Гангстер - Каркатерра Лоренцо

Если молодая женщина, такая, как Изабелла, решается стать женой гангстера, она делает это на своих собственных условиях, зная при этом, что ей придется вести жизнь, всецело построенную на традициях, выработавшихся в Италии много веков назад. Большинство таких женщин целиком и полностью осведомлено, чем занимаются их мужья. Их взращивают с осознанием необходимости любить и уважать своих мужей и требовать такого же отношения к себе. Измена гангстера жене считается тяжким грехом[16], а ее положение как властительницы дома ни в коем случае не может быть подвергнуто сомнению. «В те времена жениться означало почти то же самое, что обзавестись деловым партнером, — объяснил мне Пуддж. — Жены не были слепыми и знали, что к чему, и мужчина мог с самого начала полагаться на верность своей супруги. Эти браки продолжались до самой смерти, обычно первым погибал муж. И если она носила вдовий траур, сохраняла фамилию мужа и берегла свою репутацию в чистоте, то боссы следили за тем, чтобы она не знала никаких трудностей до скончания своего века. Ничего этого теперь нет. Браки у нас столь же шаткие, как и у всех прочих жителей страны. Но тогда — если жена говорила, что любит тебя, это было так же твердо, как надпись, высеченная в камне».

Джазовый квартет играл «Александерс рэгтайм бэнд»; большой танцевальный зал был битком забит молодыми людьми в отглаженных костюмах и девушками в узких платьях и туфлях на высоких каблуках. Анджело держал Изабеллу за руку. Вдвоем они смотрели на танцующих, движущихся под ритмичную музыку. Он уловил в ее глазах блеск, говоривший о том, что она сейчас пребывала под властью романтического сияния того мира, который, стремительно вращаясь, мчался вперед.

— О чем ты думаешь? — спросил Анджело, повысив голос, чтобы она могла расслышать его сквозь музыку.

Изабелла ответила на его вопрос своим вопросом:

— Ты проводишь здесь много времени?

— В основном ради бизнеса, — сказал он. — Я работаю на хозяина этого клуба.

Изабелла отпила холодной воды из стакана и улыбнулась своему спутнику, не убирая стакан от лица.

— И сегодня ты здесь тоже по делу?

— Нет, — ответил Анджело и для убедительности покачал головой.

— Значит, ты хочешь спросить меня о чем–то важном. Иначе зачем бы ты пригласил меня сюда, верно?

Анджело окинул взглядом переполненный танцевальный зал «Коттон–клуба». Передним мелькали лица мягкотелых мужчин в отлично скроенных костюмах и молодых женщин, глаза которых искрились от близости их спутников. Старые состояния легко смешивались с нажитым незаконным путем богатством нуворишей. Все они имели слишком много свободного времени и излишки денег. Они были теми людьми, которым предстояло кормить Анджело по мере того, как он будет подниматься в бандитской иерархии. Они будут покупать его виски, посещать его клубы и вкладывать капиталы в его нелегальные предприятия. Рядом с ним Изабелла казалась воплощением свежести и любви, лучом света, озарявшим упадническое темное царство этого места. Он повернулся и вгляделся в ее лицо, исполненное открытого доверия к нему одному, совершенно не замечая окружавшую их толпу.

— Я уже полгода хочу задать тебе один вопрос, — сказал ей Анджело. — Вот только никак не мог подобрать верные слова. В этом я не очень силен.

— А я уже полгода жду, когда же ты спросишь. И, верные слова или не очень, мой ответ будет одним и тем же.

— Этот ответ — да? — спросил Анджело, глядя на Изабеллу поверх огонька свечи, стоявшей посреди стола.

— Неужели тебе так трудно задать свой вопрос? — Ее пальцы нежно погладили руки Анджело.

— Изабелла, ты станешь моей женой? — проговорил Анджело. — Я люблю тебя с той самой минуты, когда дал тебе тот персик.

— Тот очень дорогой персик, — засмеялась она.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, Изабелла. Больше мне ничего не нужно.

— А ты поговорил уже с моим отцом? — спросила Изабелла.

— На Рождество. Он сказал, что, как и ты, ждал, когда я задам тебе этот вопрос.

