Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах - Андрей Дышев

Правда, оказывается, была ужасно нелепой и нелогичной. «А в самом деле, — подумал Гешка, — с чего это я сорвался тогда ночью? Нормально работал, спал сколько хотел». В голову ему навязчиво лезло кочинское письмо. «Разве в письме дело? Разве я хотел подложить свинью Кочину и своей мамочке? Бред сивой кобылы! Я полетел, чтобы себя испытать, чтобы стать таким же, как Витька Гурули и сержант Игушев, и чтобы немножко утереть нос Янышу… Вот она, правда».

Гешка так и написал. Потом прочитал, поморщился и порвал лист на мелкие кусочки. Объяснительная показалась ему дико примитивной, будто писал ее пионер. Тогда он взял новый лист бумаги и, старательно выводя каждую букву, написал:

«Человек рождается для долга, и в этом смысл его жизни…»

— Прочти вслух, — потребовал Жора, когда Гешка закончил писать. Гешка прочел.

— Нормально, — оценил Жора. — Вешай им лапшу на уши, но ребят своих не подводи. Тебе еще с ними дослуживать.

Притворялся Жора или же в самом деле думал, что после госпиталя его снова отправят в Афган, — трудно сказать. Однако какие-то дефицитные импортные таблетки, которые приносила ему Наденька, Жора не пил, а тайно складывал в пустой спичечный коробок, чтобы потом раздать ребятам в роте. Почему-то Жора решил, что эти таблетки исцелят раны подобно сказочной живой воде.

— Чудак, тебе слабительное выдают, а ты его для ребят бережешь, — высказал как-то предположение Гешка.

Вечером по коридору прохаживался бородатый человек. Он тяжело опирался на палочку, с трудом передвигая слабое тело. Но по ровному, твердому голосу нельзя было сказать, что это больной человек. Жора открыл дверь палаты, чтобы его было лучше слышно.

— Наши возможности и способности — это коктейль из способностей и возможностей десятков поколений. Ведь поколения никогда не исчезают, они перетекают в последующие. Стремление помочь Афганистану было заложено в нас, когда мы еще даже не родились. Афганом мы лишь частично удовлетворили жажду к великим деяниям у будущих поколений. Мы связаны и с прошлым, и с будущим. Все живое — это коктейль всемирной генной информации. Присмотрись к себе: мы способны заметить, как плачут и смеются деревья. Когда нам становится невыносимо больно, то болеет все живое, которое в нас. И наоборот: во всем живом есть наши частички; им больно — больно нам…

Ночью Гешке снилась сосна, стонущая от боли голосом Яныша.

Отец, как обещал, заехал утром. Гешка протянул ему объяснительную.

— Ага! — отец кивнул, будто только сейчас вспомнил о ней, развернул лист, пробежал по нему глазами, сунул в карман.

— Нормально? — спросил Гешка, не сводя глаз с отца.

— Нормально.

— А вот еще, — сказал Гешка и протянул ему второй листок.

— Что это? — отец похлопал себя по карманам в поисках очков, вернул Гешке лист и сказал:

— Прочитай, не вижу.

«Как же он прочитал объяснительную без очков?» — мимоходом подумал Гешка и быстро проговорил по памяти короткий текст:

— «Командиру полка. Рапорт. Прошу вас перевести меня для прохождения дальнейшей службы в разведроту. Рядовой Ростовцев». Перешли это, пожалуйста, Кочину. Желательно не по почте, а с кем-нибудь.

Отец нахмурился, минуту смотрел невидящими глазами на рапорт, потом медленно ответил:

— Дело, Гена, в том, что ты свое уже отслужил.

— Как это, пап, отслужил?

— Тебя комиссуют по ранению… Ты вообще-то понимаешь, что с тобой было? Ты одной ногой в гробу стоял, тебя еле вытащили…

Отец заметно побледнел, вытер лоб платком. Гешке на мгновение стало его жалко.

— Знаешь, мне так хочется повидаться с ребятами, — сказал Гешка. — С Гурули, с Игушевым.

— Я узнавал о твоем Гурули.

— Да?! — Гешка даже приподнялся на локтях. — И что ты узнал?

— Его увольняют из армии, — с сожалением в голосе сказал отец и вздохнул: — Из-за мальчишки этого — Яныш, кажется, его фамилия…

— Почему увольняют? При чем тут Яныш? Гурули не виноват в его смерти! — воскликнул Гешка.

— Ему повезло, — добавил отец. — А могли бы и под суд отдать.

— Но за что?

Отец многозначительно развел руками и стал протирать стекла очков о подол халата.

— Халатность, сынок, ротозейство…

— Ротозейство? — удивленно повторил Гешка, оглянулся, будто хотел увидеть в поддержку негодующие взгляды. — Зачем на него наговаривать?.. Помоги ему чем-нибудь, папа! Гурули мне жизнь спас, я все помню!

