Собрание сочинений в 4 томах. Том 2 - Николай Погодин

Абдула. А какой интерес мне говорить? У тебя интерес есть, ты говори.

Гвоздилин. Нет, Абдула Назарович, мы с тобой, как два черта, — одной масти. И одной веревкой нас вязать станут… Мой интерес — твой интерес. Ежели, предположим, ты мое состояние украл, то ведь я на Лубянку дорогу найду. И уж я тогда окажусь нищим, а ты — капиталистом. Ну-с?

Абдула. Эх, Гвоздилин, тебе человек охотником добро делает, а ты как собака есть. Пора мало-мало характер менять.

Гвоздилин. Кубышки целы?

Абдула. А куда денутся? Целы. Да. Что?

Гвоздилин. Все три?

Абдула. Не считал, не трогал. Клумба во дворе на месте… цветочки растут… выкапывай сам.

Гвоздилин. Так и не посмел тронуть?

Абдула. Не посмел, конечно. За такие штуки матросы здесь к стенке ставили. Пускай пропадут твои кубышки!

Гвоздилин (истово). Ну, Абдула… Награжу, дьявол тебя уходи! Тише.

Абдула. Сам кричишь…

Гвоздилин. Целы!.. Да воскреснет бог, и расточатся врази его!.. Да воскреснет… да воскреснет… Кто идет там? Не наши ли?

Абдула. Дочка твоя, Настя. И ее любовник… может быть, жених есть. Прятаться хочешь?

Гвоздилин. Молчи…

Входят Валерик и Настя.

Валерик (продолжает, с болью). Ты мне не веришь. Это доведет меня до безумия…

Настя. Верю, мальчик мой, очень верю. Но замуж не хочу.

Валерик. Настя, скажи, отчего?! Ты вся создана для любви, для замужества… для семьи.

Настя. Глупый, ты не понимаешь громадной разницы между любовью и замужеством. Любовь — это все-таки сновидение, а замужество — жизнь. Но семья!.. Ах, Валерка, какую семью ты можешь дать? И никакой семьи вообще у вас, у большевиков, не получится, вы сами ее разрушаете.

Валерик. Для тебя живу! Ты хоть понимаешь это? Ты думаешь, эта угарная жизнь ничего не стоит. Наивная.

Настя. Тебя никто не заставляет жить в этом угаре. Живешь, значит, тебе нравится… И мне нравится. Вот и все. А претензии предъявлять — извини!

Валерик. Ведь для чего угар? Только для тебя. Тебе нравится — вот и угар. Я люблю тебя. Боже мой, что еще могу сказать больше!

Настя. Ошалел ты, Валерик… и от меня и от угара… от всего вокруг. Мы, женщины, такой любви не ценим. Порохом не согреешься. Прощай. Спать хочу. Скоро утро.

Валерик. Настя… богиня… единственная.

Настя. Успокойся… много выпил… Потом увидимся, потом, деточка. (Уходит.)

Валерик. Настя, возьми с собой… Богиня!.. Слышишь? (Пауза). А рыданья собачьи… вот штука. Страшно как! (Уходит.)

Гвоздилин. Он кто же такой?

Абдула. Это нам неизвестно.

Гвоздилин. Человек какой?

Абдула. Глупый.

Гвоздилин. Тут же живет?

Абдула. Твой дом занимают… большую залу, две комнаты. Два брата, одна сестра — доктор. Фамилия Сестрорецкие. Из Петербурга приехали.

Гвоздилин. Дочку большевики не очень обижали?

Абдула. Хо… хо… Кто ее может обидеть? Никто не может.

Гвоздилин. Мой характер. С комиссарами гуляла?

Абдула. Ты мне дочку не отказывал. Я за ней не смотрел. Ты мне другое отказывал.

Гвоздилин (прилив радости). Целы?.. Ну, Абдула, награжу! До старости хватит и детям останется. Вот тебе моя святая клятва… Да покарает меня он… господь… слышишь? Аллах…

Абдула. Слышу, хозяин. Я знал.

Гвоздилин. А если бы не боялся, то тронул бы?

Абдула. Тронул бы.

Гвоздилин. Сукин сын.

Абдула. А сколько ты дашь?

Гвоздилин. Идиот, там золото, валюта. Выделю, не обману.

Абдула. Мне золота не надо. Червонцы купи.

Гвоздилин. Куплю. А этот… негодяй этот… Федька Дятлов, который искал расстрелять меня… неужели и он жив-здоров?

Абдула. Как раз жив.

Гвоздилин. Страсти какие! В моих апартаментах тоже проживает?

Абдула. Нет… не захотел. В своем углу один остался. Мать похоронил. Хороший человек есть.

