Калиш (Погробовец) - Юзеф Крашевский

За одного пострадавшего мстили все.

Князь Пшемыслав хорошо понимал, что, оскорбив Зарембу, он одновременно возмущает весь его род и родственников, к которым присоединились теперь Налэнчи, еще более сильные и многочисленные.

Михно Заремба мог найти родных в нескольких милях по дороге в Срем, но тут легко было его догнать. Поэтому оба они пустились сквозь леса, избегая больших дорог и не разбирая сначала, куда ехать.

Главное, надо было поскорее убраться подальше от Познани. Оба настороженно прислушивались, опасаясь преследования, и когда раздался в лесу топот, спрятались в чащу, пропустив дворовых мимо, что им удалось легко.

В окрестностях Гнезна у Налэнча был старик-дядя, поселившийся в деревне; изредка они заезжали к нему поохотиться и отдохнуть. Дядю звали Влодек, а так как он некогда заседал в совете князя, то его величали комесом.

Раньше это был человек горячий, многое натворил, безумствовал; теперь старался чрезвычайно строгим образом жизни замолить старые грехи. Друзьям казалось, что у него будет безопасно, так как в этот уголок редко кто заглядывал. Дома порядок был очень строгий, и молодежь неохотно подчинилась бы ему на более продолжительное время, но наспех и тут было хорошо спрятаться.

Влодек устроил в Налэнчине почти монастырь. Старик-комес, хотя был женат на девушке знатного рода и имел от нее двух сыновей, но после смерти жены, а пожалуй, и при жизни, так развлекался на стороне, что у него оказалось больше десятка побочных детей. Все они теперь жили под одной с ним крышей и должны были замаливать его грехи.

За щедрый дар для церкви Влодек испросил разрешения поселить у себя ксендза-немца ордена францисканцев; он был у него капелланом и устроил все по-монашески.

Отец Франц, запросто батько, обращался с Влодеком и его семьей очень строго. Теперь он был здесь хозяином.

Посоветовавшись с Зарембой, Павлик Налэнч повез его к дяде, хотя они и не думали оставаться здесь долго. Заремба, горячий и нетерпеливый, собирался немедленно объехать весь род и вооружить его против князя Пшемыслава, рассчитывая на помощь кого-либо из силезских князей. Пока что Михно не знал, что предпринять, но поклялся, что отомстит князю.

Налэнч, более рассудительный, удерживал его и успокаивал, но это мало помогало.

— Не сегодня и не завтра, вероятно, я сделаю, что хочу, — воскликнул Заремба, — но пока жив, не прощу ему за княгиню и за себя!

Свернули на дорогу в Налэнчин, куда проводником стал Павлик. Пришлось переночевать в лесу, причем несмотря на позднюю осень и порядочный холод не решались разложить огонь, чтобы их не заметили.

Одетые налегке, жались, как могли, а затем, подремав несколько часов, покормили у стога лошадей и двинулись дальше.

Дом старого пана был расположен на островке между двумя озерами, соединенными проведенными каналами. Это защищало его от нападения и отрезало от мира, с которым Влодек оборвал все сношения, заботясь только о душе и своих грехах.

Над всеми разбросанными свободно строениями, среди деревьев, теперь обнаженных, возвышалась колокольня с деревянным крестом, по обычаю францисканского ордена.

Проехав болотистую часть, запущенную и во многих местах залитую водой, перебравшись через дырявые мосты, путники стали колотить в ворота. Не скоро появился привратник.

Налэнч заявил, что он племянник барина, и просит вместе с товарищем разрешения отдохнуть и погостить. Привратник отправился к хозяину, но тот молился, и мешать ему никто не осмелился. Пришлось долго ждать.

Наконец впустили Павлика, велев Зарембе с лошадьми подождать у ворот.

Налэнч вошел во двор и там увидел громадного роста мужчину в грубом платье, перехваченном веревкой. Только отсутствие капюшона отличало его от монаха.

Это был Влодек в туфлях на босу ногу, с голыми руками, без рубашки; жесткое платье служило ему власяницей. Несмотря на пост, лицо было круглое, румяное, с двумя копнами полуседых бровей.

Вдали парами прошли несколько девушек разного возраста, в темных платьях, а сзади шли мальчики, так же одетые. Шествие замыкалось ксендзом с палкой в руке. Это был тощий, но сильный человек со строгим выражением лица.

Мальчики и ксендз шли направо к домику, а девушки в сопровождении согбенной старушки в темном платке, наброшенном на голову, налево.

Влодек внимательно смотрел на подходившего племянника и, по-видимому, узнал его. Павлик поторопился приложиться к его руке.