Отец покачал головой:

— Нет, Гена, ты не можешь этого помнить. Ты пятеро суток был без сознания… К сожалению, прапорщик оставил тебя одного на произвол судьбы.

Он положил свою ладонь сыну на лоб, и Гешка вдруг расплакался, прижавшись к ней щекой.

— Я хочу его увидеть, — всхлипывал Гешка. — Ты же генерал, пап, сделай что-нибудь, очень прошу тебя…

Отец молчал.

Когда Гешке разрешили вставать и он с трудом дошел до окна, то с удивлением увидел, что госпитальный дворик засыпан снегом. Несколько парней в коричневых длиннополых халатах расчищали фанерными лопатами дорожки. Потом на эти дорожки выкатились коляски с безногими. Безногие сначала кидали друг в друга снежками, а потом стали ездить по дорожке наперегонки. Один из них выделывал с коляской настоящие цирковые трюки: вращался на месте, выписывал восьмерки, вставал на одно колесо. Наверное, очень долго тренировался.

В синем свете фонарей дрожал зыбкий тюль из снежных хлопьев.

Гешка спросил у Жоры:

— А куда девают вещи раненых?

— Какие вещи?

— Ну, скажем, куртку, брюки… Или то, что было в карманах?

— У тебя что-то пропало?

— Не то чтобы пропало… — засмеялся Гешка. — Так, мелочь.

— Должны были переслать или передать.

— Мне?

— Тебе или родственникам.

«Неужели я оставил письмо Кочина в кармане куртки? — вспоминал Гешка. — Неужели я его не сжег?»

За два дня до Нового года Расиму Абдуллаеву исполнилось двадцать. Накануне этого события, когда Расима увезли в перевязочную, Жора предложил:

— Надо подарить ему книгу.

Они немного поспорили о том, какой шедевр мировой литературы сможет отвлечь Расима от грустных мыслей. Наконец пришли к единому мнению: целиком положиться на тонкий вкус Наденьки, на ее чуткое сердце. Наденька охотно согласилась подыскать Расиму книгу и в тот же день сходила в местный военторг. Наутро она принесла в палату две книги, обернутые в целлофан. Одна про происки ЦРУ, вторая — «Повесть о настоящем человеке». Жора размотал целлофан, книгу о происках швырнул на подоконник, а повесть аккуратно подписал и снова обернул. Наденька, ожидая оценки своей деятельности, стояла на пороге палаты. Жора сказал ей, что тыщу раз ее целует.

Книгу Расиму вручил Гешка, пожал его вялую ладонь, сказал что-то вроде того, что надо крепиться.

«Идиот!» — отругал тут же себя в уме, с тоской понимая, что совсем не умеет сказать человеку простые и искренние слова.

Расим взял книгу, мельком взглянул на нее и положил на тумбочку.

— Спасибо, — сказал он. — Я это уже читал, — и повернулся лицом к стене.

Сказал, как отрезал. Праздника не получилось. К Надюшиному пирогу Абдуллаев не прикоснулся. Жора, накрывшись одеялом с головой, кашлял, будто его душила астма, и извивался на койке. Гешка целый час простоял у окна.

Как-то в палату зашел молоденький офицер с черным чемоданчиком в руке.

— Простите, — очень смущаясь, сказал он. — Кто из вас будет рядовой Ростовцев?

— Я Ростовцев, — ответил Гешка и сел на койке. «Принесли мои вещи!» — предположил он.

— А я лейтенант Зубов, — представился офицер, приятно улыбаясь, и добавил: — Корреспондент военной газеты. Можно мне с вами немного поговорить?

Гешка пожал плечами, переглянулся с Жорой и Расимом, сел, выпрямив спину, как на осмотре у врача, а лейтенант раскрыл свой чемоданчик, достал оттуда блокнот, ручку, положил чемоданчик на колени, используя его как стол.

— Мне порекомендовали написать о вас очерк, — торопливо говорил Зубов. — Сейчас афганская тема, сами понимаете, интересует многих… Я буду задавать вам вопросы, а вы постарайтесь отвечать подробнее. А я буду записывать.

— А кто порекомендовал? — спросил Гешка, краем глаза заглядывая в лейтенантский блокнот, где были записаны вопросы.

— Профессиональная тайна! — ненатурально рассмеялся Зубов, склонился над блокнотом и зачитал: — Скажите, с чего начался ваш путь в Афганистан? Что сказал ваш отец, провожая в армию?

— Что сказал? — углубился в память Гешка. — Ничего не сказал. Он в это время в Будапеште был.

— Ну ладно, — лейтенант стал покусывать кончик ручки. — Давайте напишем так: перед отлетом в Афганистан ваш отец, генерал, ветеран Вооруженных Сил, сказал: «Служи так, чтобы мне никогда не было за тебя стыдно!» Хорошо?