33 простых способа создания зон здоровья и счастья у вас дома и на даче - Рушель Блаво

Где вы, Александр Федорович?

Мои лирические размышления о прелести бытия и экспедиционной жизни прервал вопрос Насти Ветровой:

— Коллеги, никто не видел Белоусова?

Я огляделся. Действительно, его нигде не было. «По лугу не гуляет, цветов не собирает, по лесу тоже не ходит, потому что когда наш Александр Федорович пробирается сквозь деревья и кусты, треск стоит, как будто это медведь лезет — при белоусовских-то габаритах!» — ну вот, я опять подумал о медведе!

— Александр Федорович, вы где? — закричала Настя.

— Где… де… — отозвалось горное эхо.

Мы молчали, надеясь услышать не только эхо, но и могучий бас Александра Федоровича, но отзвуки смолкли, и воцарилась абсолютная тишина, не нарушаемая даже птичьим гомоном.

Вдруг Настя воскликнула:

— Как он мог уйти, ничего никому не сказав! Он же знает, что нам нельзя разделяться!

— Наверное, и ушел по-английски, потому что иначе мы бы его не отпустили.

— Алексия, Настя, а почему вы уверены, что Александр Федорович ушел сам? Может быть, его похитили?

— Кто, Рушель, что вы говорите! Кому, какой силе возможно похитить Александра Федоровича Белоусова, этого великана, да еще так, чтобы мы ничего не услышали! Нет, он ушел сам, и старался ступать тихо, чтобы нас не разбудить. Странно, но на этот раз ему удалось.

В принципе я был полностью согласен с Алексией; но зачем было Белоусову уходить? Я не мог представить себе такую вещь, из-за которой Александр Федорович нас бросил.

— Мишель, а вы что думаете? Почему вы молчите?

— Я, дорогой друг, пытаюсь понять. Давайте рассуждать логически: Алексия совершенно права — украсть Белоусова не могли. Могли ли его заманить духи, как это целых два раза случилось с Алексией?

— Нет, папа, вряд ли. Сам хозяин этой земли, Медведь-шаман, благословил нас спокойно бродить по ней, а значит, никому из нас духи не причинят вреда.

— Да, доченька, я тоже так думаю. Остается одно: Белоусов оставил нас сознательно и по своей воле.

Какие могут быть причины? Опасность, о которой он знал, а мы — нет?

— Нет, что вы, Мишель! Не надо так говорить об Александре Федоровиче! Он бы нас никогда не предал! И он совсем ничего не боится!

— Да, Настенька, и не расстраивайтесь — я совсем не собирался обидеть нашего друга, я просто хочу перечислить все причины его исчезновения, даже невозможные.

— А помните, в Бирме Белоусов сказал нам, что остается в гостинице, потому что встретил любовь всей своей жизни[17]?

— И оказалось на самом деле, что нет никакой любви, а остаться нужно для дела! Он тогда всех нас выручил!

— Итак, Рушель и Алексия, вспомнив тот замечательный случай, сразу назвали еще целых две причины, по которым Александр Федорович мог оставить нас: любовь и деловая необходимость. Давайте разберем их по очереди. Что вы думаете, коллеги, о первой причине?

— Я думаю, Мишель, что это возможно. Знаете, сегодня утром, когда я увидел Александра Федоровича таким бодрым, я заподозрил, что он не ночевал вместе с нами. Помните, все видели как он ушел, а кто-нибудь видел, чтобы он возвращался? Во-от…

— Но у кого он мог остаться? Кто эта женщина?

— Мишель, здесь нет никого, кроме Хранительницы, красавицы Серафимы. Не думаете же вы, что он сбежал в Усть-Солье к тетке Ульяне!

— Нет, последнего я, Настенька, не думаю. Но неужели! Сама Хранительница!

— А что тут такого? Серафима молода, красива, одинока…

— Она — да, но Белоусов!

— Александр Федорович — великий человек!

Почему-то когда нам показалось, что найдена верная причина исчезновения Александра Федоровича Белоусова, мы расслабились, перестали волноваться и обижаться на него. Любовь — это очень важно!

— И все-таки, друзья, я должен связаться со своими внуками, которые в своем путешествии опережают нас, пусть всего на один шаг, но тем не менее они уже должны знать о таинственном исчезновении их крестного.

Мишель достал из рюкзака «магический кристалл» и отошел в сторону.

— Любви все возрасты покорны! — процитировал я банальную сентенцию.

— Ах, Рушель, ну что вы! Все равно он не должен был нас бросать!

Наверное, после того, как Настя работала с Александром Федоровичем в немецких архивах и крестила с ним детей Алексии и Петровича, она склонна рассматривать его как свою собственность.

— Настенька, душа моя, у вас скоро свадьба, у вас любящий и любимый жених, который ждет не дождется вас в Питере и сейчас, наверное, рассылает свадебные приглашения. А Александр Федорович прожил долгую жизнь, терял многое и многих, он давно один, так порадуйтесь за него!

