Антымавле — торговый человек - Владилен Леонтьев

На косе, где у подножья холма стояли яранги Ринтылина и Эвыча, остались лишь остатки дерна от мясных ям, круглые большие камни да одинокие, побелевшие от времени стойки из китовых челюстей, на которых всегда лежала байдара. Ее-то и не хватало инрылинцам.

Не слышится больше по утрам звонкоголосый призыв Ринтылина; не идет байдара вдоль берега собирать охотников из каждой яранги; не доносятся гулкие выстрелы с моря, предвещающие удачу и сладость первого весеннего моржа; не совершают обряд туманоизгнания дети и женщины, чтобы не заблудились отцы и мужья по дороге домой.

А как там хорошо сейчас, в море!

Лед редкий. Ночи светлые, как день. Тишина. Море гладкое, не шелохнется. Гырголь часто по утрам слышал вдалеке возбужденное хрипение моржей и представлял, как лежащие на льду моржи приветствуют ударами клыков новых пришельцев. Но он только тяжело вздыхал и направлялся пешком вдоль берега к скалистому мысу, у которого часто выныривали лахтаки и нерпы.

— И надо было тебе ссориться со стариком, — злобно упрекал Эттытегин Антымавле. — Это ты беду нам принес!

Молчал Антымавле. Если и Эттытегин уйдет, то совсем плохо будет: всего три хозяйства останется.

У Гырголя была маленькая одноместная байдарка, но на ней не уйдешь туда, где держатся моржи, не привезешь даже и двух кусков мяса.

Все это сильно заботило инрылинцев. Они понимали, что если упустят сейчас промысел, то на всю зиму останутся голодными. Рыно с Эттытегином уходили в Гуйгун и охотились с теми, у кого были байдары. И тоже стали поговаривать о переселении в Гуйгун.

Антымавле понимал все.

— Может, в Увэлен съездить? — советовался он с Гырголем.

— Верно, поезжай. Спроси, как нам быть, — согласился Гырголь.

— Ыттувги с собой возьму.

— Тогда у нас мужчин совсем мало останется, — возразил Гырголь. — Может, подождать, говорят, в Энмыне скоро школа будет. Туда пошлем. У Како жить будет. Здесь близко. Скучно станет — всегда, съездить можно. Без детей нет радости…

— Кэйве, — согласился Антымавле, и самому стало жалко увозить любознательного Ыттувги, словно это был его сын.

Как-то проходили мимо ванкаремцы на байдарах, поехал с ними и Антымавле в Энмын, а оттуда — в Увэлен. Прихватил с собой отчет и все заготовки. Хорошо, что ванкаремцы почти порожними шли, согласились взять Антымавле с грузом. Долго добирались до Увэлена. Задержались из-за погоды в Энмыне. Зильберг посоветовал просить в Увэлене вельбот и мотор. Сидели три дня в Сешане, штормовали пять дней в Инчувине. И здесь Антымавле встретился со своим приемным отцом Имлытегином.

Поседел Имлытегин, но волосы еще сохранились. Душа крепкая, на жизнь не жалуется. Своим жильем уже обзавелся. Дети-подростки хорошими охотниками растут. Эргынаут, хотя и кашляет часто кровью, но весела и жизнерадостна.

— Если бы раньше так жили, то, может, и не болела бы, — говорила она.

— Кооператив мне помог много, — рассказывал Имлытегин. — В долг дал винчестер, патроны. Сейчас я уже за все заплатил и ничего не должен. Винчестер моим стал. Товарищество у нас хорошее. Элып, наш пыретсетатель, никого не обижает, о всех одинаково заботится. Мне первому в прошлой году шкуры моржей на ярангу дали. Я как у себя в Валькатляне живу, все близкие.

«Инчувинцев много, им легче», — подумал Антымавле и в душе был рад за Имлытегина. Поделился и своими заботами.

— Рэнто горькая вода портит. Бойся этого человека, Нехороший он, — сказал Антымавле Имлытегину.

— Слышала я, что человека ждут в вашем доме, — намекнула Эргынаут.

— Дочь пришла к нам, Тымнекели, — ответил с гордостью Антымавле.

Зашипел чайник над жирником. И только сейчас Антымавле обратил внимание, что не на костре в чоттагине чай кипятят, а на жирнике. Нигде так летом не делают, жир экономят.

— Ветер сменился, дым несет в море. Моржей спугнуть может, — объяснил Имлытегин. — Потому и не зажигаем костров. У нас в Инчувине хорошо: моржовое лежбище есть. Ныгчек хозяином лежбища считается. Хорошо следит за ним. В прошлом году приезжал на вельботе с мотором увэленский Таай. Инчувинцы отобрали у него штуку, от которой искры в моторе получаются. Кажется, магнет называют. А Ныгчек сказал, что нельзя у лежбища на моторе ездить: запах бензина и шум мотора всех моржей разгонят. Таай ответил, что он далеко стороной объехал лежбище и в море ни одного моржа не видел. Ныгчек тогда сказал ему, что моржи еще далеко слышат мотор и уходят. Но Таай хитрее оказался. Отошел на веслах от берега и вдруг мотор завел. Всполошились инчувинцы, хотели догнать, но не успели. У Таая, оказывается, запасной магнет был…

— Вот, попробуй свежатинки, — И Эргынаут пододвинула к мужчинам деревянное большое блюдо с мелко нарезанным моржовым мясом, ломтиками прозрачного китового сала и кучкой морской капусты.

