Объясняя религию. Природа религиозного мышления - Паскаль Буайе

Наличие у животных сущности, распространяющейся на весь вид, соотносится с другим особым свойством концепции животного, а именно что она выступает частью таксономии, принципа общей классификации животных и растений. Признаки, определяющие принадлежность объекта к живой природе, взаимоисключающие (одно животное не может принадлежать к двум классам) и всеохватывающие (все животные воспринимаются как принадлежащие к одному такому классу). Обратите внимание, что это относится только к видовым понятиям из области живой природы. Фортепиано может быть одновременно и мебелью, и музыкальным инструментом (то есть видовое понятие «фортепиано» принадлежит сразу к двум классам более высокого ранга). Кроме того, природные видовые признаки объединяются в более крупные классы согласно общему строению тела: например, «птицы», «млекопитающие», «насекомые» и т. п.[38]

Почему некоторые предметы движутся сами? Как я уже говорил, если соответствующим образом выставить настройки, может показаться, что точки на экране не просто беспорядочно сталкиваются, а гоняются друг за другом, и разницу эту видят даже маленькие дети. Как показал некоторое время назад психолог Алан Лесли, причинно-следственная иллюзия Мишотта возникает и у детей, они видят причинно-следственную связь на тех же изображениях, что и взрослые. Другой детский психолог, Филипп Роша, проводивший эксперименты такого рода с шестимесячными детьми, продемонстрировал, что и они чувствуют разницу между физической обусловленностью (толкать, тянуть, ударять) и социальной обусловленностью (преследовать, избегать). Получается, что представление о таких связях между событиями возникает в сознании куда раньше, чем нам казалось, – явно еще до того, как ребенок усваивает понятия «преследовать» или «избегать», и до того, как у него появляется собственный опыт подобных действий. У детей постарше (например, у трехлетних) имеются определенные ожидания по поводу разницы между самостоятельно движущимися и приводимыми в движение объектами окружающей среды. В частности, психолог Рошель Гельман проводила испытания с дошкольниками, выясняя, могут ли, в их представлении, двигаться животные и статуи животных. У детей не вызывало сомнений, что настоящие животные движутся сами, а статуи – нет. Интуитивно они это чувствовали, но объяснить не могли. Кто-то из детей говорил, что статуи не движутся, потому что «у них нет ног». На возражение, что ноги-то есть, вот они, дошкольники заявляли, что «это неправильные ноги» и т. д. При тестировании настолько глубинных интуитивных принципов это довольно частая картина. У ребенка сформирован принцип, сформированы систематизированные интуитивные представления, но внятного объяснения он пока дать не может, потому что за интуицию отвечает специализированная система, отделенная даже у взрослых от сознательного осмысления.[39]

Вокруг нас разные люди? Человеческое лицо попадает в особую категорию визуальных стимулов с самого появления малыша на свет. Ребенок не просто отличает лица от других окружающих предметов, он обращает на различия между ними больше внимания, чем на различия между другими визуальными стимулами. Происходит это потому, что новорожденный стремительно накапливает информацию о важных для него людях. Уже через несколько дней после появления на свет он начинает создавать «досье» на каждого, с кем общается, запоминая не только лица, но и характер взаимодействия. Психолог Эндрю Мелцофф обнаружил, что малыши различают людей с помощью подражания. Повторив тот или иной жест одного взрослого, с другими взрослыми ребенок попытается сымитировать другие движения. И когда вернется первый «товарищ по играм», ребенок снова будет копировать его. Иными словами, малыш пользуется подражанием, чтобы проверить, с кем он взаимодействует, с каким досье соотнести вот это лицо, запах и т. д. У ребенка имеется установка – точнее, такую установку диктует устройство его мозга, – что различать два человекообразных объекта для него гораздо важнее, чем различать, скажем, двух мышей или две игрушки. Восприятие мира начинается для младенца не с того, что он видит вокруг множество разных предметов и замечает сходство между некоторыми из них – человеческими лицами. Наоборот, у младенца имеется предрасположенность к тому, чтобы обращать особое внимание на то, что выглядит как человеческое лицо, и на различия между этими лицами.[40]

