Цирк кошмаров - Екатерина Неволина

Олег и Алиса переглянулись.

– Мы остаемся, – четко повторила девушка, и Серж развел руками.

На этот раз они остановились в большой пятикомнатной квартире где-то в ближайшем Подмосковье. Утром Алиса собиралась проводить Квазимодо в аэропорт. Малыш был испуган и молчал, глядя перед собой невидящими глазами. Девушка долго говорила с ним, пытаясь успокоить, но вместе с тем прекрасно понимая: единственное, что поможет Квазимодо, – это время. Только оно залечит нанесенные людьми раны. Только оно хоть немного притушит боль.

Ночью, уснув на чужой, пахнущей каким-то цветочным кондиционером подушке, Алиса перенеслась в незнакомое ей место у огромного водопада.

Вода потоками падала вниз, рассыпая вокруг миллиарды сверкающих брызг. Пахло свежестью и молодой, только-только напитавшейся соками травой.

Девушка с удивлением оглянулась, думая, в чей же сон она попала, и вдруг заметила чуть в стороне человеческую фигуру.

Темноволосый парень в голубой футболке и синих джинсах не смотрел на нее, уставившись на пену, взбитую водопадом, но Алиса прекрасно понимала, что он знает о ее присутствии. Более того, он ее сюда и пригласил, вернее, вытащил. Тот самый таинственный парень с синими глазами, которого она так тщетно пыталась отыскать. С чего это он перестал прятаться? Значит, пришла пора поговорить?

Она подошла к нему и встала рядом.

Минут пять они стояли, глядя на водопад, пока Алисе окончательно не надоело это представление.

– Ты позвал меня, – произнесла она без намека на вопросительную интонацию. – Скажешь зачем или так и будешь молчать?

– Ты молодец… – парень кивнул в такт собственным мыслям. – Очень быстро учишься. Но сейчас ты влезла не в свое дело. Профессор – слишком крепкий орешек для вас. В общем, держитесь от него подальше. Мы знаем о проблеме и разберемся сами.

– Кто это «мы»? – разозлилась Алиса. – И как это разберетесь? Почему же не разобрались до сих пор? Почему дали Моник умереть?

– Слишком много вопросов, – синеглазый усмехнулся. – Определись, что именно ты хочешь знать и хочешь ли знать вообще. Слышала поговорку: многие знания – многие печали?

– Слышала, – подтвердила Алиса, – и не надо меня пугать. Похоже, все вокруг только и занимаются тем, что меня пугают. А мне уже недоело бояться. Представляешь?

– Представляю, – парень наконец посмотрел на нее. – Я обещаю, что ты узнаешь обо всем в свое время, но сейчас игра слишком серьезна. Все поступки имеют свои последствия. Из-за Квазимодо уже пострадала Моник. Он стоит такой жертвы?

Алиса рассердилась. Вопрос был, мягко говоря, некорректный.

– Я не понимаю, как можно делать выбор, – начала она, – и вообще, мы же не знали…

– Вот именно что не знали, – синеглазый усмехнулся. – А вы знали, что Моник пострадала зря, что Квазимодо – не ее ребенок?

– Не может быть! Я же видела ее в его воспоминаниях! – возразила девушка.

– Вот именно что видела. Его мать и Моник лежали в соседних палатах, и Квазимодо видел француженку глазами своей матери. И запомнил ее. Он необычен уже по своей природе, а кроме того, наделен особыми способностями. Мне кажется, он чувствовал в Моник любовь и хотел, чтобы она была его матерью.

– Так и получилось… – произнесла Алиса очень тихо.

На миг девушке стало не по себе, но она вспомнила Моник – как та смотрела на Квазимодо, какая любовь светилась в ее глазах, и покачала головой. Нельзя сказать, что жертва оказалась напрасной. Моник приняла Квазимодо таким, каким он был, она не искала доказательств их кровного родства. «Только не стоит говорить Олегу, чтобы не расстраивать его, – решила Алиса, – Моник, похоже, ему нравилась».

– Ты думаешь, что это не важно, – продолжал парень, – а то, что Квазимодо не проживет дольше десяти, максимум тринадцати лет – это тоже не важно? Ты видела, как быстро он развивается. Регресс пойдет еще быстрее. Он сгорает, как свеча.

Алиса молчала, ошеломленная услышанным.

– Вот и подумай, – безжалостно закончил синеглазый, – стоят ли жертв эти пять-семь лет, что еще остались у него?

Горько. Горько и страшно. На такие вопросы не бывает правильных ответов. Девушка, смутившись, молчала.

– Вот и подумай об этом… на досуге.