— Но почему он нам не сказал? — Настя, кажется, прониклась моей вдохновенной речью.

— Любовь, особенно когда она только зарождается, — чувство очень нежное и хрупкое, о нем трудно говорить другим людям. А еще Белоусову было сложно разговаривать с нами из-за того, что его крестники запретили нам разлучаться.

Пока мы с Настей рассуждали о превратностях любви, а Алексия молча смотрела в небо и жевала соломинку, вспоминая, как они с Петровичем утаили от всех начавшийся роман, вернулся Мессинг.

— Друзья, ничего страшного. Петрович сказал, что оранжевая фишка, под которой у них фигурирует Александр Федорович, на месте, однако Колька (а именно он ею играл) категорически отказался сдвигать ее с дома Хранительницы, хотя поначалу ненамного отошел в сторону. Все правильно, так оно и было — сначала Белоусов пошел с нами, а потом вернулся к Хранительнице. Полька же сказала, что крестный все сделал правильно, и что так нужно всем.

— Значит, не только любовь, но и дело! Я же говорила, что Александр Федорович не оставил бы нас просто так!

— Вот и хорошо, Настенька, порадуемся за него. Коллеги, а может, пойдем уже?

Встреча с Медведем-шаманом

Ночной костер

Шли мы до самой темноты — решили обойтись без обеда, раз столько времени потеряли на поиски Александра Федоровича, и к ночи вышли на берег озера Аккем.

И снова треск костра, и яркие звезды, отражающиеся в черной озерной воде…

— Леди и джентльмены! Вам не кажется, что все это уже было? Первая наша ночевка на свежем, так сказать, воздухе была на берегу озера Аккем, и сейчас мы вернулись к нему же.

— Нет, Рушель, мы не вернулись. Посмотрите на карту, — сказал Мишель, протягивая мне свою планшетку, — озеро Аккем большое, рядом с ним стоит наша турбаза, и оно же омывает гору Белуху. Здесь все недалеко, Рушель. Мы обошли все за короткое время с многочисленными остановками, встречами и приключениями!

— То есть мы сейчас с другой стороны Аккемского озера, — понял я, разглядывая карту.

— Вот именно, но мы могли бы оказаться здесь намного раньше. Смотрите, Тюн совершенно не на пути к Белухе, потом Усть-Солье — тоже в стороне. Мы шли кривым путем, как и собирались.

— Да, осталось только познакомиться с Медведем-шаманом.

— А про чудь вы забыли, Рушель?

— Вы в нее верите, Мессинг? Мне думается, что чудь давно вымерла, как и курумчинские кузнецы.

— Если кто-то и откроет нам ее тайну, то только Медведь-шаман.

— Я боюсь этой встречи, Мишель, хотя она представляется мне неизбежной. Очень уж страшным он был.

— Но ведь Хранительница…

— Да, я помню, и я верю Серафиме, но почему-то мне страшно…

В ночной темноте костер сиял ярким солнцем, мы вчетвером сидели вокруг, согретые его жаром, а остальной мир выглядел чужим и холодным. Озеро прятало свои тайны, лес казался угрожающим, а горы — неприступными… Если бы сейчас кто-то захотел понаблюдать за нами, он мог бы, ничего не опасаясь, рассматривать нас из темноты, и мы никогда бы его не увидели и даже не почувствовали; ведь когда сидишь у ночного костра, кажется, что за тобой наблюдает сама ночь.

Слушаем и повинуемся

Из тьмы в наш узкий светлый и жаркий круг вдвинулась высокая фигура.

Медведь-шаман.

Мы только что говорили о нем с Мишелем, и я ждал его, ждал прямо сейчас. Я предчувствовал, что наша встреча произойдет здесь, где Белуха смотрится в озеро Аккем. Здесь, между поднебесной и подводной горой, должна была произойти одна из самых важных встреч в моей жизни, ведь здесь давным-давно скрылось в чреве земном великое Беловодье.

Медведь-шаман оказался высоким человеком такой широкой кости, что вполне мог сойти за гигантского медведя. Тем более что одет он был в цельную медвежью шкуру — он носил ее как в накидку с рукавами из медвежьих лап, набросив на голову медвежий скальп, как капюшон. Медвежьи глазницы светились желто-оранжевым сердоликом. «Так вот почему глаза Медведя показались мне мертвыми! — догадался я. — Они и есть неживые».

Шаман был смуглым и кареглазым, его длинные черные волосы свободно разметались по плечам, спускаясь почти до пояса. Он был бы похож на алтайца, если бы не рост. Алтайцы скорее коренастые, чем высокие. «Он — потомок чуди, — думал я. — Но Хранительница говорила, что чудь маленькая. Ничего себе — маленькая! Если там все такие… Впрочем, нет, конечно, — Медведь же — шаман, в нем текут крови древнего рода, крови людей и, главное, курумчинских кузнецов, отсюда и рост».