Наш корреспондент - Александр Гончаров

Глава шестая

Рассказывали, что командир гвардейского полка Козырев, выйдя с полком на равнину, провел позади себя на снегу черту и сказал: «Обратно не вернусь!» После этого он сломал о колено палку и выбросил ее в снег.

Как бы хотелось корреспондентам армейской газеты повторить этот символический жест! Но им не раз еще пришлось ходить через перевалы, спеша с материалом в редакцию. Хорошо, если держался морозец, но бывало, что корреспондент, зашагав утром по твердой, припорошенной снегом дороге, к полудню вязнул в грязи. Солнце, невзирая на календарь, припекало довольно жарко.

В один из таких вот, по-весеннему теплых и ярких дней редакция снялась, наконец, со своего насиженного места. Переезд был организован так, что Шестибратченко еще печатал под старой вербой тираж сегодняшнего номера, а невозмутимый Станицын уже составлял на новом месте макеты полос на завтра.

Сложное и громоздкое хозяйство редакции: наборный цех, цинкография, запас бумаги и прочее — разместилось на нескольких грузовиках. Один за другим они покидали гостеприимный поселок. Предпоследней, уже в середине дня, ушла машина, груженная бумагой, которую сопровождал Серегин. Шофер Казьмин — медлительный и сонный — повел машину к побережью, удаляясь от цели. Потом, попетляв вдоль берега, машина полезла в гору, причем при каждом повороте Серегин видел море. Затем они бесконечно долго спускались, и только после этого, круто свернув направо, машина помчалась по сравнительно благоустроенному шоссе. Сзади нетерпеливо наседали грузовики. То и дело пробегали встречные машины, оставившие свой груз на передовой.

Это непрерывное движение, блеск и сияние солнечного дня радостно возбуждали Серегина. Наступление развивалось! А тот факт, что редакция, наконец, сдвинулась с места, говорил об успехе.

Шедший впереди грузовик неожиданно замедлил ход и остановился. Из него выскочил на шоссе маленький лейтенант в мешковатой шинели, похожий на взъерошенного воробышка, и пронзительно закричал:

— Не так, не так! Надо осадить! Осаживай, чего ждешь?

Подчиняясь приказанию лейтенанта, шофер передней машины стал осаживать. Казьмин тоже дал задний ход. Грузовик медленно пятился по самому краю шоссе.

— Смелей, смелей! — кричал лейтенант, подпрыгивая и делая энергичные жесты. — Еще немного!

В этот момент Серегин почувствовал, что его полуторка движется не только назад, но и в сторону, и одновременно вниз. Он глянул на Казьмина, но сонное лицо водителя ничего не выражало. Должно быть, затруднение впереди было устранено, потому что похожий на воробышка лейтенант крикнул: «Порядок! Хватит!» — и прыгнул в кабину. Шедшие сзади грузовики, сердито гудя, обогнули редакционную полуторку и тоже скрылись. Серегин и Казьмин остались на опустевшем шоссе с завязшей в глинистом кювете машиной. Сохраняя все тот же сонный вид, Казьмин попробовал дать полный газ. Машина затряслась, но с места не сдвинулась.

— Кажись, застряли, — сообщил Казьмин с проблеском интереса.

— Это я вижу, — сухо ответил Серегин. — Не знаю только, как мы отсюда выберемся.

— Самостоятельно не вылезем, — уже почти оживленно сказал Казьмин, — если б порожняком, тогда еще туда-сюда, а с грузом — ку-уда!

Он заглушил мотор и вылез на шоссе. Вышел и Серегин, разминая затекшие ноги. Солнце, чуть склонившееся к западу, успело согреть озябшую землю. Над шоссе струился пар. За обочиной, в чаще кустарника, довольно урчал поток. Все было хорошо. Но дорога оставалась пустынной. Наконец сзади показалась машина. Она приблизилась и прошла мимо, не снижая скорости.

— Что ж ты не остановил? — спросил Серегин.

— Да разве ж она, груженая, остановится? — убежденно ответил Казьмин.

Серегин заключил, что помощи можно ожидать только от порожней машины. Но вот пробежало два пустых грузовика, а Казьмин и бровью не повел.

— Ну чего ж ты? — уже нервничая, спросил Серегин.

— Да ведь это ж полуторки, — последовал неторопливый ответ.

— Так что?

— Да разве ж порожняя полуторка может вытащить груженую? — с искренним изумлением произнес Казьмин.

Следующую машину Серегин остановил сам.

— В чем дело? — недовольно спросил сидевший рядом с шофером капитан. У него было длинное худое лицо, плотно сжатые губы и маленькие холодные глаза. Серегин решил, что человек с таким лицом не может быть отзывчивым, но попытаться все же надо.

