттокар жаловался, что Чехию и Польшу переполнили чужие монахи, не знающие даже местного языка. Если кто из наших получит рукоположение, его сейчас немцы посылают в такие страны, где он ни на что не пригоден, так как даже и разговаривать не сможет. Монастыри, которые могли бы сильно помочь белому духовенству, это острова в океане, да и живут они своей жизнью. Сельское духовенство вдали от начальства живет не по-пасторски. Все это надо ввести в рамки, многое надо исправить, а это тяжелое pensum Бог взвалил на плечи простого дворянина, доброжелательного воина, но неуча и непригодного. Как же мне не бояться, сумею ли справиться там, где мои благочестивые предшественники не справились?

Эти слова еще сильнее взволновали канцлера.

— Не забывайте, — промолвил он серьезно, — что Бог творил и большие чудеса с людьми, ведь он призывал в число апостолов и сборщиков податей, и рыбаков, простых людей, не мудрецов из школ и не ученых от книг. У вас все необходимые данные, раз вы ясно видите, что вам недостает. Надо радоваться и благодарить Бога! Осанна!

— А мне надо смиренно отдаться судьбе и идти тернистым путем, — ответил Свинка, — так как я заранее знаю, что этот путь не будет розами усыпан. Ненависть князей, против которых я должен выступить, нерасположение духовенства, которое надо навести на лучшие пути, вражда немцев, от которых надо защищаться — вот все, что меня ждет.

Свинка перекрестился и добавил, протянув руку канцлеру:

— Рассчитываю на вашу помощь, на главных духовных лиц, что они меня не оставят и поддержат.

Пока они разговаривали, приходский священник, довольно робкий старикашка, готовил сам с прислужниками ужин и накрывал стол; ужин был скромный, другого не было ничего: рыба, каша, грибы, хлеб и прочее.

Свинка подошел к столу и попросил канцлера благословить еду. Хозяин, скрестив руки, извинялся, что не может угостить лучше.

— Для меня, батюшка, все вкусно, — ответил, улыбаясь, Свинка, — потому что я привык к невзгодам и простым кушаньям. За горами у итальянцев я не испортил вкуса, хотя там и дают разные деликатесы. Нам они не нравятся, а наш черный хлеб вкуснее, чем их белый.

Уселись, причем гость силком заставил сесть рядом хозяина и стал его расспрашивать о положении прихода, о доходах и капиталах костела.

— Справляемся, как можем, — говорил хозяин, — хотя с десятиной, как всегда, возня и хлопоты. Готовы отвязаться от нас самым скверным снопом. В лесах и на землях, отведенных приходу, распоряжается всяк, кому не лень, не заботясь о законе. Каждого проезжего чиновника надо принять со всеми провожатыми и лошадьми. Эх, живем, хлеб жуем!

— Мы тоже слуги Божий, — ответил архиепископ, — не призваны жить в довольстве. Видно ведь на примерах бенедиктинцев, цистерциан и других орденов, как легко человек нашего класса может испортиться и разлениться, когда ему живется хорошо. Не те уж они, что раньше. Поэтому святые Доминик и Франциск и предписали своим детям быть бедными, воспретили им принимать деньги, чтобы их предохранить от порчи нравов.

— Но у нас ордены главным образом оттого растаяли, что их заполнили чужестранцы. Этим делать было нечего, ни они никого не понимали, ни их, а условия жизни были прекрасные. Отсюда и пошло разложение нравов. Надо монастыри наполнить своими, чтобы они думали и чувствовали заодно с народом, знали его и могли говорить с ним и исправлять.

Так разговаривая, поужинали, затем, наскоро прочитав Gracia, встали, и Свинка отвел канцлера в сторону.

— Говорите же, как наш князь? Что с ним? Канцлер долго обдумывал ответ.

— Вам известно, что он дважды был в плену у силезцев, — ответил. — Кажется, что второй плен хорошо на него подействовал: он стал серьезнее, возмужал, сердце в нем взяло перевес. Хочет он добра. Но ему недостает такого помощника и советника, каким был покойный князь Болеслав Калишский и каким теперь будете вы.

— Если имеет добрую волю, Бог даст силы! — возразил Свинка.

— А ваша княгиня? — спросил, помолчав. Канцер онемел, опустил глаза и стал вздыхать.

— Княгиня, — не сразу ответил, — несчастна, ибо этот брак был неудачен и для нее, и для него. Любви тут не было, и счастья нет. Боюсь стать пророком, но, вероятно, вскоре лишимся этой набожной пани, сохнет она с тоски и горя. Окружают ее скверные женщины.

— Значит, постоянно продолжаются эти любовные истории Пя-стов? — спрашивал Свинка. — Кровь у них всех горячая, страсти необузданные. Редко кто из них не возвращается к языческим обычаям и не заводит наложниц, как вот, например, венгерский король, который, хотя и не Пяст, а окружил себя гаремом так, что пришлось его разогнать!

— Новых скандалов нет, — ответил канцлер, — но старая любовница держится при дворе. От этой следовало бы ему избавиться, так как женщина она дрянная, а пользуется властью. Она-то, по слухам, и является причиной несчастья нашей пани.

— Да и бездетность тоже помогает отшатнуться от нее, — добавил Свинка.

— А надежды на потомство нет никакой, — продолжал канцлер, — несчастная Люкерда, больная, ходит как тень, жалко смотреть на нее.

— А ему не жалко?

— Нет, — тихо ответил канцлер. — По-видимому, теряет терпение и сердится. Ему несладко, да и нас, принужденных смотреть на его семейное горе, делает несчастными.

Пошептавшись, стали все укладываться в одной комнате. Свинка уложил канцлера рядом с собой, чтобы старик не захворал на холоде ночью.

Став на колени, помолиться на ночь, канцлер мог принести благодарность Господу Богу. Теперь он возвращался успокоенный; разговор со Свинкой показал ему, что действительно в этом назначении была Божия благодать, так как он занимал престол как раз в момент нужды в муже сильного духа.

Таким избранником Бога показался Викентию Свинка. Свежий человек, еще не рукоположенный, уже понимал, какие тяжелые обязанности берет он на себя. Муж он был в расцвете лет, привыкший к борьбе, знакомый не только со своей страной, но и с соседними, так как почти всю Европу объездил в юные годы.