Генерал-адъютант его величества (СИ) - Леккор Михаил

Настя тоже об этом подумала и, поскольку, сегодня она была спокойна, а, значит, и не нервна, то попросила:

— Милый, а может не так жестко наказывать? Беременна ведь!

Макурин посмотрел на служанку. Стоит, вроде бы мается. А в глазах все равно мелькает бесенята! Ведь, наверняка, в голове мелькают мысли, какой она барину будет без платья? Конечно, при беременной жене он ее неизавалит на постель. А вдруг потом! Она и не на постель согласна.

Вот ведь бабы! Все их на секс тянет.

— Никакого смягчения, вот еще! — твердо сказал, как отрезал Макурин: — быстро пошла в красный угол, платье не снимать, а только оголять колени. И читай давай, с чувством и толком «Отче Наш». Ну!

Это было так неожиданно, что женщины страшно удивились и переглянулись. Они-то только о порке думали, а он дальше подумал. И ведь может и мягче, а может и жестче, как еще захочет.

Прочитала нужную молитву.

Андрей Георгиевич между тем догрыз куриную ножку, одобрительно кивнув, приказал:

— А теперь иди в нашу домашнюю церковь и читай ту же молитву, пока Господь не даст знак, что хватит. Ребенка ты, так и быть, родишь мужского пола.

Вот что у них находится в голове. Алена расцвела, будто ей сказали светлое, и побежала в церковь — снимать вину.

Ведь на все Божья воля!

Глава 12

А утром надо было ехать сначала в Зимний дворец, а потом на «российские юга» — туда, где, начиная в ХХ веке, советские люди собирались каждое лето отдыхать, он ехал воевать. И не сказать, что сам, но ведь и его могли убить. Мда-с!

Беременная Настя, понятно дело, устроила банкет. Тьфу, истерику. Но надо отдать должное, умеренную. И скорого ребенка жалела, что уже вот-вот родится. И объективное условия в виде императора учитывала. Понимала ведь, как казенный человек и честноподанный, он должен делать то, что хотел монарх.

Поэтому, учитывая вышеизложенные обстоятельства, Андрея Георгиевича утром Настя палкой не била, так, за уши слегка подергала. Зато поцеловала и потребовала скорого возвращения, чтобы и муж видел ребенка, и тот его лицезрел.

И еще на себя обращала прямо-таки ликующая Алена. Ее приход в домашнюю церковь по велению святого окончился видимо чем-то радостным, хотя и интимным. Во всяком случае, на прямой вопрос Макурина обычно храбрая и даже наглая служанка застенчиво покраснела, но ничего не сказала. А у него хватила такта не наставать. Служанка тоже человек, так считал житель хотя бы XXIвека.

Все уже было собрано заранее и попаданец, расцеловавшись с женой, поскорее отправился по нужному маршруту. С собой он взял только немного личных вещей и небольшой запас чая, сахара и некоторых продуктов для неожиданного обеда. Это ведь в цивилизованной России можно будет всегда найти стол и постель. А в разоренной Молдавии можно было надеется лишь на свою бурку, да на свой узел с продуктами и различную походную посуду.

Николай I и обычно вставал рано, а уж в день отъезда сына и наследника и тем более. Когда Макурин прибыл в Зимний дворец, то увидел его весь в огнях, суматохе людей и коней. Всем командовали император Николай и даже, скорее, императрица Александра Федоровна. Из-за этого много было истерики, крики и суматохи. Так что Андрей Георгиевич начал думать, что он просто вернулся из своего дома в свой же дом, а его любимая жена только по недоразумению еще не показалось, но ему все равно попадет.

Хотя, нет худа без добра. И Николай I и его сын Александр заметно торопились и из-за этого некоторые элементы прощания сокращали, а иные вообще прекратили. В частности роскошный завтрак стал скромным чаепитием, торжественное богослужение сократили до одной довольно-таки короткой молитвы, а парад гвардии вообще отменили якобы из-за недостатка времени.

Из-за этого они смогли выехать почти рано — около половины десятого и уже в первый же день проехали почти тридцать верст. Впрочем, благоприятные окрестности Санкт-Петербурга скоро окончились. И хотя до Киева они еще ехали в мирной атмосфере, по крайней мере, по них не стреляли, но дорога была вычищена дурно, а ехать в санках и даже верхом на лошадях было трудно.