— Тебе тоже надо далеко лежбище объезжать: покойник у вас был, — наставлял Имлытегин. — Но, пожалуй, сейчас можно, пока еще моржей нет. Спросить у знающих надо. Наше лежбище все побережье кормит. Когда на севере голодно, от нас мясо везут. Поэтому мы просим всех приезжих соблюдать наши запреты.

Антымавле опешил: «А может, верно, я могу спугнуть лежбище? — и даже перестал жевать мясо. — Как же тогда быть? Ведь в Инрылине ждут». Но на следующий день Имлытегин передал слова Ныгчека, что моржи еще далеко и можно проезжать даже тем, у кого был покойник…

Успокоилось море, уменьшился накат волн на берег. Тронулись ванкаремцы в Увэлен. Они и вчера могли бы спустить на воду легкие байдары, но побоялись подмочить пушнину Антымавле. Тяжело на веслах идти, но до Увэлена близко, за один день добрались.

Увэлен — самое большое поселение на северном побережье. Хоть и не первый раз приезжал в него Антымавле, но его по-прежнему путало множество народа. Яранги стоят плотно друг к другу, между ними деревянные дома. А в конце поселка «экыч» построилась: два самых больших дома в поселке после школы. Не могут увэленцы выговорить слово «экспедиция», потому и называют полярную станцию «экыч». Высокие мачты около «экыч» стоят, на них железные веревки натянуты. Люди сказали, что через эти веревки русилит могут разговаривать друг с другом так далеко, что глазом не увидишь. Антымавле любопытно стало. Пошел. Долго смотрел на мачты, все думал, как это по железным веревкам говорить можно, и никак не мог себе представить. А больше всего он завидовал байдарам и вельботам, которые с мотором ходили. Грести не надо: сиди и отдыхай, как в яранге, высматривай моржей в море. Правда, кое-кто высказывал беспокойство, что моторами скоро всех моржей и китов распугают.

Глебова Антымавле не нашел. Сказали, что уехал. Пришел к Тарасову — заведующему райинтегралсоюзом. Рассказал подробно о делах в отделении, высказал беспокойство о судьбе инрылинцев.

— Маленькое ваше стойбище, очень маленькое, — задумался Тарасов. — Всего четыре хозяйства.

— Но если поможет кооперат, то люди придут. Нам вельбот надо, мотор, — несмело настаивал Антымавле, — а то товарищества не будет.

— Хорошо. Поможем, — согласился Тарасов. — Скоро пароход придет, вельботы будут. Дадим вельбот с мотором. Только агитируйте, чтобы в ваше товарищество больше народу шло.

Антымавле обрадовался, что так быстро и легко решился вопрос. На следующий день на трех нартах с железными подполозками отправился по голой тундре в Дежнев — Кенискун, где была фактория и куда надо было сдавать заготовки. Отчет его приняли, все было в порядке, требовалось только рассчитаться с факторией и снова взять товары в кредит. Пушнину и заготовки Антымавле принимал по примерной цене, и расчеты с членами кооператива он производил после сдачи продукции в факторию. Антымавле не сдавал все оптом. Он вытаскивал из мешка три песцовые шкурки, потом долго копался в другом мешке, находил две связки нерпичьих шкурок, моток лахтачьего ремня и выкладывал все это на прилавок.

— Потом все вместе подсчитаем, — говорил он заведующему факторией, — а сейчас, мне надо точно знать, кто сколько мне сдал и сколько кому я должен. Я же людям примерно товары отпускал…

Заведующий факторией соглашался с ним, пересчитывал выложенное на прилавке вместе с Антымавле и называл ему общую сумму.

— Гывагыргин мне ничего не должен. Должен ему кооператив, — говорил Антымавле и ставил у себя в тетради против крестика сумму сто двадцать пять рублей… Затем Антымавле снова долго копался в мешках, и наконец выкладывал на прилавок следующую пачку заготовок.

— Рыно должен мне остался. — И ставил черточку напротив кружка. — Болел много, охотился мало.

Так он перебрал все заготовки. В общей сложности у него задолженности не оказалось, наоборот, он получил много денег. После Антымавле целых два дня ходил по складу и отбирал товары. Товаров набралось много, но не все то, что нужно было охотникам. Дефицитные товары фактория отпускала с ограничением. А люди просили брезент, толь, котлы, чайники, ситец.