Наша трагическая вселенная - Скарлетт Томас

— А она знает о том, что вы знаете?

— Бог с вами, конечно, нет! Нет. Просто она все время чувствует себя виноватой. И поэтому она…

— Что?

— Извините, я, похоже, выпил лишнего. Надо завязывать с признаниями. А то вы подумаете, что я…

— Нет-нет, продолжайте. Расскажите нам, она — что? Чувствует себя виноватой и поэтому делает вам минет, когда бы вам этого ни захотелось? Наливает вам ванну? Трет ваши мозолистые пятки? — Либби уткнулась взглядом в стол. — Черт, простите, похоже, я тоже надралась. Простите меня, Боб.

— Тим, — поправил он, краснея. — Да, вы правы. Я ничтожество.

Что хуже? Прийти домой первой или прийти домой второй? Если прийти первой, придется сидеть и ждать, пока придет Кристофер с его испорченным настроением. Если второй — придется с порога в это его настроение окунуться. Кристофер принадлежал к тем людям (были и другие такие же — например, мой брат Тоби и мой отец), которые умели заполнить своими эмоциями весь дом сверху донизу. Когда Кристофер был чему-то рад, невольно радовались и все остальные, кто оказывался рядом с ним. Но если он был расстроен, атмосфера в доме становилась невыносимой. Иногда у меня получалось угадать его настроение по разным признакам: звукам пилы, тяжелым шагам по лестнице, вздохам или включенному на максимальную громкость телевизору. А иногда, когда Кристофер пребывал уж совсем не в духе, в доме не было слышно ничего, кроме эмоционального гула, похожего на грохот дизельного мотора, который работает за окном, а ты в это время пытаешься заснуть, или подумать, или просто как-то в этом грохоте выжить. Иногда гул и грохот становились до того сильными, что казалось, будто у нас над домом кружит военный вертолет.

Однажды я сказала Кристоферу об этом — ну, попыталась, — и он мне ответил:

— А с чего ты взяла, что гул исходит от меня, а не от тебя?

И он был прав. Себя я как-то не учитывала. Может, и в самом деле это во мне что-то грохочет. В конце концов, когда-то и я умела заполнять дома своими эмоциями. Я стала думать, что, возможно, во всех наших с Кристофером неприятностях в конечном итоге виновата я сама.

На следующее утро с нашей улицы должны были увозить мусор, поэтому, когда я шла к дому, почти у каждой двери громоздились черные пластиковые мешки, и чайки разрывали их своими когтями, сидя под дождем и прикрикивая друг на друга этим своим «эк-эк-эк». Чайки в Дартмуте жирные. У них желтые клювы, красные перепончатые лапы, белые головы и шеи, черно-белые кончики крыльев и злобные глазки. Если они не «экают», то, будто хор в трагедии, пронзительно кричат «вы, вы!» с неба, ставшего из-за них серым. Мне приходилось силой оттаскивать Бешу от чаек: она была в восторге от этих огромных уродливых существ, которые не обращали на нее никакого внимания. Подойдя к лестнице Браун-Хилла, я увидела Рега. Он уже вернулся из паба и теперь, облачившись во все непромокаемое, укладывал мусор в деревянный ящик, который смастерил специально, чтобы чайки не смогли добраться до отходов. Ступеньки были усыпаны мусором из соседских мешков, чайки уже распотрошили многие из них. В Дартмуте избавиться от мусора можно тремя способами: выставить мешок на улицу за пять минут до прибытия мусорщиков, положить его в деревянный ящик, закрывающийся на замок, или же следить за тем, чтобы в мусорном мешке не оказалось ничего такого, за что вам будет стыдно, если оно окажется перед дверью у соседей. Но в одном из домов на Браун-Хилл жили новые люди, поэтому на ступеньках передо мной валялись тампоны, пластиковые коробочки из-под готовой еды, упаковки от пиццы, банки из-под собачьего корма и пара дырявых кроссовок.

Когда я увидела банки из-под корма, которые вообще-то следовало сдавать в переработку, если бы не опасность порезаться во время их мытья, и кроссовки, я поняла, что по крайней мере часть этого хлама наша и что Кристофер, которому не было никакого дела до того, что чайки могли раскидать наши отбросы по дворам соседей, как обычно, выставил мусор слишком рано. Я надеялась, что он не заметил в мешке кроссовок. Они принадлежали ему и уже давно пришли в полнейшую негодность. Я наконец-то избавилась от них, потому что больше не могла выносить вони, доносившейся из шкафа в спальне. Сам бы Кристофер их ни за что не выбросил. Он никогда ничего не выбрасывал. Я вдруг поняла, что и он мог бы сказать то же самое обо мне, и подумала, что, возможно, мы должны быть вместе лишь для того, чтобы писать субтитры к существованию друг друга.