Кстати, из того, что малыш может копировать мимику взрослого (высовывать язык, поджимать губы, хмуриться), следует, что мозг новорожденного обладает высокоспециализированными способностями. Для подражания необходимо соотнести визуальную информацию, поступающую извне, с моторными командами, идущими изнутри. Младенцы проделывают это еще до того, как увидят собственное лицо в зеркале, и до того, как на это подражание начнут реагировать родители. Ребенок не учится подражать, он учится через подражание. Кроме того, что с помощью подражания можно различать людей, оно играет важную роль в освоении сложных движений и в какой-то степени в усвоении звуков речи.[41]

Сколько вокруг нас всякого разного? Если младенцы такие умные, может, они еще и считать умеют? Представьте себе, да. Точнее, в их мозге, как и в нашем, имеются некоторые механизмы, которые отслеживают количество объектов вокруг, реагируют на «невозможные» изменения (например, если два объекта превращаются в один) и дают реакцию удивления. Покажите шестимесячному ребенку предмет, закройте его непрозрачной ширмой. Потом покажите другой предмет, уберите за ширму. Потом поднимите ширму, а за ней только один предмет. (Такие дешевые трюки когнитивные психологи в своих экспериментах используют часто.) Дети бурно удивляются, особенно если предметы, спрятанные за ширмой, успели поменять форму или цвет, а значит, какой-то участок младенческого мозга отслеживает, сколько предметов прячут. Обратите внимание, что в подобных экспериментах оба предмета вместе дети не видят, так что удивление у них вызывает не просто перемена в окружающей обстановке, но перемена неожиданная.[42]

Откуда нам все это известно? Разумеется, нет смысла спрашивать пятимесячного ребенка, не кажется ли ему странным, что 1 + 1 = 1. В экспериментах с участием настолько юных испытуемых используются специальные методы замеров интенсивности удивления и внимания – по направлению взгляда или по активности сосания пустышки. Если предъявляемые младенцу экспозиции соответствуют его ожиданиям, он быстро теряет интерес и начинает смотреть по сторонам. Если же поменять экспозицию определенным способом, можно завладеть вниманием младенца снова, то есть он заметит разницу. Разумеется, задача эксперимента – отследить реакцию не на изменение как таковое, поэтому визуальные стимулы меняются разными способами, и экспериментатор наблюдает, одинаковый ли результат дают эти способы. Так у нас появляется возможность определить, какие перемены завладевают вниманием лучше других.

Как видим, юное сознание еще не значит «примитивное». Многие специализированные способности, которые мы наблюдаем у взрослых, уже присутствуют у младенцев – в форме определенных ожиданий (например, о пространственно-временной непрерывности объектов), предпочтений (например, различение человеческих лиц и различение морд жирафов) и видов умозаключений (например, если этот предмет движется по собственной воле, попытайся определить его цель; если он движется от приложения внешней силы, вопросом о цели не задавайся). Эти ранние способности позволяют применять к определенным областям окружающей действительности соответствующие системы логического вывода. Именно так ребенку удается усвоить огромный объем информации об окружающем мире – благодаря установке охватывать не все многообразие фактов о нем, а лишь некоторые из них. Обращать внимание на все потенциальные связи между всеми окружающими объектами было бы напрасной тратой времени и сил (а то и вовсе непосильно). А вот выборочно можно усвоить многое.

Врожденное и приобретенное

Сами того не замечая, мы причисляем окружающие предметы к разным классам и подразумеваем у них разные «скрытые» свойства (сущность у животного, цель у действующей силы), которые раскрывают их суть. Что еще поразительнее, мы проделываем это задолго до того, как накопим достаточно сведений о мире, чтобы осознавать роль этих установок в его познании. У маленьких детей есть установка, что самопроизвольно движущийся объект имеет цель; что для взаимодействия с разными людьми необходимо различать лица; что к звукам, издаваемым людьми, нужно относиться не так, как к звукам от неживых предметов. Все эти установки можно наблюдать уже в очень раннем возрасте. Что, конечно, заставляет задаться вопросом, откуда они возникают. Присутствуют ли онтологические категории и системы логического вывода в сознании человека от рождения? Умеют ли младенцы изначально отличать, скажем, живое от неживого?