— Бог с тобой! С чем пришел? — промолвил старик, не отходя от ворот, преграждавших путь.

— Милый дядя! — ответил Налэнч, умевший приспособиться к каждому благодаря своей мирной натуре. — Случилось то, о чем долго рассказывать: да вот, словом, я и Заремба, мой брат, ищем, где бы скрыться, так как люди князя нас преследуют.

Влодек сделал резкое движение.

— Ах вы, нехристи! Безбожники! Что же вы наделали? — закричал он.

— Ничего предосудительного. Заремба решился упрекать князя в лицо, что он живет не так, как следует, и помыкает женой. Пшемко рассердился, ну и пришлось спасать жизнь.

Влодек покачивал головой.

— Врешь! — сказал он.

— Ей-богу, не солгал!

— А у меня, думаете, пристанище для двух прохвостов с развратного двора? — воскликнул Влодек. — Я своего распорядка ради вас не нарушу, а вы здесь не выдержите. Разве ты не знаешь, как у меня живут?

— Мы знаем, что у вас монастырь, — сказал Налэнч, — однако и по монастырям принимают людей в комнаты для гостей.

— Монастыря здесь нет, — перебил старик, — а только христианский образ жизни! Такой, как должен быть везде: молитва, от которой никого не освобождаю, пост, послушание. Что я буду делать с такими двумя трутнями, привыкшими к придворной распущенности? Что вы тут намерены делать?

— Отдохнем день, другой…

Влодек ворчал сквозь зубы.

— Не прогоню вас от ворот, — сказал он, — но помните, кто сюда вошел, должен славить вместе со мной Господа… разными способами. У меня один закон для всех.

— Так и мы ведь не язычники.

— Э! Язычники! Именно язычники! И я был таким, пока не прозрел! — ответил старик. — Тело у вас — Бог, брюхо — алтарь, разврат — привычка! Язычники вы… И я был подобным, зато теперь…

— И нам настанет время.

— Что ты знаешь! — оборвал его старик. — Смерть тебя известила, когда подохнешь? Всегда время каяться!

Павлик промолчал: со стариком не следовало спорить.

— Ну заезжайте, — добавил хозяин, — но я вас, паршивых овец, не пущу к моему стаду. Вот у ворот пустой домишко, остановитесь там. Только не таскайтесь по двору, не смущайте молодежи! Поесть вместе можете прийти, посмотрим, как будете себя вести… или нет, кушайте отдельно… Мы вашего общества не жаждем!

Налэнч хотел что-то ответить, старик его оборвал.

— У меня первый закон — послушание, — добавил старик. — Хотите приюта, согните шею.

Павлик поклонился; Влодек крикнул, не оборачиваясь:

— Задра! Сюда!

Появился старый, одетый так же в темное платье, человек с прищуренными глазами в шапочке на лысой голове.

— Вот тебе двое гостей, — сказал ему Влодек, — помести их в домике у ворот, а лошадей в стойла. Сена постели, поесть дай, что и всем… Такие же люди, как и мы: должны есть то же и быть довольными.

Появился ксендз с четками в руках, присматриваясь к гостям.

Павлик, зная, кто это, поклонился низко.

— А руки у духовного лица поцеловать не можешь? — крикнул ему Влодек.

Надо было подойти и поцеловать… Монах благословил его.

На аскетическом лице виден был покой, граничащий с апатией, холодная доброта… Все время шептал молитву и перебирал худыми черными руками крупные зерна четок. Влодек с большим почтением рассказывал ему о приехавших, монах слушал равнодушно.

Пока Павлик разговаривал со стариком, Задра впустил уже Зарембу с лошадьми во двор.

Михно слез с коня, которого мальчишка отвел в конюшню, и подошел к хозяину. Шел, как всегда, с гордым видом, теперь еще и сердитый, так как не успел успокоиться, не так покорно и униженно, как этого требовал Влодек отчасти для себя, а больше для ксендза.

— Мой друг и брат, — промолвил он, — вероятно, уже сказал, что нас сюда пригнало. Милостивый государь, приюти нас пока! Я поссорился со своим князем, но стыдиться мне нечего. Он, безжалостный, живет в явном грехе. Никто его не укоряет, что несчастную жену приносит в жертву негодной любовнице; сердце мое не выдержало этого зрелища, бросил я ему правду в глаза и вот принужден спасаться от гнева.

Влодек и батько, хотя немец, но понимавший по-польски, внимательно слушали.

— Красиво рассказываете, гм, гм! — ответил старик. — Только странно что-то, что вы так полюбили добродетельную княгиню, а к князю ежом стали! Есть ведь там и духовенство…