Алмаз раджи. Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис

– Проще простого. Протяни во время отлива канат на ту сторону бухты, оберни вокруг сосны потолще, а другой конец привяжи к шпилю, да и тяни, когда поднимается прилив. Шхуна сама сойдет с мели… А теперь, приятель, смотри в оба. Мы совсем рядом с мелью, а судно идет чересчур быстро. Возьми правее… так… еще правее… чуть левее… прямо!

Хендс отдавал приказания, а я поспешно их выполнял. Внезапно он крикнул: «Руль на борт, живо!» Я повернул руль, и «Эспаньола», сделав крутой поворот, подошла вплотную к берегу. Все мое внимание было поглощено маневрами, и я совсем позабыл о том, что должен следить за боцманом. Перегнувшись через правый борт, я ждал той минуты, когда днище шхуны коснется песка, и несомненно погиб бы, если бы случайно не оглянулся. То ли сработал инстинкт самосохранения, то ли какая-то тень промелькнула в поле моего зрения – так или иначе, но я обернулся и увидел Хендса, кравшегося ко мне с ножом в руке.

Наши взгляды встретились, и мы оба одновременно закричали: я от ужаса, а он от ярости. Несмотря на рану, боцман бросился на меня, как взбесившийся бык, а я отскочил в сторону и выпустил румпель из рук. Румпель с силой ударил Хендса прямо в грудь и швырнул его на палубу. Это спасло мне жизнь. Прежде чем он успел вскочить на ноги, я уже был далеко. Остановившись у грот-мачты, я выхватил из кармана пистолет и прицелился в Хендса. Курок сухо щелкнул, но выстрела не последовало: порох оказался подмоченным. Я проклял свою небрежность.

Ну почему я давным-давно не осмотрел и не перезарядил оба своих пистолета? Тогда бы мне не пришлось удирать от негодяя, как овце от мясника.

Даже с раной в бедре Хендс двигался на редкость быстро. Седеющие волосы падали на его лицо, налившееся кровью от ярости и напряжения. Я не успел выхватить второй пистолет, да и не пытался, решив, что и он, конечно же, подмочен. Единственное, что мне оставалось, – увертываться от преследователя и не позволить ему загнать меня на нос и прикончить так же, как он только что едва не прикончил меня на корме. Один удар ножом – и все кончено… Я оперся о грот-мачту и с замиранием сердца стал ждать.

Увидев, что я пытаюсь укрыться за мачтой, Хендс остановился. Несколько мгновений мы следили друг за другом. Все это походило на игру, в которую я не раз играл дома с приятелями, бегая среди скал у берега бухты Черного Холма. Но никогда раньше мое сердце не билось с такой силой, как теперь. Противником моим был человек немолодой и к тому же потерявший много крови, и у меня было немало шансов на победу. Приободрившись, я даже стал прикидывать, как должна закончиться эта наша игра. Конечно, я могу продержаться довольно долго, но не до бесконечности. Но пока мы кружили вокруг мачты, «Эспаньола» неожиданно зацепила килем дно и накренилась на левый борт, да так, что палуба образовала угол чуть ли не в сорок пять градусов с горизонтом. Через шпигаты на палубу хлынул поток воды.

Мы с моим врагом оба потеряли равновесие и покатились вниз. Тело пирата в красном колпаке последовало за нами. Я ударился головой о башмак Хендса с такой силой, что у меня лязгнули зубы, но тут же умудрился вскочить, опередив боцмана, на которого всей своей массой обрушился труп. Крен судна сделал всякую беготню по палубе невозможной, и для спасения надо было срочно придумать что-то другое, поскольку враг находился почти рядом со мной. Не теряя ни секунды, я уцепился за ванты[37] бизань-мачты и с обезьяньей ловкостью вскарабкался на рею. Эта быстрота спасла меня, так как предназначавшийся мне удар ножа пришелся на полфута ниже моей икры. Раздосадованный неудачей Израэль Хендс уставился на меня с широко разинутым от изумления ртом.

Я получил небольшую передышку и сразу воспользовался ею, перезарядив оба пистолета. Хендс, заметив, чем я занят, сообразил, что теперь наши роли поменялись. Однако, немного поколебавшись, он тоже полез за мной по вантам, зажав лезвие ножа в зубах. Поднимался он очень медленно, с трудом передвигая раненую ногу и поминутно охая от боли. Пистолеты мои были наготове еще до того, как он одолел треть пути.