— Омерзительно! — сказал Рег, кивнув на мокнувший под дождем мусор.

— Да, — откликнулась я. — Чертовы чайки.

— Я планирую их всех прикончить, — сообщил он. — Это просто какое-то наказание для нашего города. Крылатые крысы, вот они кто.

Такой разговор мы, конечно, вели не в первый раз.

— Наверное, они просто пытаются выжить, как и все мы, — предположила я. — Должно быть, не так уж легко быть чайкой зимой. В смысле, меня они тоже выводят из себя, но я их понимаю. Они наверняка считают, что мы выставляем мусор специально для них — в качестве угощения.

Он возмущенно фыркнул.

— Молодежь! — махнул он рукой. — Всех-то вам надо понять. Вот погодите. Вы еще увидите! С этими зверюгами надо вести войну! Это вредители. Паразиты. Все скажут мне спасибо, когда тут ни одной чайки не останется. Конечно, этим должен заниматься муниципалитет, но они все деньги спустили на идиотский лабиринт. Миссис Морган, та, с холма, говорит, что устроит вечеринку, когда я их всех изведу. Вы знаете, что одна из этих тварей прикончила ее кошку? Подхватила и уволокла куда-то в море — вот и все.

Я знала об этой истории. Однако сомневалась в ее достоверности.

— Ну что ж, удачи, — сказала я, переступая через кроссовки.

Я уже твердо решила не говорить Кристоферу ничего о мусоре. Преодолев оставшиеся мокрые ступеньки, которые вели к нашему дому, я решила первым делом проверить электронную почту. Может, окажется, что со мной произошло нечто удивительное. Хотя это было маловероятно, ведь со мной никогда ничего удивительного не происходило. А если что-то удивительное все-таки случилось, я в любом случае об этом не узнаю. Если, конечно, дело не касается «Орб букс». Проблема заключалась в том, что мне не удавалось проверить свой почтовый ящик: я не платила за него уже так давно, что меня отключили еще несколько месяцев назад, несмотря на то что Кристофер со школы дружил с ребятами, работавшими теперь в провайдерской конторе. Тем не менее, если я направлюсь прямиком в кабинет, то смогу избежать разговоров о мусоре, а если уйду с головой в новые коммерческие предложения и административную работу, то смогу не думать о том, как Либби рыдала всю дорогу до своего дома, и обо всех этих разбитых отношениях, и все будет хорошо. Может быть, Ви отправила письмо о книге Ньюмана на мой рабочий ящик в «Орб букс». Или Клавдия написала, что Ви уже сто лет пытается со мной связаться и хочет сказать, что не держит на меня зла. Вероятно, в буфете осталось немного какао. Тогда я проверю почту, дождусь, пока Кристофер ляжет спать, сварю себе какао и сяду читать газету, и уйду в мир, находящийся за пределами моего мира, и все будет хорошо. Возможно, я даже решу кроссворд и подумаю, какую схему для вязания куплю себе завтра.

Едва я открыла дверь, как стало ясно, что все не так уж хорошо. В доме стоял запах гари и в коридоре что-то шлепало. Шлеп, шлеп, шлеп. Что это?

— Кристофер?

Я поставила зонтик сушиться у двери, а потом повесила пальто и сумку на лестничные перила. Я сняла с Беши поводок, и она побежала наверх и уселась у двери в ванную, дожидаясь, пока ее вытрут. Если я долго не поднималась к ней, она сбрасывала свое полотенце на пол и каталась по нему до тех пор, пока не оказывалась сухой: она терпеть не могла сырость.

— Солнышко? — попробовала я еще раз, и тут что-то капнуло мне за шиворот. Я посмотрела под ноги и поняла, что стою в луже. То, что шлепало в коридоре, было дождевой водой, которая капала на пол и впитывалась в ковер. Я пошла на кухню и нашла там кастрюльку, которой мы пользовались реже всего — ковшик для варки яиц, купленный мной после возвращения из нашего единственного путешествия. Я наконец обнаружила Кристофера — он лежал, свернувшись клубком, на диване, — и воздух в доме пульсировал отчаянием. Я подумала, что разумнее будет сначала разобраться с протекшей крышей, а уже потом — с Кристофером.

— Что ты делаешь? — спросил он убитым голосом.

— Подставляю кастрюльку. Крыша опять течет. Ничего страшного.

— Как там изменница из Дартмута?

— Не называй ее так.

— Почему? Это ведь правда. Если бы ты вела себя так, как она, я бы тебя убил.

Опуская кастрюльку на пол, я поскользнулась и упала, угодив коленом прямо в лужу. Ощущение было такое, будто я опустилась на холодную мокрую мочалку.

— Черт, — вырвалось у меня.