Крестоносец. Византия - Геннадий Борисович Марченко

привели, слуги и Пьер пошли обирать убитых, а заодно снимать сбрую с лошадей пострадавших от упавших деревьев либо разбойничьих луков и арбалетов. Хотя, по словам оруженосцев, разбойники старались не попадать в коней, представляющих немалую ценность, но в суматохе боя некоторые всё же поймали стрелы и болты, в том числе вороной жеребец самого Барзаги. Вима посадили рядом с повозкой на мешок с соломой, прежде служивший сиденьем для кучера, вручили ему письменные принадлежности купца, а также папирусообразные листки из купеческого ларца, и приказали составлять список трофеев.

Мы с Роландом решили обойти лес вдоль дороги, собрав арбалеты и луки, оставленные разбойниками, когда они кинулись на караван врукопашную, а также поймать лошадей наёмников и купеческих слуг, которые хоть и разбежались от боя, но далеко от людей не ушли, видимо, опасаясь лесных хищников.

Пойманных лошадей мы связывали прихваченными верёвками в вереницу, и вели к дороге. Попутно грузили на них найденные луки и арбалеты. Заодно прихватили найденных поблизости в лесу вьючных лошадей, приведённых бандитами для вывоза награбленного. При них никого не было, видимо, главарь, встретив жёсткое сопротивление купца и его людей, бросил в бой всех подручных — иначе коноводы сами бы сбежали и лошадей увели.

Во время последней из таких ходок я явственно расслышал стон, донёсшийся из густых кустов. Недавняя схватка с разбойниками призывала к осторожности, так что щит, закинутый за спину, мгновенно оказался в левой руке, а в правой появился меч, после чего, приближаясь к кустам, я спросил грозным голосом:

— Эй, кто там?! А ну покажись, пока жив!

— Не убивайте меня, благородный риттер! — послышался из кустов испуганный голос на ломаном французском. — Я покажу вам, где спрятаны награбленные богатства! Я знаю! Там много! Только не убивайте и не отдавайте властям! А показаться я не могу. Я ранен и лежу тут. И оружия у меня нет, окромя ножа!

Да, нож по нынешним временам за оружие и не считается. Хозяйственный инструмент или около того. Хотя, умелый человек может им сделать немало, в плане благородного искусства выпиливания ближнего своего. Особенно если неожиданно.

— Выброси нож! — потребовал я, шагнув к кустам.

С секундной задержкой из кустов вылетел нож. Ничего так тесачок, лезвие сантиметров сорок в длину, таким свиней резать — милое дело. А уж человека и подавно.

— И второй, из сапога!

— Сейчас… Ой! А откуда вы знаете? — отозвался испуганный голос из кустов, и второй нож последовал за первым, этот был в длину где-то на треть меньше.

— Читал много, — буркнул я.

И ведь чистая правда, читал, хоть и в другой жизни.

Тем временем привлечённые нашими голосами подтянулись Роланд, слуги и Пьер. Я коротко объяснил им ситуацию. Вместе мы зашли в кусты, где в небольшой ямке увидели худого длинного парня лет двадцати, рыжеватого, голубоглазого, с простым деревенским лицом, покрытым конопушками, одетого в кожаную одежду и весьма неказистую кольчужку. На правой ноге была обрублена передняя часть ступни. Ногу у лодыжки парень сумел перетянуть шнуром, благодаря чему не истёк кровью, хоть она и продолжала сочиться из раны. На нас разбойник смотрел со страхом, и не сказать, что необоснованным, так как Пьер и Ульрих поглядывали на него довольно кровожадно. Первый был озлоблен нападением, в результате которого он и Вим едва не лишились жизни, а второй не мог простить ранения своего господина. Но понятие дисциплины парням явно знакомо, без наших с Роландом приказов они ничего не сделают.

По нашему распоряжению слуги и оруженосец подняли стонущего и охающего разбойника, и оттащили к повозкам. Мы с Роландом тоже переместились туда же.

— Ну а теперь выкладывай! — я взял быка за рога. — Кто такой, откуда, как здесь оказался? И почему мы должны оставить тебя в живых? Награбленные богатства — это неплохо, но кто мешает нам просто выпытать всё что знаешь, а дальше обойтись без тебя?

— Да никто не мешает, благородный риттер, это верно, — разбойник был напуган, но смотрел твёрдо. — Вот только и мне никто не помешает назвать не то место. Вы ведь здешних лесов не знаете. А тут, ежели сойти с дороги, враз так заплутаешь, что и не выберешься, когда не знаешь куда идти.

А ведь парень прав. Хрен мы тут что-то найдём без человека, знающего лесные тропы. А упускать разбойничьи ухоронки не хочется. Наследство купца — это хорошо, но его товары и трофеи мы сможем реализовать хорошо если за две трети цены, если не за половину. Нет у нас времени ждать покупателей которые дадут настоящую цену. Все эти соображения я изложил Роланду, отведя его в сторону.

— Hren s toboi, zolotaua rybka! — произнёс я, вернувшись с согласным Роландом. — Говори. Убивать мы тебя не будем, и властям не сдадим, но даже не вздумай врать. Деревьев тут много. Solov'ua Razboinika знаешь? А Kudeuara? Тоже нет? Тёмный народ… В общем, малейший обман или подлость какая — и будешь выбирать между колом и разрыванием верхушками деревьев! Ферштейн?

Проняло разбойничка, закивал как китайский болванчик. Похоже, клиент дозрел до сотрудничества.

— Ну, тогда kolis'! Кто таков? Какого роду-племени? Кстати, откуда по-французски знаешь?

— Звать меня Тео, если по-простому, Теодором, то есть, крестили. Из Эльзаса я, Ваша Милость, — начал свой рассказ разбойник, морщась от боли в ноге, — из деревни Вальзер, на земле Кайзера. У нас там на языке франков чуть ли не всякий умеет как-то объясниться. Места такие, с соседями же торговать надо. Отец по молодости был в наёмниках, воевал. Потом ходил с купцами, в охране. Вернулся в деревню, женился. Я старший сын был. Неплохо жили, да, когда мне двенадцать стукнуло, мор случился. Отца, мать, братишек, сестрёнок всех Бог прибрал. Один я остался. Жил у родни. А два года назад померла моя тётка Маргинда и оставила мне три гуфы[3] земли. Ну, как земли́… Болото, там и не растёт ничего, кроме кустов, а из съедобного только зайцы да вальдшнепы. Только я не риттер или ещё какой благородный, чтобы на них охотиться, в наших местах за такое быстро на суку подвесят. Только и радости — пускать за грош живность пастись, да копать торф — продавать деревенским, тоже за гроши. Пожил я так год, а потом сказал себе: «А зачем тебе, Тео, сын Вильгельма, голодать в нищете и копаться в грязи, когда ты можешь оружием добиться чести?». Отец-то меня с мечом, топором, копьём, арбалетом с шести лет учил, да и потом я сам тренировался, когда по хозяйству не был занят.