Алиса закусила губу. Оставался еще один, наверное, самый важный вопрос. И девушка решилась произнести его вслух.

– Скажи, отец Олега связан с профессором?

– Сейчас он, прости за шутку, скорее связан профессором, – ответил парень. – Они были коллегами, и у профессора Волкова имелись очень интересные разработки в области использования искусственных органов. Впрочем, это ты, наверное, уже знаешь.

– Что знаю? Не говори загадками! – потребовала девушка. – Их и так с меня довольно!

– Ну, хотя бы то, что у Олега искусственное сердце. Тогда, в школе, ты запустила его электрошокером. Мальчик должен был умереть давным-давно, и только гений его отца спас Олега Волкова от смерти.

Алиса вздрогнула. Такого она никак не ожидала.

– И что же теперь?.. – спросила она растерянно.

– Теперь Олег живет и, возможно, будет жить еще долго… если не полезет решать проблемы, которые вовсе ему не по зубам. Хочешь сделать ему добро – убеди его не соваться не в свое дело и держаться от профессора как можно дальше. Он понравится Ланскому как подопытный экземпляр.

Слова были в целом правильные и логичные, но Алиса отчего-то почувствовала досаду. Зачем синеглазый появляется на их пути, раздает туманные советы, вытаскивает их из реальных неприятностей, но в то же время не открывает собственных карт? Каков его интерес в этом?..

Помнится, он говорил, что есть люди, наделенные особенными способностями. Такие, как он сам. Ну и где эти люди? Почему они бездействуют?

– Я просто слежу. И помогаю, когда нужна моя помощь, – ответил он на незаданные вопросы.

– Ты читаешь мои мысли? – Алиса в шоке отступила.

– Ты думаешь слишком громко. Извини, не взял беруши, – ответил он. – Да ладно, не беспокойся, не лезу я в твои секреты. Так, поверхностно смотрю.

Несмотря на этот ответ, девушка покраснела и отвернулась. Как же… неприятно, если он понял, что она к нему чувствует…

Вот странно: иногда Алиса почти забывала о синеглазом, но стоило ему оказаться рядом, и она чувствовала себя околдованной.

– Ты… или вы… уж не знаю, сколько вас там, поможете отцу Олега? – спросила Алиса, пытаясь отбросить ненужные мысли.

– Поможем, – синеглазый протянул руку, но Алиса не стала ее пожимать. Все-таки мутный тип, кто знает, что он там себе думает – в отличие от него его мысли оставались для нее закрытой книгой.

– Вот и хорошо. Пойду, пожалуй, – она открыла в водопаде дверь и шагнула, не дожидаясь его ответа – даже не посмотрев, оценил ли он ее умения и красоту жеста.

Один плюс во всем этом есть: Алиса, похоже, заручилась помощью и не солгала – ведь она же не дала обещания, что послушается новоявленного советчика, а значит, и нарушать ничего не придется.

– Итак, – хозяин откинулся в кресле. Его глаза, как всегда, казались равнодушно-стеклянными, и только подвижные руки выдавали истинное настроение профессора.

Карлик знал, что хозяин разгневан, и даже понимал почему. А поэтому без излишних вопросов направился в угол, где висела плетка с ремнями из вымоченной кожи. Он хорошо помнил ее с детских лет и понимал, что наказание необходимо. Он был плохим карликом, он нарушил приказание хозяина и не привез ему тех, кто требовался профессору, более того, он поднял руку на людей хозяина. Если хозяин всего лишь выпорет его за это, можно считать такое действие милостью.

Сняв плеть с плетеной ручкой, он протянул ее профессору.

Тот вздохнул и встал.

Слуга провинился, хозяин должен его наказать – оба прекрасно знали правила.

Взвизгнула плеть, и кожу обожгло болью. Это правильно, Гуттаперчевый привык к боли.

– Я позволил тебе жить! – удар плетью. – Я вырастил тебя, урода! – новый удар. – И ты ответил мне черной неблагодарностью! – удар. – Ты, ничтожество!

Карлик молчал и только вздрагивал при наиболее сильных ударах. Хозяин был очень зол, и вскоре по спине заструилась кровь.

– Слышишь, ничтожество! Как ты посмел пойти против моей воли?!.

После очередного удара Гуттаперчевый все же упал на пол. Плеть свистела, словно ветер. Он слышал такой ветер, когда цирк проезжал через степь. Пронзительный, надрывный, неугомоный ветер.

Он вдруг увидел себя птицей, летящей посреди огромной снеговой пустоши, где нет никого – только бескрайняя, слепящая глаза белизна. А еще – ветер, треплющий перья крыла, поющий в ушах ветер.