Взяв в каждую руку по пистолету, я насмешливо прокричал:

– Еще один шаг, мистер Хендс, и я расколю вашу башку, как гнилой арбуз. «Мертвые не кусаются» – такова, кажется, ваша излюбленная поговорка?

Боцман остановился. По выражению его лица было видно, как он что-то тяжело обдумывает. Наслаждаясь безопасностью, я расхохотался. Наконец Хендс заговорил, предварительно вынув нож из зубов, но не пытаясь сдвинуться с места.

– Джим, – начал он, – признаю – мы оба маленько запутались, и ты, и я. Надо бы нам пойти на мировую. Я бы, конечно, прикончил тебя, кабы не этот толчок шхуны. Но мне никогда не везет, нет, никогда. А коли так, видно мне, старому моряку, придется уступить тебе, молодому юнге!

Я упивался его словами и посмеивался, как взлетевший на забор петух. Внезапно он взмахнул правой рукой, и в воздухе просвистел нож. Я почувствовал острую боль – нож пригвоздил мое плечо к мачте. От боли и неожиданности я совершенно машинально нажал сразу оба курка. Грянули два выстрела – и пистолеты выпали у меня из рук. Но упали они не одни – боцман с глухим стоном выпустил из рук ванты и рухнул головой вниз в воду.

Глава 27

«Пиастры!»

Шхуна накренилась так сильно, что мачты висели прямо над водой, и прямо подо мной была вода залива. Хендс, находившийся ниже меня, упал недалеко от борта «Эспаньолы». Он показался на поверхности всего один раз, окруженный кровавой пеной, и исчез навсегда. Сквозь тихую прозрачную воду я видел его тело, лежащее на чистом песчаном дне в тени корпуса шхуны. Несколько рыб уже кружились вокруг него. Когда поверхность воды слегка рябила, мне чудилось, что боцман шевелится, пытаясь подняться, но он был дважды мертв – застрелен и утонул – и станет добычей рыб как раз на том месте, где готовил гибель мне.

От этого зрелища меня охватил ужас, голова закружилась. Кровь струей текла у меня по спине и груди. Нож, пригвоздивший мое плечо к мачте, жег, как раскаленное железо. Но страшила меня не физическая боль, ее вполне можно было вытерпеть, а мысль о том, что я могу сорваться с реи и уйти на дно рядом с телом боцмана.

Обеими руками, до боли в пальцах, я вцепился в ванты и закрыл глаза от ужаса. Мало-помалу головокружение прошло, сердце начало биться ровнее, и я овладел собой. Первым делом я хотел вытащить нож из раны, но или он засел слишком глубоко в древесине, или у меня не хватило мужества; задрожав всем телом, я отказался от этой попытки. Но эта дрожь помогла мне: нож, пробивший лишь складку кожи, разорвал ее. Кровь потекла еще сильнее, но зато я был почти свободен – меня удерживали лишь пригвожденные лезвием камзол и рубашка. Рванувшись посильней, я окончательно освободился и поспешно спустился на палубу по вантам правого борта, так как не мог заставить себя спуститься там, откуда только что сорвался Израэль Хендс.

Внизу я перевязал свою рану, которая ныла и кровоточила, но никакой серьезной опасности не представляла и не мешала мне двигать рукой. Теперь я стал полновластным хозяином судна и начал раздумывать над тем, как освободиться от последнего пассажира – мертвого О’Брайена.

Когда шхуна накренилась, он скатился по палубе к самому борту и теперь лежал там, как жуткая восковая кукла. Но я уже не боялся мертвецов, так как успел привыкнуть к их виду. Я приподнял пирата, как мешок с отрубями, и перебросил через борт. Раздался всплеск, тело погрузилось, а на поверхности остался плавать только красный колпак. Вскоре он уже лежал на дне рядом с Израэлем Хендсом, и сквозь воду поблескивала лишь его плешь, из-за которой он при жизни не снимал свой странный головной убор.

Я остался один на шхуне. Начинался отлив. Солнце уже опустилось так низко, что тени сосен с западного берега касались палубы «Эспаньолы». Задул вечерний бриз и, хотя с востока бухту защищал высокий холм, увенчанный двумя остроконечными утесами, ванты начали гудеть, а паруса – полоскаться и хлопать.