А после Киева они вообще были вынуждены оставить сани, пересев из-за тепла в брички. Дорожные трактиры стали редки, а обеды в нем дороги и дурны. В общем, обычная дорога на войну. Путешественники это понимали и не ворчали. Благо оба они приехали по стране (Макурин чаще, цесаревич реже) и чувствовали, что может быть и хуже.

Наконец, поехали на финальном отрезке пути, официально считавшемся отрезком с плохими дорогами. А, по сути, являвшимся полнейшим бездорожьем. Армия здесь уже пошла, то есть по каждой деревенской дороге проходило, как минимум, по десятку тысяч человек и коней и видно было, что лучше ехать без дорог, чем по таким дорогам. Никаких трактиров здесь, безусловно, не было и наступил ночлег просто под открытым небом, когда постелью служила охапка кукурузных стеблей, а укрыться можно было своей же буркой. А перед этим предлагалось поужинать, чего Бог послал, то есть, что догадались взять с собой. Гвардейский полуэскадрон, заботливо присланный армейскими генералами, стоял полукругом и, похоже, жарил на кострах двух быков, специально приведенных сюда с этой целью.

К сожалению, ни командование, ни полковые офицеры не подумали о том, что их высокие столичные гости не имеют съестных припасов и попросту могут голодать. Андрей Георгиевич тоже ничем не мог в данном случае помочь, поскольку его продовольственныемаршруты еще не прибыли.

Оставалась надежда лишь на свое НЗ — маленькая копченая грудинка, сухое молоко и яичный порошок. Продукты эти и в XIX веке были знакомы, но для широкой публике не популярны. Поэтому, если свинина еще принималась, как возможная, хоть и простонародная еда, все-таки походные условия (!), то серая и коричневая смесь в некоторых местах с прозеленью, вызывала только брезгливость.

Молодые гвардейские офицеры, отправленные из столицы вместе с цесаревичем Александром, наотрез, пусть и вежливо, ведь все же действительный тайный советник и святой, отказались. Согласились лишь на сухарь с кусочком грудины и рюмку наливки, а позднее, на сладкий чай.

Что же, хозяин — барин, хе-хе. Макурин, вскипятил воду от различной заразы в это время, потом, дождавшись, пока она остынет, заболтал в какую-то жидкость обе смеси. Выглядело как-то не очень прилично и офицеры только иронично переглядывались. Но Макурин сначала произвел какую-то еще одну сложную гадость (молоко с яйцами в жидком состоянии), а потом поставил ее на большой сковородке на огонь, предварительно обжарив на ней копченую свинину. В результате на сковороде получился вкусный и на запах, и на вид роскошный омлет на сале и мясе!

Даже Александр, которого предупредил Макурин об итоговом блюде, был, честно говоря, поражен, хотя и внешне держал невозмутимый вид, а уж молодые офицеры просто разинули рты. Шепотом, а через некоторые минуты и вполголоса они подсказывали друг другу, что никак это Божья воля, ведь не зря их товарищ по ночлегу святой.

Макурин меж тем по-походному сервировал ужин, пригласил на трапезу Александра (прошу вас, ваше императорское высочество), офицеров (вы уже отказались, но, может быть, вы все-таки изволите откушать).

Во всяком случае, поужинали они не хуже, чем остальные. Тем более, на одном костре по какой-то причине мясо обгорело. Сидели, ели омлет с копченой грудинкой, пили разбавленную наливку, единственно, чтобы вода не была противной. Между делом болтали, веселились. Тут молодые гвардейцы были несравнимы, во всяком случае, Андрей Георгиевич услышал новые для XIX века анекдоты, в очередной раз посмеялся наивности наших предков.

Утром снова ехали, для текущего положения, конечно, только верхом. До Ставки командующего и его штабом было всего лишь 40 верст — ерунда по сравнению с пройденным расстоянием. Тем не менее, и этот дневной путь по бездорожью, по сплошной грязи был нелегок и мучителен.

В Ставке, между тем, с нетерпением ждали цесаревича Александра, поскольку не могли не ждать. И, между прочим, святого и действительного тайного советника (штатского фельдмаршала!). Князь П.Х. Витгенштейн тоже был фельдмаршалом, но в остальном он, конечно, был положением ниже, хоть и являлся князем и германским принцем. А уж решительность еще хуже. Поначалу армией формально командовал Николай I, а Витгенштейн находился как бы при нем. Но потом он сам стал Главнокомандующим, и тогда ему оказалось весьма плохо.