Гвоздилин. Чего там хорошего? Убийца.

Абдула. На кого убийца, на кого нет.

Гвоздилин. Ну да, ясно, ты тоже ихнему богу молишься.

Абдула. Я не идейный стал… понимаешь? Дятлов — идейный, ты — идейный. А я ни туда ни сюда. Так себе. Сколько червонцев пообещаешь?

Гвоздилин. Погоди, каналья. Дай капиталом овладеть.

Входит Дятлов.

Абдула. Он идет.

Гвоздилин (в ужасе). Неужели Дятлов?

Абдула. Он.

Дятлов. Доброе утро, Абдула. (Всматривается в Гвоздилина). Вон кто… И ты приплюхал?

Гвоздилин. Что ж… вяжи.

Дятлов. Не трясись… не к лицу.

Гвоздилин. Ты меня на всю жизнь напугал.

Дятлов. Это неплохо. Однако приплюхал? Откуда?

Гвоздилин. Откуда же… из Крыму.

Дятлов. Не помогли ни Врангель, ни английские танки.

Гвоздилин. А куда мне было деваться? Ты ведь грозился меня прикончить.

Дятлов. Логично. И логично, что приплюхал.

Гвоздилин. Все документы в порядке. Явился под своей фамилией.

Дятлов. А кто говорит, что ты человек неумный? Никто не говорит.

Гвоздилин. А что ночью, так поезда все еще опаздывают.

Дятлов. Теперь уж не важно, днем ли, ночью… Ты, как говорится, на данном этапе фигура легальная, даже нужная.

Гвоздилин. В нэпачи записываешь… Зря, Дятлов, не пойду в нэпачи.

Дятлов. Интересно. Почему же?

Гвоздилин. Я не спекулянт, а капиталист.

Дятлов. Но капиталисты нэпом увлекаются, даже иностранные.

Гвоздилин. Афера это.

Дятлов. Но товары идут, торговля гремит.

Гвоздилин. Какая это торговля! Пир во время чумы, а не торговля. Я, да будет тебе известно, ваши газеты читаю и речи Ленина штудирую. Только дурачки могут радоваться тому, будто большевики на старое повернули. Ты можешь перемениться? Ни за что ты не можешь перемениться. А Ленин прямо говорит, что передышка для нового прыжка… Знаем мы эти прыжки. Натерпелись.

Дятлов. Ну хорошо. А программа?

Гвоздилин. Моя?

Дятлов. Да.

Гвоздилин. Тихо-мирно дожить век в родном уголке… если впустите.

Дятлов. Не верю.

Гвоздилин. Чему?

Дятлов. Что тихо-мирно.

Гвоздилин. Один в поле не воин.

Дятлов. Это логично. Но чем жить? Такие, как ты, долго живут. Или, может быть, ларцы в стенках замурованы?

Гвоздилин. Постукай по стенкам.

Дятлов. Черт их все обстукает… да и время не то. Ну, до свидания. Будем видеться. Ты все- таки настоящий классовый враг, с тобой интересно поговорить. И сочувствующим не прикидываешься, даже в нэп не идешь.

Гвоздилин. Это верно, Федор, ни ты мне, ни я тебе ничего хорошего в жизни не сделали.

Дятлов. Вот и обменялись комплиментами. (Абдуле). А ты что молчишь?

Абдула. Я не идейный… так себе.

Дятлов уходит.

Я тоже пойду, метелку возьму, пора улицу подметать. (Уходит.)

Гвоздилин. Свершилось предсказание ихнего «Интернационала». Дятлов — все, я — ничто. И стоит государство… Советы… Небылица, кошмар, но стоит.

Возвращается Абдула.

Абдула. Кажется, говоришь что?

Гвоздилин. Я говорю: ты улицу метешь, на площади постовой ходит, фонари с рассветом гаснут… Порядок, устойчивость. Прочность.

Абдула. Народ говорит что? Народ говорит: крепка Советская власть. А что? Правду говорит.

Затемнение

Где-то вдали вверху господствуют мартеновские печи, а здесь просторное и несколько приукрашенное помещение красного уголка. Старина. Помимо плакатов двадцатых годов и лозунгов висит большая картина крайне левой живописи, изображающая рабочего. Кузьмич и Проня расстилают ковер-дорожку толстого красного сукна.

Кузьмич (обеспокоен и сердит). Тяни, Проня! Сказано было, что они к одиннадцати утра прибудут, а я с тобой и до двенадцати не управлюсь.

Проня (мирно). Махина какая этот ковер — ахнешь! Архиереям да разве что царям стелили такие богатства при старом мире.