— Он, наверно, уже продумал нашу свадьбу во всех подробностях. — Она отпила еще воды и посмотрела через плечо туда, где под блюзовую тему, возглавляемую кларнетом, кружились пары. — Ты любишь танцевать?

— Никогда не пробовал, — сознался Анджело застенчиво.

— Я тоже никогда не пробовала, — сказала Изабелла. — Мой отец всегда говорил, что первый танец я смогу протанцевать только с тем мужчиной, которого полюблю и с которым проведу всю жизнь.

Анджело поднялся, шагнул к Изабелле и протянул руку.

— Ты будешь танцевать со мной? — спросил он.

— Да, — ответила она, подняв голову и улыбнувшись. Она взяла Анджело под руку, и они направились к танцующим.

Изабелла и Анджело танцевали, прижимаясь друг к другу и находя радость в объятиях друг друга, их щеки соприкасались, ноги легко скользили по натертому паркету. Они погрузились в музыку, как в пронизанные солнцем волны, они танцевали с закрытыми глазами, их мысли были полны мечтаний, присущих лишь юной паре, наслаждающейся вкусом первой любви.

Джеймс Гаррет, весьма известный нью–йоркский детектив, был высоким, тощим человеком с густой морковно–рыжей шевелюрой. Он служил в полиции уже двенадцать лет и был женат на чересчур, по его мнению, религиозной, излишне погрузневшей учительнице католической школы. У них был один восьмилетний сын, ослепший на правый глаз после несчастного случая на детской площадке. В участке, где работал Гаррет, к нему относились с большим почтением. Он справлялся со своей работой, у него почти не бывало не доведенных до конца дел, и он всегда находил возможность протянуть руку помощи сбитому с толку юнцу или уставшему от работы ветерану. Гаррету нравилась его служба, а главное удовольствие в ней было сопряжено с той властью, что давал ему лежавший в кармане значок.

Чем больше власть, тем шире открывающиеся перед человеком возможности. Джеймс Гаррет, сорокадвухлетний сын моряка торгового флота, имел свободный доступ к хорошей жизни, которую вряд ли удалось бы увидеть детективу, живущему только на свой казенный заработок. Стол в самых уютных уголках любых ресторанов, лучшие места на трибунах рингов боксерских турниров и бейсбольных полей, любые премьеры на Бродвее и лучшее медицинское обслуживание для больного сына — все это сделалось доступным благодаря взяткам, которые Гаррет хватал отовсюду с жадностью голодного хищника. Он вовсе не был просто хорошим полицейским с внушительным списком арестованных преступников. Он был также продажным полицейским, имевшим теневой доход, втрое превышавший его заработок детектива.

Обладая развитым здравым смыслом, он руководил тайной для непосвященных деятельностью коррумпированного крыла полицейского департамента Нью—Йорка с предусмотрительностью искушенного политикана. Он сделал коррупцию своим бизнесом, о котором знали все, кому следовало, и уверенно вел свою игру в непроглядном мраке, являвшемся ее необходимым условием. Его безопасность обеспечивало наличие многочисленных уполномоченных, связных и агентов из числа полицейских, через которых осуществлялись контакты с преступным миром — боссами районов и смотрящими за улицами, которые поголовно делали ему еженедельные подношения.

Ну, а рядовой обыватель воспринимал Джеймса Гаррета как олицетворение полицейского, и внешность церковного певчего, бойскаутская улыбка и многолетняя работа на одном месте должны были поддерживать это впечатление. И жители Нью—Йорка всерьез рассчитывали на то, что этот замечательный детектив делает все возможное и невозможное, чтобы защитить их от необузданной преступности, завладевшей городом.

Преступный мир знал Джеймса Гаррета совсем с другой стороны — как продажного копа, усердно защищающего интересы Джека Веллса.

Помимо регулярных подношений, Гаррет имел свободный доступ к платежной ведомости Веллса, то есть знал весь состав коррумпированной элиты и даже получаемые ею суммы. Мало кто из других гангстеров решился бы дать копу такое влияние. Они побоялись бы оказаться в роли объекта вымогательства, ибо предавший один раз будет предавать снова и снова. Но Джек Веллс никогда не тревожился на этот счет. Он гордился своей выбранной ролью