— Помогите вытащить машину, — взмолился Серегин.

— Не можем задерживаться: срочный груз, — сухо сказал капитан.

Шофер включил скорость.

— Подождите! — вскричал Серегин. — Вы газеты читаете?

— Конечно, а что? — нетерпеливо спросил капитан.

— Это редакционная машина… с бумагой… Если вы не поможете, завтра не на чем будет печатать «Звезду».

— Ну, ну, — усмехнулся капитан, — такой ответственности я на себя не возьму. Придется «Звездочке» помочь.

Теперь Серегин нашел, что губы у капитана не такие уж суровые, да и глаза как будто нормальной величины. А лицо в общем волевое.

Вытащив полуторку из кювета, суровый капитан тут же умчался. Казьмин с сонным видом повел машину вперед, стараясь держаться подальше от края шоссе.

После просторного житья в бывшем храме и близлежащих домах населенного пункта Н. редакции на новом месте пришлось потесниться. На все про все удалось занять лишь две небольшие хаты, в одной из которых с трудом поместились наборщики. В соседней хате нашлась отдельная клетушка для редактора. Хозяйка с двумя детьми ушла жить на кухню, а весь редакционный аппарат, включая корректоров и Марью Евсеевну с ее «ундервудом», разместился в тесном «залике».

По улицам поселка нескончаемым потоком текли войска. Месила грязь многострадальная пехота. Артиллеристы, обливаясь потом, продвигали вперед тяжелую технику. Тянулись обозы, склады на колесах, медсанбаты и госпитали, бытовые учреждения — всякие ПАХи и банно-прачечные отряды. Ночью все это останавливалось, требовало себе места, а потом опять сворачивалось и двигалось дальше. Оставалось загадкой: как все эти тысячи людей находили себе ночлег?

Применяясь к обстановке, Станицын терпеливо читал материалы за тем же столом, на котором сотрясался и громыхал «ундервуд» Марьи Евсеевны.

Во время переезда она развила кипучую деятельность. Наступление неожиданно пробудило в ней дремавшую энергию, а условия тесного походного сосуществования создали для нее почти неограниченную возможность вмешиваться во все, Начальник издательства — тихий и вежливый Ашот Бастанжиев — пытался оказать сопротивление, но был смят и подавлен, после чего Марья Евсеевна полностью взяла на себя командование в вопросах быта.

Очередной задачей, которую должен был решить ее разбуженный административный гений, оказалась организация обеда. Столовая Военторга обещала развернуться лишь на другой день, а пока сотрудники редакции получили сухой паек: рис, масло и сахар. В связи с этим коллектив узнал, что Марья Евсеевна умеет готовить настоящий узбекский плов. Она охотно сообщила способ его приготовления и заодно рассказала, как она угощала пловом одно видное лицо и как это лицо заявило, что такого плова оно не едало во всем Узбекистане. Распалив воображение и аппетит слушателей, Марья Евсеевна сказала, что она с величайшим удовольствием приготовила бы такой же плов и сейчас, но так как нет барашка и кореньев, то на обед (или на ужин, поскольку уже темнело) лучше всего приготовить простую рисовую кашу. Изголодавшиеся журналисты ответили, что согласны на все, лишь бы поскорей.

Во дворе на летней печке был поставлен чугунный котел. Серегин рьяно исполнял обязанности истопника. Нашлись и праздные наблюдатели — художник Борисов и Бэла Волик.

Вода закипела быстро. Марья Евсеевна, священнодействуя, посолила ее, несколько раз попробовала, бросила еще щепотку соли, потом высыпала рис.

Затем, движимая человеколюбием, она вдруг заявила, что у нее тоже есть кулечек риса, который она жертвует в общий котел. Заявление это было тепло встречено присутствовавшими и еще более повысило популярность Марьи Евсеевны. Сопровождаемая приветственными криками, она принесла из комнаты кулечек и высыпала в котел его содержимое. Вода весело кипела. Из дома выскакивали голодные сотрудники и нетерпеливо спрашивали, скоро ли будет каша. Марья Евсеевна не удостаивала их ответом. Она могла бы быть сравнена разве что со сталеваром, готовящимся выдать ответственную плавку, или с капитаном, проводящим корабль через опаснейшие рифы.

Наконец, зачерпнув половником немного каши и сложив губы дудочкой, она отведала… В тот же момент всем присутствовавшим, даже Серегину, который был здесь не больше как кочегаром, стало ясно, что на капитанском мостике что-то случилось. На лице Марьи Евсеевны отразилось смятение.